Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Ключи от заколдованного замка - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Сегодня у владыки банный день. Утром хлебник Кирилл пек ржаной хлеб, и русская печь, занимавшая половину поварни, жарко прокалилась. Владыка любил париться в русской печи и считал, что лучшей бани не придумаешь. Однако архиепископ был стар и первого печного жара не выносил. Первым полез в печь новопосвященный Иоасаф, человек совсем молодой и здоровый.

С тех пор как отец Иоасаф забрался на солому, устилавшую под русской печи, прошло довольно времени. Хлебник стал думать, не случилось ли чего с епископом. В такой жаркой бане редко кто мог выдержать и четверть часа.

Но вот заслонка с грохотом упала, из устья вырвался пар, и отец Иоасаф стал медленно выползать из печи. Огромное тело его с прилипшими березовыми листьями было багровым, волосы поднялись. Пекарь распахнул дверь во двор, и епископ с ревом устремился как был, наг и бос, на морозный воздух. Усевшись в сугроб, он стал натираться снегом.

После бани пропотевшие и умиротворенные святые отцы сидели в столовой за круглым столом из душистого кедрового дерева и пили крепкий чай с медом и целебной брусничной настойкой.

— Вчера, отец Иоасаф, из Петербурга от преосвященного митрополита получено конфиденциальное письмо, — сказал владыка после четвертой чашки. — Касательно американской миссии… — Он положил в рот ложку меда и сощурил глазки. — Милостивейший император Павел не изволил прислушаться к речам его высокопреосвященства митрополита. Правитель Баранов не будет смещен. Чуешь, отец Иоасаф?

— Великая новость, ваше преосвященство. — Кадьякский епископ произносил слова громко и басовито, точно стрелял из пушки.

— Выходит, так. Придется тебе, отец Иоасаф, покориться и не писать писем с жалобами. Делу не поможешь, а себя подведешь.

Владыка был худ, тщедушен и лыс. Сзади и немного на висках седые локоны падали по плечам. Жидкая бороденка едва прикрывала подбородок.

— Значит, опять жить впроголодь?

— Ты ныне епископ, лицо высокое. Баранов не посмеет тебя обидеть. Да еще и акционер. Пятнадцать акций тебе компаньоны отвалили.

— Он живет с индианкой, язычницей, — не выдержал отец Иоасаф. — Двое детей, погряз в блуде.

— Ему все простили. Пусть Баранов пишет прошение о разводе. Поддержи, говорю наперед. Развод ему дадут, а тебе он будет благодарен. — Иркутский владыка говорил тихим, тонким голоском, но все знали, что ослушаться его нельзя: расправлялся он с ослушниками жестоко.

Отец Иоасаф задумался. Он по-прежнему не мог взять в толк, почему уцелел Баранов. Все его письма с жалобами иркутский владыка переправлял в Петербург преосвященному митрополиту. Отец Иоасаф писал, что Баранов утесняет православную миссию, морит монахов голодом, что он обворовывает компанию, подозрительно якшается с иноземцами и, наконец, допускает французские вольности в колониях. Всего этого вполне достаточно, думал он, чтобы за казенный счет привезти Баранова в Петербург и с пристрастием допрашивать в тайной экспедиции. И все же его не тронули.

— Знамо ли вашему высокопреосвященству, кто отстоял Баранова? — снова загудел отец Иоасаф.

— Как не знать… Статский советник Николай Петрович Резанов, он же обер-прокурор, зятек покойного Григория Шелихова. Тот Резанов, что вашу православную миссию из Петербурга в Иркутск привез. Твой давний знакомый.

Услышанные от архиепископа новости омрачили радость отца Иоасафа. Полученный епископский сан уже не казался ему столь высоким и всесильным…

Разговор святые отцы затянули до позднего вечера.

Мореходы рождество провели невесело. Опять заболел костлявый и высокий Павел Скавронин и через три дня помер. Доктор сказал — горячка, умер от простуды.

Еще через десять дней, встретив Новый год в доме у гостеприимной хозяйки Шелиховой, мореходы выехали в Якутск. Наталья Алексеевна дала им на дорогу несколько мешков замороженных пельменей и десятка с два кругляков из крепких, как камень, мясных щей.

