Кольцо великого магистра - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 32

— Православным не заказано. Торговых гостей литовцы уважают, и обиды от них нет. Однако лучше поберегись, парень, — добавил он, подумав. — Береженого и бог бережет.

Но Андрейша не стал слушать сторожа. Его томило предчувствие: что-то должно скоро случиться.

— Если хочешь посмотреть, как княгиню казнят, иди той дорогой, — показал пономарь, — выйдешь куда надо.

— Устоит ли далее церковь сия, не надо ли починки? — спросил Андрейша, собираясь уходить. — Возьми вот на святой храм. — Он протянул золотой.

— Стара церковь, свыше памяти человеческой, — ответил пономарь, — однако починки никакой не требует и простоит еще, дай бог, многие лета, лишь бы ее не трогать… А деньги давай, пригодятся: воздай тебе господи, о чем ты молишь, — добавил он, словно прочитав мысли морехода. — Уж больно ты лицом смутен, будто с похорон. Не печалься, бывает — и зернышко из-под жернова выскочит.

Постельничий Киркор шел из дворца великого криве. Сверток с княжеским бельем был завернут в чистое полотно, потом в промасленный холст и снова в полотно. Боярин засунул сверток за штаны и перетянул ремнем. Он был сам не свой от страха. Живот сводила судорога, он боялся отравленного белья больше, чем княжеского гнева.

Боярин еще не знал, что вскоре после его ухода княгиня Улиана обнаружила пропажу. Случилось так, что великий князь собирался в баню и ему потребовалась банная рубаха. Их должно быть шесть штук; одной в сундуке не оказалось. Тогда пересчитали подряд все белье. Ночную рубашку княгини Улианы тоже не нашли. И начался великий переполох. Вся дворцовая челядь и бояре были опрошены, никого не выпускали из дворцовых опочивален.

Киркор, ничего не подозревая, подошел к главному крыльцу княжеского замка. Знакомый стражник неожиданно преградил бердышом вход.

— Что несешь? — строго спросил он, показывая на распухший живот постельничего.

Киркор побледнел и схватился за сердце.

— Эй, — крикнул стражник своим товарищам, стоявшим поодаль, — сюда, ребята!

Стражники окружили Киркора. Стремянный великого князя боярин Лютовер рванул постельничего за одежды. Сверток упал на пол.

В этот момент отец Федор, празднично одетый, подошел к крыльцу. Увидев, что в дверях творится неладное, остановился. Сначала он было хотел уйти подальше от греха, но любопытство было сильнее. Из осторожности он чуть отошел в сторону и укрылся за поленницей дров.

Стражники схватили продолговатый сверток и хотели раскрыть его. Киркор, побледнев еще больше, испуганно крикнул:

— Не трогай!

Боярин Лютовер решил, что здесь не простое дело, а злое колдовство, и вызвал сокольничего боярина Сурвилла, ведавшего тайными делами.

Киркор не стал ждать допроса и пыток и сразу признался, что в свертке отравленная княжеская одежда.

Услышав шум, к сеням спустился великий князь Ягайла. Стражники распахнули перед ним дверь. На князе был красный кафтан, из-под которого сверкала кольчуга.

Когда Ягайла узнал, что его хотели умертвить отравленной одеждой, он пришел в страшную ярость.

— Раздеть его! — ткнул он на Киркора пальцем.

Стражники в один миг выполнили приказание князя, и боярин Киркор предстал перед его глазами голым. Постельничий молился то Перкуну, то Иисусу Христу и громко стучал зубами от страха.

— Теперь надень мою рубаху, — с недоброй улыбкой сказал ему Ягайла, — ту, которую принес. Она тебе как раз впору.

Постельничий бросился на колени.

— Пощади, великий князь, — кричал Киркор, — помилуй! — Чувствуя близкую смерть, он отчаянно бился лбом о каменную стену.

— Надень, боярин Киркор, — издевался Ягайла. — Награждаю тебя своей рубахой за верную службу.

— Пощади, великий князь, отец наш милостивый, жить хочу! — молил Киркор, стоя на коленях.

— Вонючий пес! В смрадном сердце ты таил измену! — крикнул Ягайла. Приблизясь к постельничему, он ударил его кулаком в лицо.

— Пощади! — кричал Киркор.

