Осколки ледяной души - Романова Галина Владимировна - Страница 47

– Я? Я по делу Верещагиных. Сейчас мы с тобой встанем. Пройдем в кабинет к твоему шефу и пошарим в его компьютере...

– У него нет в кабинете компьютера, – поспешила с ответом напуганная секретарша. – Он не любит всех этих новомодных штучек. Ни мобильных, ни компьютера.

– О! Тогда еще проще! Тогда заглянем в твой ящик, куколка.

– Я не могу! Я не имею права!

Близкие слезы резали глаза, силуэт ее мучителя начал расплываться, колыхаться и принимать причудливые очертания. Ей жуть как хотелось зажмуриться и зареветь. А еще лучше позвонить знакомым ребятам из соседнего РОВД, что любили заходить к ним на чай и подолгу сидели взаперти с Игорем. Но разве ж он позволит ей позвонить?! Зверь, а не мужик...

– Слушай, куколка.

Степан понял, что перегнул палку. Девчонка может в любой момент нажать не видимую ему кнопку под столом. И о том, что будет дальше, можно только догадываться. В приемную влетят ребята в ботинках со шнуровкой по колено и так намнут ему бока, что мало не покажется. А то еще чего доброго швырнут на нары и ради прикола повесят на него какое-нибудь завалящееся и промозолившее им глаза разбойное нападение или кражу со взломом.

– Я не наглею, пойми. – Степан приложил руку к груди и сладко ей улыбнулся. Улыбка была стопроцентно побеждающей, он знал об этом. – Моей... жене день назад пробили голову. Она чудом осталась жива. А до этого к ней в квартиру кто-то пытался вломиться. А когда туда пришел я, мне дали в морду. А потом пинком под зад. И как ты думаешь, кто это сделал?!

– Игорь? – не хотела, да ахнула секретарша.

Она ненавидела его методы, на которые частенько сквозь пальцы посматривали его бывшие коллеги. Он помогал им, они помогали ему, прощая многое.

А она его методы ненавидела. Ненавидела и предрекала плохой конец. Игорь же лишь посмеивался и уверенно пожимал крепкими плечами.

Чего заморачиваться на ордерах и прочей протокольной лабуде? Вдруг там, куда нужно непременно попасть, пустышка? Что тогда? Извиняться? Да в гробу видели приличные люди твои извинения! Им потом крови твоей дай напиться. Жалоб настрочат тома два. И приказ с твоим выговором или увольнением вынь да положь.

А все почему? Да все потому, что заставил приличных людей перенервничать. Потому что в понятые их соседей пригласил. И те все время обыска в их сторону косили и шептали что-то осуждающее. А потом еще чего доброго эти самые соседи-понятые станут по углам шептаться и на твоих детей пальцами показывать. А они-то ведь ни в чем, ну ни в чем не виноваты.

А если виноваты? А если виноваты, тогда тем более не до ордера. Нужно быстро, быстро, по горячим следам, по кокаиновым шлейфам. Иначе не успеть. Примерно так рассуждал ее работодатель – Воротников Игорь Олегович...

– Так что, куколка? Поможешь?

– Прямо и не знаю, что сказать, – пробормотала она неуверенно, а сама уже задвигала мышью по коврику в огромных подсолнухах. – Вашей жене? По голове? А скажите-ка, почему это ваша жена живет от вас отдельно?

– В каком смысле? – растерялся Степан.

– В том самом, что вы сказали, что Игорь проник на квартиру к вашей жене. Так? У вас что – раздельное жилье? Почему вы туда приходите, а не живете там, господин Верещагин? Или вы не Верещагин вовсе, то есть не муж ее вовсе, а, скажем, любовник этой самой Верещагиной? Так как? Что ищем?

Степан впервые посмотрел на девчонку с интересом.

Не глупа. Совсем даже не глупа. И то уловила, что споткнулся он на слове жена. И то, что, рассказывая ей про квартиру, немного, того, оговорился. И что не стал бы настоящий Верещагин по сыскным агентствам таскаться, а прямиком в милицию бы направился. Чего ему бояться-то? Огласки?

– А ты молодец, куколка, – не хотел, да похвалил ее Степан, обошел стол и замер за ее спиной. – Сообразительная. Ну, давай поищем, что ли, что там за интерес у твоего Игоря к моей Верещагиной.

– Ага. Значит, Верещагина все-таки ваша? – Файл на мониторе мелькал за файлом, нужной фамилии нигде не было. – Так... Это все старые дела, уже закрытые. Их Воротников из принципа не убирает. Для истории, говорит. Так... Верещагины... Верещагины... Может, через поиск попробовать, а? Так, так, так... Тоже пусто.

