Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 29

Юрка подумал о встреченном в лесу динозавре. Кто он — диплодок? Бронтозавр? Брахиозавр? Или эухелоп? Любой из них запросто мог оставить от мальчишки мокрое место. Юрку от этой мысли пробрала дрожь. А разве не могла окончиться трагедией встреча с фалангой?

Тут Юрка неожиданно сделал открытие: нигде не видно паутины. Значит, пауки, плетущие ловчую сеть, появятся позднее, может быть, в палеоцене, когда, благодаря обилию цветов, разведется много перепончатокрылых. Вот какая любопытная связь, какое интересное звено: «цветы — перепончатокрылые опылители — пауки, плетущие ловчую сеть!»

Но какое все же гадкое существо — паук! И почему люди при виде фаланг, пауков, скорпионов и прочих гадов пугаются больше, чем при встрече с волками, львами, тиграми? Был бы у Юрки автомат, он одним выстрелом разнес бы фалангу вдрызг!.. А если бы еще ящик патронов к нему да десяток гранат, он сразу бы стал хозяином мезозоя. Хищника помельче Юрка уложил бы пулей, ну а какого-нибудь тиранозавра, которого никакой пулей не возьмешь, он подорвал бы гранатой. Вот так!

Увы, ни автомата, ни гранат не было. Оставалось полагаться на осторожность и сообразительность, да еще на дубинку и карманный нож.

По тому, как вода в реке заструилась быстрее, а берега сузились, Юрка понял, что впереди долина, по которой, вероятно, течет река побольше. Идти стало совсем неудобно. Глинистые берега круто обрывались, в некоторых местах встречались вымоины. Юрка шел, прощупывая дно палкой. Понимал — в мезозое дорог не выбирают, в мезозое не было дорог. Все, что бегало, тащилось, ползало и прыгало, пользовалось неторными путями.

Духота сгущалась. Лесные хвоще-папоротниковые испарения забивали дыхание. Гигантские, рыхлые, изумрудно-серо-зеленые и фиолетовые листья плавились в тропическом зное. Мальчишка прямо вскрикнул от радости, когда выбрался из обрывистых берегов и перед ним открылся просторный песчаный пляж. В кедах чавкало и хлюпало. Внимательно оглядевшись, Юрка разулся, снял одежду и постелил ее на песке. Жаркое солнце обещало высушить ее немедля. Надо бы и трусы снять — постеснялся сидеть голышом, как будто в мезозое было кого стесняться! Вот чудак!

За спиной послышался шорох. Юрка схватил палку и вскочил. На высокой сосне, в пятнадцати метрах, сидел коричневый зверек величиной с кошку и с любопытством пялился на мальчишку. Его мордочка несколько напоминала бобриную, маленькие голые уши были тесно прижаты к голове. Длинные и тонкие обезьяньи лапы. Длинный, веером, хвост. Такого зверя Юрка ни на одной картинке не видел, а между тем это был плезиадапис, прямой предок приматов. Зверек чихнул, забавно поскребся под мышкой, затем, глядя на Юрку, скорчил уморительную гримасу, должно быть улыбнулся. Вдруг он насторожился, глядя куда-то вверх. Высоко над лесом парили две черные птицы. Зверек посмотрел и успокоился. А если зверьку, аборигену, спокойно, то из-за чего тревожиться Юрке! Он растянулся на песке, не выпуская зверька из поля зрения. Плезиадапис, увидев, что Юрка разлегся, не то что забеспокоился, а завертелся на ветке, порываясь спуститься на землю и подбежать к мальчишке. Он вел себя как младенец в манеже, увидевший детей, играющих в мяч.

Юрка натянул джинсы, надел майку, рубашку. Как все изорвано! В каком виде предстанет он перед родителями, перед всем человечеством, вернувшись из мезозоя домой!

