Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 5

Но что это?!

Из темноты, со всех сторон, к мальчишке приближались, сверкая белыми клыками, фосфорически мерцая глазами, серые волки.

Хотел вскочить — и не мог. Оцепенел.

Хотел кричать, но губы открывались и закрывались беззвучно, по-рыбьи.

Волки приближались медленно, не торопились, будто понимали, что от них нельзя убежать. И Юрка понял, что уже не убежит. Сжался под деревом щуплым комочком страха и надеялся на спасительное чудо. Призывал на помощь Лесовика: «Дедушка Лесовик, спаси меня!.. Спаси меня, пожалуйста!» — шептали губы, когда мальчишка немного пришел в себя.

И чудо произошло. Когда волки были почти рядом, старая липа, шумя листвой, подхватила Юрку широкими нижними ветвями, как подхватывает мать упавшего карапуза. Подхватила и вознесла высоко над землей, над оскаленными волчьими пастями. Волки рычали, повизгивали, кружились вокруг дерева и подпрыгивали, пытаясь дотянуться до Юркиных ног…

Он проснулся, словно от толчка. Ужас медленно отпускал колотящееся сердце. Ничего себе сон! Краешком мысли Юрка отметил, что вокруг что-то неуловимо изменилось, кажется, посветлело. И звезды сдвинулись в сторону. Ночь по-прежнему звенела руладами сверчков. Урчал козодой. Ухали сычи. Попискивали мыши…

По верхушкам деревьев прогуливался ветер, его прохладные крылья иногда задевали Юрку. Над темной поляной витал травяной шелест, высились громады деревьев, а внизу, между деревьями, толпились черные, непроглядные тени.

Юрка совсем было успокоился, и его снова начали пеленать тугие сети сна. Он зябко поеживался. К исходу ночи в лесу стало прохладно. Только и оставалось тепла, что в старой липе, ствол которой обогревал мальчишке спину. Глаза слипались. Уже засыпая, борясь с дремотой, Юрка уловил осторожное движение в лесу. Хрустнула ветка, прошумел раздвигаемый куст. Медведь? Человек?

Некто невидимый подошел к опушке и, оставаясь во мраке, подозрительно изучал поляну. Осмотр, очевидно, удовлетворил его, потому что в следующую минуту массивная глыба крупного зверя вывалилась на поляну и остановилась на открытом месте. Вслед за первым вышел и второй зверь, поменьше…

Юрка, с замиранием сердца следивший за пришельцами, вдруг вскочил, будто подброшенный тугой пружиной, и мгновенно вскарабкался на дерево. Едва дыша, притаился в ветвях, уверенный, что звери не замедлят появиться внизу под ним. Проходили минуты. Никого не было. Может, вернуться на землю? На дереве безопаснее, надежнее, только бы устроиться поудобнее. Устраивался на ощупь так, чтобы и спиной можно было прислониться, и руками было за что держаться. А ловко он вскарабкался! Как это могло получиться: днем он влезал с таким трудом! Только и оставалось, что удивляться или согласиться с тем, что страх удесятеряет силы.

Снова заявила о себе жажда. Иногда начинала кружиться голова, и тогда Юрка больше всего боялся свалиться. Ночь текла так медленно, что было невмоготу думать, сколько ее еще осталось, Юрка закрыл глаза. Ах, как хочется пить!

Близился рассвет, послышался голос кукушки. Из всех дневных птиц кукушка просыпается первая. Казалось бы, куда спешить! Детей кормят другие, у самой только и забот, что летать по лесу да оглашать его своим «ку-ку». А вот нет же, не спится. Может, совесть гложет за подкидышей?

Юркины мысли текли сумбурно, лихорадочно, без всякой связи между собой. Вспомнилась мама. Она осталась в Тирасполе. Не смогла взять отпуск. Как хорошо было бы оказаться сейчас дома, в теплой домашней постели! В горячечном воображении, словно в калейдоскопе, появлялись лица приятелей и однокашников.

Все они разъехались, кто куда. Одни к морю, другие в лагеря, третьи к бабушкам. Если говорить о Юрке, то в пионерлагерь его не заманишь никакими коврижками. Он испытал это «удовольствие» в прошлом году. Никогда бы не подумал, что там, где столько ребят, может быть так плохо! Первые дни еще терпелось, позднее совсем захандрил. Подъемы, построения, физзарядка, линейки, столовая, походы — и всё по команде… Целыми часами торчал у ворот, чтоб не пропустить приезда матери или отца. Затосковал. Перестал чистить зубы, даже умывался кое-как. Посылал домой отчаянные письма. Последнее гласило: «Пишу последним стерженьком на последнем листике. Караул! Не могу больше! Заберите меня, как получите это письмо…» Отец приехал и схватился за голову — у сына под глазом фиолетово сиял фонарь. Мальчишки в палате, готовясь ко сну, подрались шортами. В кармашке лежал осколок кремня, который вылетел и угодил в Юрку. Отец не задумываясь забрал его домой. С тех пор о пионерском лагере Юрка не любил вспоминать.