— Я говорю, надень белье, собака!

Но и второй удар не заставил Киркора подчиниться. Обратив окровавленное лицо к князю, он просил его милости.

— Приготовьте у крыльца тупой кол, — прохрипел великий князь, утомившись наносить удары.

Смерть на колу — страшная смерть.

Тихонько подвывая и стуча зубами, боярин Киркор стал разворачивать сверток. Встряхнув княжескую рубаху, он надел ее на трясущееся тело.

Великий князь Ягайла и все, кто был с ним, смотрели молча.

И вдруг Киркор отчаянно закричал. Задыхаясь, он рвал с себя отравленную рубаху. Люди почувствовали удушье и раскрыли все окна и двери настежь. Редкие волосы на голове великого князя шевельнулись от страха.

— Вонючий пес! — прошептал Ягайла, содрогаясь, словно от боли. — Он хотел моей смерти!

Через полчаса великий князь приоткрыл дверь в сени. На полу он увидел мертвого постельничего с искаженным, вспухшим и синим лицом.

— Поганец! — плюнул на труп великий князь. — По делам своим принял ты достойную мзду. — Он все еще не мог успокоиться. — Недосмотрела бы матушка — и я, великий князь, лежал бы мертвым.

— Господине, — тихо сказал боярин Сурвилл, — мои люди видели, как боярин Киркор выходил из дворца Гринвуда.

— Ты хочешь сказать, что краснобородый святоша отравил мою рубаху? — так же тихо спросил Ягайла.

— Мыслю, без него не обошлось…

— Коня, Лютовер! — крикнул великий князь, сверкнув черными глазами.

— Не говори Гринвуду о моих подозрениях, великий князь, хуже будет для дела, — хотел удержать боярин Сурвилл. Но куда там…

Нащупав холку, Ягайла мигом вскочил на вороного коня, подведенного Лютовером.

— Посадить его, мертвого, на кол! — крикнул он, указав на тело Киркора.

Гремя подковами, конь вынес князя из ворот замка. Чуть позади скакал стремянный боярин Лютовер.

Стражники железными крюками выволокли мертвеца из сеней и забросали дощатый пол душистыми травами.

Отец Федор, оправившись от страха, вылез из-под поленницы березовых дров и направился к малому крыльцу, из которого был ход на половину княгини Улианы.

Глава четырнадцатая. ЯГАЙЛА ОЛЬГЕРДОВИЧ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ

— Ты говоришь, я накликал на себя гнев богов, — сдерживая бешенство, сказал великий князь Ягайла; маленькие черные глазки его сверкали. — Отведи от меня их гневную руку, на то ты и великий жрец.

Ягайла поостыл в дороге и, увидев великого жреца, не стал попрекать его отравленной рубахой.

— Уважать старших завещано богами, — хмуро ответил Гринвуд, — и ты знаешь, что я только ничтожный служитель великого Перкуна. Через меня он передает людям свою волю. — Жрец поднял на князя свои серые холодные глаза. — Духи предков рассердились и грозят навредить тебе… Вместе с нами они живут невидимые. — Он повел вокруг рукой.

— А русские священники толкуют, что дух, освобожденный смертью, улетает в очень далекие места: либо в рай, на небеса, либо в ад, глубоко под землю. Может быть, безопаснее нашему народу принять их веру? — И Ягайла вытер вспотевшую лысину; он не любил и боялся говорить о душах умерших.

Не чувствуя себя спокойным в замке великого жреца, он опасливо посмотрел по сторонам.

Комната, служившая для приема гостей, была украшена дорогими восточными коврами. На полу лежали тяжелые медвежьи шкуры. Сверху нависал потолок из тяжелого дуба с квадратными брусьями. На самом верху наружной стены едва светилось несколько маленьких и узких окон. Стекол не было, в непогоды окна прикрывались промасленной холстиной. В глубокой нише пряталась статуя Перкуна высотой в два локтя, отлитая из чистого золота. Золотой Перкун ничем не отличался от огромной деревянной святыни в главном храме. Вместо глаз у него торчали два рубина, как две крупные вишни. Обычно золотой Перкун был закутан бархатным покрывалом, но сегодня жрец снял его. Идол с давних пор передавался из рода в род, и сейчас никто не мог назвать ни времени, когда он был сделан, ни имени мастера.