Впрочем, для мезозоя Юрка хорош и без одежды, хотя, если подумать, неплохо бы предстать перед праобитателями Земли в отутюженной школьной форме и при красном галстучке, подстриженным и с хорошо вымытыми ушами. Свою эпоху надо представлять достойно! Тогда, может быть, и встретили бы его по-другому: все динозавры выстроились бы в линеечку, с ветками сосновыми в зубах. Юрка чеканил бы шаг, вдоль строя, а в небе пролетали птеранодоны и прочие летающие ящеры, сбрасывая под Юркины ноги лепестки мезозойских цветов… А так что получается: попал сюда голодранцем и никому до него нет дела. А между прочим он оставлял на девственной земле первый в ее истории человеческий след. След человеческих ног, обутых в кеды тридцать восьмого размера. Разве так встречают первого человека? Первого и единственного! Между прочим, неплохо бы послать самому себе отсюда письмо в двадцатый век. А что? Идея! Но где взять бумагу и карандаш? Глупости, никакая бумага не сможет лежать столько времени! Вот если взять камень, скажем, плитку песчаника, и вырезать на ней ножом такие, например, слова: «Привет Юрке Оленичу из мелового периода мезозойской эры!» Спрятать камень в укромное местечко на холмах, — там наверняка найдутся пещеры, — вернуться домой, в двадцатый век, и ждать, пока камень попадет в руки археологов! Вот будет сенсация! А если взять обугленную деревяшку и нарисовать на стене пещеры динозавра, паука и птеранодона… И плезиадаписа! И эту пещеру разыщут в двадцатом веке. Те, кто исследует ее, скажут: «Да, этим рисункам девяносто миллионов лет!» Другие возразят: «Ерунда!» Скажут: «Такого не может быть!» И тогда проведут радиоуглеродный анализ, и действительно, — девяносто миллионов! Этой же деревяшкой нарисую себя и подпишу: «Юрка Оленич, единственный человек на земле, современник динозавров!» Ух и сенсация будет!

Но этого мало, решил мальчишка. Он снял натянутый было кед, выдавил на влажной глинистой почве следы своих ног и рук. Вмятины засыпал песком и разровнял. Чтобы вода не размыла их, Юрка прикатил, — чуть не надорвался! — песчаниковую плиту и прикрыл ею следы. Подумал — и навалил на них целую груду камней помельче. В течение многих миллионов лет следы затвердеют. Поскольку у песка и глины различная материальная структура, их можно будет разделить, одно очистить от другого. Вот так! Здесь, на берегу безымянной мезозойской речки, Юрка захоронил следы своих ног. Ног, искусанных полесскими комарами… Странно — следы человеческих ног в безлюдном мире… В мире, где все безымянно, все — не осознающее себя…

Мальчишка обулся. Он решил окончательно: выйдет к холмам — и точка, ни шагу дальше. В конце концов, здесь просто незачем куда-либо идти. Меньше бродишь — меньше риска напороться на хищного ящера. «Пусть они сами ко мне приходят!» Он завалит камнями вход в пещеру изнутри, оставит окошко, будет наблюдать за ними. Что еще надо!

За лесом послышался скрипучий звук ломаемого дерева. Юрка прислушался. Звук повторился. Осторожно переставляя ноги, мальчишка шел вперед; шел, напрягая слух и зрение, сдерживая дыхание, чтоб оно не мешало вслушиваться; каждая жилка в нем напрягалась. Когда опасность видишь, она не так опасна. От кого же мог исходить этот шум?

Вскоре лес расступился, и Юрка увидел реку с тихим, заросшим сочными травами, устьем.

Юрка свернул налево и пошел по широкой опушке, держась поближе к берегу. Высокие травы колыхались под ветром. Метров через сто лес узким мыском подошел вплотную к реке, и, прежде чем войти в него, Юрка прислушался, огляделся. Метров через двадцать лес кончился — опушка отодвинула его от реки, чтобы предоставить место травам и кустам. «Похоже, там сцепились великаны!» — подумал Юрка, прячась за папоротником. С опушки доносились гулкие удары, пыхтенье, сопение, урчание… Мальчишка осторожно раздвинул листья и выглянул.

В тридцати метрах, грудь в грудь, в воинственных позах стояли два бронтозавра. Они сражались. Так дерутся жирафы — лениво раскачивают булыжники голов и лупят ими в бока соперников. Бронтозавры в драке вели себя так, будто им все надоело: и солнце, и зелень, и травы, и драки… Иногда одному бронтозавру казалось, что другой ударил его сильнее, чем того требовали правила, и тогда он обиженно рыкал, изворачивался и ударял соперника массивным хвостом. Хлесткий звук «пощечины» разносился по опушке эхом. Второй бронтозавр отвечал точно таким же приемом, после чего драка продолжалась с прежней апатией. Видно, она длилась уже не один час, темперамент драчунов иссяк, а может, его с самого начала не было. Похоже, они могли вот так драться весь день.

В отдалении, у края опушки, стоял третий бронтозавр. Был он заметно крупнее драчунов. Даже на расстоянии можно было разглядеть белесые шрамы от рваных ран, покрывавшие спину и бока. На драчунах таких шрамов Юрка не заметил и на этом основании решил, что третий бронтозавр — мама, а драчуны — ее дети; мать, общипывая листву, изредка поворачивала голову и смотрела на них. Временами бронтозавры, устав дубасить друг друга, замирали в неподвижности, отдыхали, чтобы через несколько минут все начать сначала. Они с шумом вдыхали воздух, их длинные шеи при этом вытягивались, как у гусей. Они тупо таращились друг на друга, будто окашивали: «Продолжим?»