Ярость on-line - Романовский Александр Георгиевич - Страница 60

«Всадник» неумолимо приближался. Нужно отдать ему должное, он был хорош. Рефлексы — как у кошки на раскаленной крыше. Пистолет-пулемет парень держал у бедра, что выдавало умелого стрелка. Левая рука держала смертоносную машинку сверху, дабы гасить жесткую отдачу.

Безволосый пригнулся и бросился в сторону, боком, намереваясь, по-видимому, сбить Черепу прицел. Удавалось — глава Ордена поворачивал пистолеты в убийственно-замедленном темпе. Не успевал. Еще мгновение, и все будет кончено. Боевик просунул палец в предохранительную скобу. «Штатного киллера», как ни удивительно, парень пока не замечал.

Это, собственно, был тот самый единственный шанс, о котором принято судачить в подобных ситуациях (для того, чтобы стать компетентным специалистом — к примеру, коронером, — следовало:

1) отбыть образовательный срок;

2) раздать по окончании кучу взяток и, наконец,

3) пристроить зад в какое-нибудь теплое кресло.

Лишь после этого можно с полным правом топтаться вокруг горы трупов, недоумевая, кто, кого, когда и почему пристрелил). Курт рассчитывал воспользоваться своим шансом — во что бы то ни стало. Он пригнулся и, когда обе лапы заняли необходимую «толчковую» позицию (мышцы и сухожилия натянулись, точно тетивы арбалетов), выстрелил собою в воздух.

«Всадник» нажал на курок. Целил он, разумеется, в Черепа. Будучи осведомленным о том, что при более-менее продолжительной очереди из автоматического оружия (особенно — пистолетов-пулеметов) ствол отбрасывает влево и кверху (трудно представить, что некоторые субъекты всерьез надеялись поразить движущуюся цель из столь грубого и неаккуратного оружия), Череп начал заваливаться набок — не потому, что его задело шальной пулей, а из сугубо практических соображений. Падая, он давил и давил на гашетки ТТ. Прицелы вцепились в боевика мертвой хваткой.

Очередь, предназначенная главе Ордена, вышла на редкость корявой и смазанной. А также короткой: пять-шесть пуль пронеслись рядом с падающим Черепом, две-три ошиблись метрами. Повторить попытку парню не удалось. Он заметил, что к нему приближается грозный метаморф — лапы расставлены, выставленные когти рассекают воздух; капюшон, полощущийся боевым штандартом, обнажил жуткую волосатую морду: горящие во тьме глаза, распахнутая пасть, полная острых клыков…

Очевидно, именно страх повлиял на реакцию «всадника».

Он с поспешностью направил пулемет на «штатного киллера» и, даже не потрудившись прицелиться (действительно, зачем? Если можно деревья валить…), вновь вдавил спусковой крючок. Гром выстрелов, слившихся в сплошную канонаду. Для ускоренного восприятия (теперь уже истинный форсаж) Курта эти колебания показались исполинскими, сросшимися телами металлическими близнецами, танцующими джигу в хороводе. Он ощутил, как над правым ухом просвистели злющие шершни. Раскаленный воздух коснулся кожи и, казалось, даже опалил шерсть.

На периферии происходящего Череп ни на секунду не прекращал пальбу. Обоймы находились в опасной близости к полному истощению, когда две пули наконец достигли цели. Выпущенные из столь мощного длинноствольного оружия, как тульский Токарева, они представляли собой колоссальную опасность. Раскаленные кусочки металла ударили «всадника» в правое плечо. Сообщенная энергия была такова, что парня развернуло на двадцать-тридцать градусов, будто флюгер, подхваченный шквальным порывом. «Узи» в руках боевика продолжал извергать фонтаны пуль. Очередь ушла в сторону, не представляя для Волка никакой опасности.

Вся сцена заняла мгновения. Вряд ли кто-либо из участников — не считая, конечно, «форсированного» Курта — заметил и осознал хотя бы треть описанных деталей. Для стороннего наблюдателя происходящее предстало бы в образе гигантского, лязгающего затворами, мчащегося по шпалам бронепоезда.

Курт настиг свою жертву. Траектория закончилась там, где и предполагалось. Парень опрокинулся наземь, сбитый мощным ударом. Не вполне понимая, что делает, Волк разинул пасть и, нагнувшись, в мгновение ока сцепил зубы на обнаженной, беззащитной шее. Под розовой кожей отчетливо проступили артерии и вены. Курту показалось, что эти каналы пульсируют, источая глубокий внутренний свет. Жизнь. Отчего-то «штатный киллер» решил, что имеет полное право и, более того, должен оборвать эти хрупкие нити. Он сдавил клыки сильнее — рот наполнился медной проволокой. Кровь хлынула в гортань. «Всадник» кричал, «узи» в его руке фонтанировал огнем. Эти звуки затихли почти одновременно. В обойме израсходовался боекомплект, а Волк мощным рывком разорвал трахею. Пустотелая трубка мерзостно хрустнула на зубах.

Это и привело Курта в чувство. Разомкнув челюсти, он оторвался от «всадника». Отер кровь со рта; отстраненно посмотрел на то, что он наделал. Шея парня превратилась в огромную рану: лохмотья мышц, клочки артерий и вен. Как обесточенные провода, торчащие из развороченного системного блока. И — ни следа жизни, открывшейся на мгновение.

Оттолкнувшись от трупа, словно отвергая самое действительность, пасмурную и неприглядную и все-таки вполне реальную, — он поднялся на ноги. С подбородка стекала кровь. Брезгливо поморщившись, Курт размазал ее тыльной стороной ладони. Преисполнившись яростного презрения к себе, в отчаянии огляделся. Вокруг лежали мертвецы с огнестрельными ранениями. Лишь один — с разорванной глоткой. Волк осмотрел лапы, на удивление чистые. Сплюнул. Слюна отдавала вкусом меди.

Неужели ему уготовано остаться зверем навсегда?! Неужели он не сумеет обуздать свою ярость — волчье сердце, исполненное огня и безумия? Неужели это выше его сил, а гены, доставшиеся от предков — пожизненный рок?! Может, хватит строить иллюзии — от судьбы не уйдешь.

Ищущий взгляд наткнулся на Черепа. Вот он — ублюдок, ради которого Курт вновь обагрил душу кровью. Сколько этот кошмар будет продолжаться? Зачем понадобилось спасать гангстеру шкуру, рисковать своей? Сдох, и ладно. Земля не должна носить таких чудовищ. Вместо этого он, «штатный киллер», поступил вопреки своей воле, воле Небес. Презрение обернулось всепоглощающей ненавистью — опять же к себе.