Дремотная расслабленность охватила мальчишку. Комары насытились и улетели, оставили беднягу в покое. Комары улетели, но зуд не прекращался ни на минуту. Как такое можно выдержать: жажда, голод, комары, слабость, отчаяние! Не слишком ли много на одного?

До сих пор Юрка сидел лицом к поляне. Сильно, до покалывающей боли в мышцах, затекли ноги. Он с трудом пересел на другую ветку. В глубине леса стояла такая темень, что в нее неприятно было смотреть.

Но вот там, справа, далеко-далеко засветился огонь. Юрка даже вздрогнул. Огонь в лесу среди ночи? Это так неожиданно! Может, кто-нибудь из грибников развел костер? «Но почему так поздно? А может, он всю ночь горит. Почему же он раньше не видел его? Не смотрел, вот и не увидел. Что-то не похоже на костер, огонь какой-то не такой… Ровный слишком, как у фонаря. И свет какой-то мягкий». Догадался — так светится гнилушка. Конечно это она. Красиво, ничего не скажешь. Очень красиво! «Утром, когда вернусь на землю, во что бы то ни стало разыщу.»

Он облизнул пересохшие губы. Экзюпери писал, что без воды можно продержаться девятнадцать часов. Но то в Сахаре. Там очень сухой воздух… Здесь — не такой сухой. Здесь лес, а не песок. Можно продержаться дольше.

Холод и донимал Юрку, и радовал — меньше хотелось пить. Если утром выпадет роса, он будет слизывать ее с травы. Росная вода, должно быть, вкусная. Какая вода прозрачнее и чище росы? Конечно, никакая! Все это верно, все это так. А если росы не будет? Не выпадет, и все! Роса ведь не каждый день выпадает, — что тогда?

«Тогда я лягу на самой красивой лесной полянке и умру. Жажда сильно мучает, но умирать от жажды не больно. А раз не больно, то и не страшно. Страшно — это в зубах зверя. В зубах и когтях. Так умирал схваченный леопардом павиан в «Барабанах судьбы». И зачем папа повел меня на тот фильм? Одни ужасы! Весь фильм только и делал, что отворачивался, боялся смотреть на экран…»

С тех пор, как умер дедушка, мамин папа, Юрка нет-нет да и задумывался: «Что же это такое — смерть?» Живет человек, ходит, улыбается, разговаривает, шутит и вдруг — нет его. Кажется, еще недавно дедушка водил Юрку в парк, не разрешал залезать в пруд, рассказывал разные случаи. Потом его увезли в больницу… Мать спорила с отцом: «Юрке нельзя. Это нанесет ребенку непоправимую травму!» Отец придерживался другого мнения: «Внук должен попрощаться с дедушкой, как же иначе!» Много дней спустя Юрка пошел с мамой на кладбище. Сажали на дедунькиной могиле цветы. Сначала Юрка удивлялся: «Разве дедушка здесь?!» Игрушечной лопатой копал в могильном холме отверстие. «Зачем ты это делаешь?» — «Ему там дышать нечем!»

Юрка никогда бы раньше не поверил, что долго сидеть на дереве — ужасная пытка. Теперь он знал — мучительная, невыносимая пытка. Все время затекают ноги, ужасно болит спина, и ждешь не дождешься утра. А вернуться на землю боязно — вдруг там зверь подстерегает!

Кажется, чуточку посветлело, но все равно еще ночь. Она не торопится уходить, только слегка поворачивает звездный экран, разделенный надвое светлым поясом Млечного пути. Юрка клюет носом, крепче цепляется за одну из веток над головой. Сопротивляется сну из последних сил: только закроются глаза, только подступят отрывочные сновидения — тут же этакий толчок в мозгу. И сна как не бывало.

Интересно: как же спали первобытные люди? Да так и спали. Строили себе гнезда, как это делают гориллы. Хорошо, наверно, быть гориллой, для горилл дерево — родной дом… Знать бы, где сейчас отец. Да и бабушка, поди, измаялась вся. Наделал делов, дорогой внучек! Отец от санатория отказался. Поедем, говорит, к бабушке. И по хозяйству ей немножко поможем, и сами отдохнем, побродим по лесу… Лес, мол, самый лучший лекарь… Вот и побродили. И полечились…