Путешественников никто не торопил, и они могли прожить в Иркутске еще полгода. Но Иван Круков и Федор Карцов, да и Елена Ивановна хотели поскорее добраться до места своего нового местожительства. Им говорили, что раньше конца июня ни одно судно не выйдет из Охотска на Кадьяк, но все напрасно.

До ближайшей пристани на реке Лене дорога была превосходна. Однако по реке до города Олекмы пришлось ехать по торосистому льду, и возки часто ломались. От Олекмы до Якутска везли якутские лошади, непривычные к упряжке в санях, и поэтому ехали медленно. В Якутск мореходы прибыли в начале февраля. Старая деревянная крепость, построенная в прошлом веке, еще стояла, однако стены в некоторых местах обветшали и обвалились. В городе три каменные церкви и казенный каменный дом. Остальные дома деревянные, построенные на старый русский образец. Между деревянными домами торчали якутские юрты.

Лейтенант Федор Карцов и Круковы поселились в гостеприимном доме начальника почты.

Обычно из Якутска в Охотск зимой, по причине глубокого снега, возят только почту. Но мореходы твердо решили ехать, не дожидаясь весны. Но и не торопились. Отдыхали, набирались сил, готовились к зимнему путешествию. Шили меховую одежду, запасали провизию на два месяца.

В середине февраля, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, Круковы и Федор Карцов отправились в путь на верховых. Их сопровождали проводники-якуты с вьючными лошадьми.

От Якутска до реки Алдана около четырехсот верст. Дорога шла через якутские улусы, ровными местами, кое-где попадались перелески из березняка и лиственницы. Этот участок дороги проехали без неприятных происшествий и задержек.

Ночевали путники в юртах у якутских старост. Мореходов везде принимали ласково и гостеприимно.

— Пожалуйста, пожалуйста, — встречали старосты на пороге своей юрты и спешили помочь сойти с лошадей, вели в дом, где тотчас разжигали большой огонь.

На стол якуты ставили все, что было в доме. Угощали вареным, жареным и сырым мясом, строганиной из замороженной рыбы или молодым жеребенком. Поили напитком, приготовленным из кислого коровьего молока. Хлеба у якутов не было, его доставали мореходы из своих дорожных мешков.

18 марта мореходы остановились в последнем якутском селении, у отставного казака. Отсюда на четыреста верст шли необитаемые места, и до реки Оймякона перемены лошадям не было. Хозяин предупредил об опасностях пути. Но мореходы твердо решили продолжать путешествие. Елена Ивановна заметно уставала от верховой езды, однако и она не хотела думать об отступлении.

Действительно, зимняя дорога была трудна. Каждый день от утра до вечера мореходы сидели в седлах, а ночи проводили, зарывшись в снегу. Стужа жестокая, морозы все время держались за сорок градусов. Есть приходилось все мороженным, а согревались чаем. Вот тут мореходы поняли, что такое карымский чай. Заварив в медном котле плитку толченого кирпичного чая, Иван Круков бросал туда кусок замороженного молока, щепоть соли и несколько ложек муки, поджаренной на сливочном масле, заготовленной впрок еще в Якутске. Огненный напиток пили из деревянной посуды. Несколько чашек карымского чая быстро приводили в чувство окоченевшего человека.

Когда проезжали невысокий горный хребет Атбас, якутские проводники совершили старинный обряд, принесли жертву какому-то богу. Они выдернули из хвостов лошадей по пучку волос и повесили на сучки деревьев, на которых красовалось немало таких же приношений.

Лошади совсем отощали, питаясь блеклой травой, которую доставали копытами из-под снега. Путь продолжался две недели.

Но когда мореходы отогревались в юрте писаря оймяконских старшин, они узнали, что впереди их ждет кое-что похуже. Снега впереди были такие глубокие, что лошади идти не могли. Но приказ иркутского губернатора имел непререкаемую силу. Писарь послал нарочных за оленями, которых не останавливали глубокие снега. Оленьи тунгусы со своими животными кочевали недалеко в гористых местах.

Пока ждали тунгусов, мореходы отдохнули и отдышались. Каждый день наслаждались горячими обедами и ужинами, приготовленными русской хозяйкой. Пошли в ход и пельмени, подаренные Шелиховой. В доме гостеприимного писаря путники прожили две недели. В начале апреля нарочные возвратились и привезли с собой две тунгусских семьи и тридцать оленей.