Тринадцатый караван - Лоскутов Михаил Петрович - Страница 33

— Земля! — крикнул наконец он.— Ха-ха! Сколько же вы на ней сеете картошки, а? Посмотри, сколько у нас земли! Смотри вон туда, за холмы, и туда, к заставе, за тот лес — все наша земля.

Он встал и показал рукою вокруг себя. Мумин тоже встал.

— А я тебя зарежу,— сказал он и вынул нож. Мальчик перестал смеяться.

— Ну, не зарежешь,— сказал он.— Я на заставе скажу, и тебя возьмут. А если зарежешь, то наши объявят вам войну. Вот и все.

Мумин молча повернулся и пошел обратно.

«Вот плохо,— подумал он,— ничего у нас с дедом нету. И овцы не наши. И заседания правления нету. Только одна собака...»

так пел Мумин, возвращаясь назад.

Он даже не заметил, что пошел обратно по дороге, забыл обогнуть будку с солдатами. Вспомнил он, когда уже очутился возле самой будки и солдат без штанов смотрел на него, выпучив глаза.

— Как? — переспросил он, прислушиваясь к пению.— Куда ты едешь? На чем же ты едешь — не на собаке ли, герой, а? Господин начальник, посмотрите-ка, какой здесь негодяй! Я ему не велел туда ходить, а он обошел кругом.

Господин начальник вышел в расстегнутой куртке. У него были еще более вытаращенные глаза и еще более блестящие пуговицы.

— Ты кто? — спросил он.

«Кто? — подумал Мумин.— Я — Мумин. Человек. Я убил слона. Нет, правда, этого мало...»

— Я — колхоз! — гордо сказал он.

Оба солдата еще шире вытаращили глаза. Потом оба они, как по команде, вдруг схватились за бока и захохотали. Мумин повернулся, чтобы пойти.

— Подожди-ка, я еще намну тебе бока,— сказал начальник и двинулся к нему.

Но Мумин не хотел, чтобы ему намяли бока. Поэтому он побежал. Он бегал быстро, как горная коза, поэтому его никто не догнал, и скоро он был в ауле.

— Эй, балучи, откуда ты спешишь? — кричали ему. Он сказал было, что он милиционер и что он из страны, где Советы, но в ответ ему тоже стали хохотать. Мумину стало очень обидно.

— Почему мне никто никогда не верит? — спросил он собаку.— Хорошо, я им докажу, что это правда.

Но собака ничего не ответила и даже не вильнула хвостом. Она очень устала и хотела есть...

Тогда Мумин ускорил шаг.

«Наши белуджи мне поверят»,— подумал он.

Когда он вернулся на свои холмы, был вечер. Белуджи сидели на земле большим кругом и устраивали бой перепелов. Два перепела-петуха с подрезанными крыльями стояли один против другого и дрались. Белуджи кричали все сразу, вскакивали, хлопая себя по коленкам.

Они хохотали. Они стонали и выли от восторга. Мумин растолкал народ и тоже сел в круг: в это время один петух гнался за другим по кругу, и все хохотали.

— А! Он бежит, как конь! Как барс! Как купец, как мулла, как судья на извозчике!— кричали они.

Это было так интересно, что Мумин забыл на минуту все свои приключения и смотрел на перепелов. Но один из них победил другого, и их обоих унесли. Однако народ продолжал сидеть в кругу, обсуждая и переживая зрелище.

Тут Мумин вспомнил, что он должен стать старшим милиционером.

— Ай, хорошо на том берегу! — сказал он небрежно.— Радио. Стоит милиционер, всем людям дорогу показывает...

Он все хотел, чтобы его спросили, был ли он в той стране, и тогда он рассказал бы, как он долго там ездил. Но его никто даже не спросил об этом.

— Да, хорошо, я был,— ответил один.

— О! Хорошая страна, и я был,— сказал другой. Тут все забыли перепелов и заговорили о Туркменистане.

— Я опять туда пойду,— сказал Мумин.

— Да, правильно. Люди в домах живут. Каждому белуджу дом дают. А иногда и два. Обязательно иди...

Мумин знал, что никто из них там не был и все они врут. Но они продолжали говорить обо всем, что слышали про ту сторону и что сами выдумали... Про то, будто в шатрах там цветы растут и деревья, на деревьях фрукты растут — сто афгани каждый, и всякий может подходить и срывать сколько хочет. Про то, что белуджи там — тоже начальники, а баев, вроде Риза-Кули, сажают в клетку и возят по городу. Что женщина, как и мужчина, в штанах ходит.