Она подняла на него покрасневшие от невыплаканных слез глаза и пробормотала с заметным облегчением и чуть-чуть с укором:

– Ну, вот видите, ничего! А вы скандалить.

Степан отошел от нее и задумчиво уставился в окно. Думал долго, и вспоминал, и сопоставлял, а потом спросил:

– Он ведь, Игорь твой, во всем черном ходит, а носки белые, так?

– Так, – пробормотала она и покраснела от стыда за своего босса, ну и немного любимого, чего уж врать самой себе. – Носки... белые... Это фишка у него такая, чтобы знать, что они чистые. Никогда, говорит, не ошибешься и вчерашние не наденешь.

– А башка почти лысая, так? – вспомнил Степан рассказ Татьяны.

– Так, он бреет ее. Армейская привычка. Он в Чечне служил, – пояснила секретарша, загрустив.

– Ну! Другого такого придурка в белых носках в городе вряд ли найдешь. Не мог же я ошибиться! – Степан нервно заходил по приемной. – Он был в квартире Татьяны, когда я ее искал. И он ударил меня по голове. Крепко ударил, даже с ног свалил. Видишь, даже синяк остался!..

– Но что он там делал?! – воскликнула секретарша, настороженно наблюдая за маятниковыми передвижениями нервного посетителя.

– Хороший вопрос, куколка. Очень хороший вопрос! Что мог делать в этой квартире твой босс? В этой квартире, в этом доме, на этой улице? Та-аак... А ну-ка давай пошарим по твоим файлам, нет ли там упоминания этого адреса еще в какой-нибудь связи?! Давай, давай, куколка, шевели пальчиками!

Поиски были недолгими.

Конечно, был такой адрес. Номер дома, правда, значился под дробью. И квартира, и фамилия были другими. Но улица была как раз та, что надо. И дом, что значился в деле, смотрел подъездами на подъезды дома, в котором до недавнего времени почти счастливо жили Верещагины.

– А кто такая Сотникова? – пробормотал задумчиво Степан, услышав от секретарши адрес и фамилию.

– Не такая, а такой. Сотников Вольдемар Казимирович, – прочла девушка на мониторе. – Тысяча девятьсот двадцать второго года рождения. Квартира номер сорок четыре. Дом и улицу вы знаете. И больше ничего. Игорь мне об этом деле ничего не говорил. И дела-то нет никакого. Думаю, вам лучше обратиться по этому адресу. Может быть, вам там предоставят какие-то объяснения. У меня ничего...

Он и сам видел, что ничего. Улица, номер дома, номер квартиры и фамилия с именем и отчеством. Да, еще огромный знак вопроса против всего напечатанного. Что он мог означать, секретарша не знала. Вопрос поставил уже сам Воротников в ее отсутствие, хотя и утверждал, что ненавидит компьютеры.

Степан начал прощаться, извиняться, а под конец все же сунул опешившей от его любезности секретарше свою визитку.

– Машина-то есть? – спросил он с излюбленной ухмылкой, что вгоняла разудалых девчонок в столбняк.

– Есть, – ухмылку она пропустила, Игоря она любит, и никого больше.

– Заезжай тогда, куколка, – посоветовал Степан.

– Да не куколка я! – вспылила все же секретарша, всю жизнь ее звали именно так, и она почти ненавидела свое по-кукольному привлекательное лицо. – Зоя меня зовут! Зоя, Зоенька, Заенька, если желаете, но никак не куколка! Вот!..

Он посмотрел в ее раскрасневшееся от досады лицо и улыбнулся теперь уже по-нормальному, без обычных своих ужимок и приемчиков.

А что? Нормальная, в принципе, девчонка. Ошибся он, приняв ее за обычных своих бывших разудалых, разбитных и готовых ко всему.

– Зоя, значит... Пускай будет Зоя. А я Степан. – Он пожал ее вспотевшую ладошку. – И вот что, Зоя. Пускай мне все же твой Воротников позвонит. Хорошо? Как объявится, так пускай и позвонит. Вдруг, мы сможем помочь друг другу...

Степан долго петлял коридорами, натыкаясь на офисы-соты, наконец, выбрался на улицу и вздохнул с облегчением.

Кажется, пронесло. Могла бы эта Зоя, ох могла устроить ему неприятностей. И как еще могла. Хорошо, хоть из понятливых оказалась, а не из трусливых. А может, это его улыбки все еще так действуют? Сокрушающе, подавляюще и еще бог знает как, раз девочки мгновенно становятся сговорчивее. Одной Татьяне его ужимки по барабану. Та их и не замечает вовсе, а все больше слушает, о чем и как он говорит. Все просеет, отыщет рациональное зерно, и потом...