Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 22

— Зачем другое? — спросил Юрка, раскрывая нож.

Яблоко возвышалось над ним неправдоподобно большое. Его теплую поверхность было очень приятно гладить. Обошел вокруг, не переставая удивляться. Облизнул губы — жажда напомнила о себе. Юрка с хрустом вонзил лезвие ножа в глянцевую кожуру. В месте надреза набежала большая прозрачная капля яблочного сока, и Юрка приложился к ней губами. «Кислятина!» Дома он ни за что не стал бы его пить. Но выбирать не приходилось, не дома, пей, что есть. И он пил большими глотками. Когда живот стал как барабан, Юрка отвалился от яблока.

— Теперь можно жить! — сказал он и разлегся на желтом листке.

— Здесь нельзя лежать, — сказал муравей.

— Почему? — спросил Юрка.

Яблоню часто навещают черные дрозды, особенно тёперь, когда ее плоды созрели. Я не уверен, что, увидев тебя, дрозд предпочтёт яблочко.

— Не хочется вставать…

— Поторопись, дрозд может прилететь каждую минуту. Я видал, как ловко он склевывает гусениц.

— A я его дубинкой по башке! — сказал Юрка.

— Ты опять забываешься, — упрекнул муравей. — Что твоя дубинка против его длинного острого клюва!

Преодолевая сонливость, Юрка с трудом поднялся. С каким удовольствием он сейчас поспал бы! Но если муравей говорит, что здесь опасно, — так оно, наверно, и есть.

— Куда же мы теперь пойдем? — спросил Юрка.

— А куда хочешь — мы вольные бродяги!

— «Куда хочешь…» — повторил Юрка. — Я хочу домой.

— Жаль, это не от меня зависит, иначе ты давно был бы дома, — сказал муравей.

— Да, жаль…

— Но если бы это зависело от меня, я не знал бы, что делать.

— Почему? — спросил Юрка.

— Потому, что ты сейчас и на человека не похож. Я имею в виду человека с нормальным ростом. Подумай сам, как бы ты встретился с родителями?

— И правда… Что же мне делать? — спросил Юрка упавшим голосом. Оказаться в таком виде перед родителями было немыслимо. Он представил себе, как отец возьмет его на ладонь, будто какого-нибудь жука… Нет, это невозможно. Лучше умереть!

— Надежда только на Лесовика, — сказал муравей. — Он тебя уменьшил, пусть сам и возвращает тебе прежний вид.

— Но кто его заставит? — спросил мальчишка и махнул рукой. Это был жест, полный безысходности.

На поляну от лесной яблони они возвращались другой дорогой. Забрались в такие травянистые дебри, что Юрка спросил муравья, не заблудились ли они? Муравей ухмыльнулся и сказал, что с муравьями такого никогда не случается.

— Я приведу тебя к медвежьему уху. Есть такое растение с большими и пушистыми листьями. Знаешь?

— Слышал, — сказал Юрка. — Оно цветет желтым.

Нижние листья медвежьего уха стлались прямо по земле. Они же были и самые крупные, потому что все последующие мельчали и возле цветочных метелок были совсем крохотные. Когда Юрка ступил на нижний лист, он воскликнул: «Похоже на одеяло из верблюжьей шерсти!» На листке покачивался опавший желтый лепесток. Юрка прошел по пружинящим волоскам и уселся на лепесток, будто в кресло.

— Тебе здесь нравится? — спросил муравей.

— Очень! — сказал Юрка. — Самая уютная гостиная в мире!

— А я не люблю ползать по этим листьям!

Муравью по мохнатым листьям медвежьего уха передвигаться было нелегко. Он застревал в тонких, длинных и вместе с тем упругих волосках. Но к Юрке он все же добрался и уселся рядом.

— Здесь хорошо читать стихи. Если хочешь — прочитаю, — сказал муравей. — Своим сородичам я не читаю. Не поймут.

— Не поймут или не оценят? — переспросил Юрка.

— И то и другое. Я, кажется, тебе говорил, что меня хотели выбраковать, когда обнаружили у меня склонность к художественному творчеству.

— Читай. Я с удовольствием послушаю, — сказал Юрка.

Муравей вскинул голову и закатил глаза:

Муравей покосился на Юрку. Юрка сказал: «Хорошие стихи. Волнуют. Правда, есть некоторые противоречия».

— Какие? — спросил муравей.

— Ты пишешь о сообществе без иерархии. А между тем в муравейнике есть и Матерь-повелительница, и совет маститых.

— Верно. Однако, Матерь называется повелительницей по древней традиции. Да и маститые никем не управляют. Толкутся вокруг Матери, занимаются болтовней, но кое-кто высказывает и дельные вещи… А вообще над твоим замечанием я подумаю.

Над краем листка показались тонкие муравьиные усики-антенны, затем появилась и лобастая голова. Это был Маститый № 3.

— Вот вы где! Насилу нашел! — воскликнул он дребезжащим голосом, поскольку пребывал в преклонном возрасте. — Ну, как дела? Что невесел, мой дорогой соплеменник?

X-Девятый смутился, как иногда школьник смущается перед учителем.

— Я случайно подслушал твои стихи. Недурно, недурно. «Не диктатура, не демократия, не анархия», значит?

— А что? — спросил Юрка.

— Машина, любезный. Машина!

Поэт подумал, что если среди муравьев появляются нестандартные типы, вроде его самого и Маститого № 3, значит, механизм наследственности дает осечку. Надо, решил Х-Девятый, продумать, это к счастью, или, может быть, к несчастью? Наверное, к счастью. Ведь на свете нет ничего мудрее Природы, ибо все живущее рождено ею.

Маститый № 3 некоторое время сидел молча и смотрел в небо.

— Что ж, друзья, посидели, отдохнули, а теперь — за дело. Пора возвращаться в муравейник. Ты, дорогой наш гость, избавишь нас от Ломехузы и — скатертью дорожка.

— Хорошо, — ответил Юрка, — попытаюсь. — Он встал, и поднял свою дубинку. Маститый ушел вперед. Х-Девятый — за ним, а Юрка поплелся сзади. Ему не хотелось возвращаться в муравейник, очень не хотелось, да только слово надо держать, иначе грош тебе цена.

В зарослях терна они пошли в обход странной копны. Муравьи не обратили на нее внимания, но Юрка удивился — копна вроде как дышит. Пригляделся, зашел с другой стороны. Заяц! Притом плачущий!

— Что случилось? — участливо спросил мальчишка. — Почему ты весь в слезах?

— Горе у меня, — ответил тихо заяц. — Большое горе.

— Какое еще горе?

— Умер мой братишка, — пояснил заяц, и слезы пуще прежнего полились из его глаз. — А ведь я вчера предупреждал его: не ходи на капустное поле, его обработали метилнитрофосом. Не послушался. Теперь лежит бездыханный! — заяц закрыл глаза лапами, покачиваясь в безутешной скорби.

— Да, это большое горе, — согласился Юрка, которому стало жаль страдающего зайца, — но что случилось, то случилось. Слезами горю не поможешь.