— Один купец на базаре говорил — аллаха там забыли,— сказал Мумин.

— Да, верно, там аллаха нет. Там неверные мусульман гонят, правда,— согласились с ним.

Тут все стали говорить, что в той стране злые люди, и скот, и одежду, и бога отбирают, и жить там вообще очень плохо, и что Мумин пусть и не думает туда ходить. Он будет последним ослом, если туда пойдет. Он будет неверной собакой и дураком, а не белудж. И все это знают — все там были.

Так, понемногу рассуждая, все стали уходить по своим шатрам, и Мумин остался один. С холмов потянул ветер, и бледный месяц, тонкий и ржавый, как нож за поясом у белуджа, осветил холмы, и пепел костра, и шалаш Риза-Кули.

Женщины уже закрыли дыры в шатрах, и дети давно перестали кричать и плакать.

Зато невдалеке начали выть шакалы, выть и кашлять, как простуженные.

К Мумину подошел белудж в истерзанном халате и опустился рядом с Мумином.

— Мне очень весело,— сказал он мрачным голосом.— Я все слышу. Это не шакалы кричат. Это барсы. В них сидят души разных больших и маленьких людей. Когда я умру, моя душа переселится в перепела...

Мумин посмотрел ему в лицо, глаза белуджа блуждали, как у помешанного; это был опиекурильщик. Мумин встал.

— Подожди,— сказал тот, беря его за руку.— Ты говоришь, что был в Туркменистане, а я знаю, что ты врешь. Все знают, и все врут. Ага...

Мумин сбросил его руку и пошел к деду.

Старый Хаджими был уже совсем болен. Он даже не мог протянуть руку за табаком. Он сказал, что он больше не пастух. Хозяин сказал, что ему не нужны такие пастухи. И Мумин тоже не пастух: он разогнал стадо в разные стороны.

— Да. Я не пастух,— сказал Мумин.— Я милиционер. Вот кто!

— Как? — спросил Хаджими.

— Да. Я уйду в Советы. Пойдем в Туркменистан, а? Там Риза-Кули возят в клетке, как зверя.

Дед в ужасе поднял руку.

— Что ты! Правоверные мусульмане... Аллах! Мы — белуджи,— сказал он и закашлялся.

Мумин махнул рукой.

— Ты был в Мекке,— сказал он.— Эх... А как же мы собирались убивать Риза-Кули? Скажи мне — ты был в городе Карачи, а? Скажи...

Он нагнулся к старику, ожидая ответа. Старик стукнул было себя кулаком в грудь и воодушевился, но закашлялся и, махнув рукой, лег.

К утру он умер.

Он лежал, свернувшись в клубочек, обыкновенный маленький старик в большой грязной чалме. Он валялся на чужой земле, а на груди его лежал маленький грязный мешочек с землей белуджей, про которую он выдумывал столько необыкновенных историй. С ними ему было, наверно, легче жить. А теперь ему совсем не нужны ни истории, ни мешочки.

Мумин понял, что старый Хаджими никогда не убивал слона в Индии. Это была индийская сказка.

Собаку Мумину не отдали. Риза-Кули сказал, что она сторожила его скот и поэтому принадлежит ему. Ее привязали на веревку к шатру, чтобы она не убежала. Мумин остался один.

— Хорошо! — сказал Мумин и погрозил кулаком шатру Риза-Кули.

Он ушел на север, за речку Кушку.

Он ходил по советской земле долго. А может быть, и недолго — этого я совсем не могу сказать.

Но только он увидел все, что хотел: и радио, и колхоз, и, главное, человека, который стоял на перекрестке улицы и поднятой рукой останавливал караваны. Потом он поворачивался и показывал нужную дорогу по звездам.

А если он не помнил какую-нибудь дорогу по звездам, то смотрел в книжку — там были записаны все дороги.

И шли по ним разные люди разных племен. У всех были дела. И туркмены, и русские, и иранцы, и афганцы, и белуджи.

Мумин пошел вместе с белуджами. Все они ходили толпой по городу, все вместе ехали по железной дороге и всё щупали, удивлялись и громко восклицали. Поезд был очень удивительной штукой.