Осколки ледяной души - Романова Галина Владимировна - Страница 3

Он всему поверил. И тому, что эта ужасная женщина по-настоящему ужасна. И тому, что она не даст им с Татьяной возможности жить долго и счастливо и умереть в один день. И тому, что он перед ней просто-напросто бессилен. Об этом он так и заявил своей любимой, в изнеможении облокотившись на причудливо изогнутые перила крыльца.

– Зря мы с тобой, малыш, все это затеяли, – пробормотал он подавленно и, стащив через голову галстук, расстегнул на сорочке сразу три пуговицы. – Ничего не получится... Зря!

– Ничего не зря, – прошептала тогда Татьяна и заплакала беспомощными злыми слезами. – Как ты можешь мне говорить о таком! Как ты быстро сломался, Санечка!

– Сломался не я, Танюша. Она просто... Она просто сломает все в нас, понимаешь!

Тогда она этого не понимала, Санечка в этом отношении оказался намного дальновиднее. Она вот не смогла, а просто, рыдая, проговорила:

– Не нужно было затевать этого знакомства. Совсем не нужно. Нужно было взять свой халат и тапочки и переехать к тебе...

Так она и поступила. Ничего не взяла из дома матери, кроме нижнего белья, любимого длинного халата и милых сердцу мохнатых теплых тапочек.

И стали бы они жить-поживать да добра наживать, как бы не мать да не злополучный сахар.

Сказки со счастливым концом не получилось. Их счастье было изначально обречено. Так ей Санечка и заявил, в очередной раз рассыпав сахар по полу на их небольшой кухне. Татьяна тогда только успела выйти из душа и, опаздывая на работу, металась по квартире в поисках массажной расчески.

Она вбежала на кухню, подскочила к подоконнику, намереваясь найти расческу, может быть, под шторкой, и тут этот омерзительный скрип.

– Опять!!! – взвизгнула она; не хотела, конечно, верещать, да так получилось. – Ты опять это сделал?!

– Что? – Санечка, не поднимая головы, неторопливо помешивал чай в высоком тонкостенном стакане.

Он постоянно пил чай из таких стаканов. Тонкое стекло, не выдерживая кипятка, зачастую лопалось, но мужу было на это наплевать. Он со странным постоянством снова и снова доставал с полок очередной стакан, точную копию предыдущего, и пил из него чай.

– Ты опять рассыпал сахар, Саша! – взвыла Танечка, сраженная его меланхоличной неторопливостью даже больше, чем самим фактом того, что под ногами опять скрипит сахар. – Неужели так тяжело: взять эту чертову банку и, придерживая ее за самый край двумя руками, осторожненько всыпать сахар в сахарницу?! Это так сложно?!

– Нет. – Он как-то неуверенно пожал плечами. – Нет... наверное. Но у меня почему-то не получается. Это такая проблема, Танюша, из-за которой стоит так кричать?

– Это не проблема, если подразумевать просыпанный тобой сахар, но это проблема, если подразумевать твое ко мне отношение! – Она со злостью сдула прядь волос, упавшую ей на лицо, и с силой дернула на себя шторку кухонного окна; массажки там не было. – Ты знаешь, как меня это раздражает, и тем не менее каждое утро делаешь это! Раз за разом!!! Утро за утром!!! Год за годом! Как мне это расценивать, Саша?!

– Да как хочешь! – Он поднял на нее умные голубые глаза и невесело хмыкнул. – Тебе тяжело со мной, я знаю. С самого начала было тяжело, но...

– Но?! – выдохнула она угрожающе и вызывающе высоко задрала подбородок.

– Но ведь и мне с тобой не просто, Таня! С самого первого дня, с той самой первой минуты, как я стал твоим мужем, я живу с ощущением того, что меня облагодетельствовали. Это же надо – какое счастье!!! Это же надо, как тебе, Саня, повезло! Такая умница, красавица, обеспеченная опять же! А кто-нибудь спросил меня: мне оно надо?!

– Чего тебе не надо? – подобных разговоров прежде не было.

Было угрюмое молчание на неделю, робкие попытки с обеих сторон наладить как-то что-то и постоянное делание вида, что ничего не произошло, но вот чтобы так...

Татьяна растерялась. Взгляд ее заметался по кухне, перепрыгивая с предмета на предмет: стол, холодильник, пара навесных шкафов, мойка, рабочий стол – вполне стандартный набор на их стандартной тесной кухне, ах да, еще три табуретки. Она снова прошлась рассеянным взглядом по мебели. Тут массажка и нашлась. Кто-то додумался положить ее на холодильник. Холодильник был двухкамерным и почти упирался в потолок, и вот там-то и лежала эта дурацкая расческа, с которой все и началось. Или все же с просыпанного мужем сахара?.. Ну да неважно это было уже сейчас. Важно было дотянуться до массажки, попытаться потом хоть как-то уложить волосы и как можно быстрее ускользнуть на работу. К черту эти бессмысленные разговоры! К черту утреннее недовольство друг другом! Да и сахар, скрипевший под ногами, тоже к черту. Тот, что просыпали, подметется потом. Нужно было убежать сейчас, а вечером просто сделать вид, что ничего этого не было утром. Так было не раз, и так будет еще, но...

– Нам нужно расстаться, Таня, – совершенно обыденным голосом, будто речь шла о покупке макарон в супермаркете за углом их дома, проговорил ее Санечка. – Сказки не получилось. Наше счастье было обречено с самого начала. Я предупреждал тебя, а ты...

– А я?.. – у нее тут же сел голос. Он всегда у нее садился, если она волновалась или плакала.

– А ты поспешила с переездом. – Он как-то совсем уж безразлично пожал плечами и снова посмотрел на нее долго и внимательно – ее неподражаемо голубоглазый муж, до одури похожий на все портреты Есенина, которые она когда-либо видела. – Не нужно было торопиться, Таня. Мы же с тобой очень разные люди. Очень! И я... опять же сахар все время просыпаю, хотя и привык на всем экономить.

Его последний язвительный упрек был несправедливым. Санечке было это известно не хуже, чем ей. Но он для чего-то все равно его ей выдал.

– И что же дальше? – Татьяна осторожно протиснулась между рабочим столом и его коленками к холодильнику и, встав на табурет, потянулась к массажной расческе. – Мы прожили с тобой пятнадцать лет вместе. И что теперь? Расставаться? Из-за чего, господи?! Санечка! Из-за чего? Из-за сахара?

– И из-за сахара тоже. – Он интенсивнее заболтал ложечкой в стакане, свесив кудри почти до стола. – Я его постоянно просыпаю, ты постоянно из-за этого бесишься. А могла бы и промолчать. Но ты бесишься и бесишься, орешь и орешь, почти каждое утро. А могла бы...

– Могла бы что? – Она сунула расческу в карман халата, вернула табуретку на место и снова, старательно обходя его угловатые коленки, пробралась к выходу из кухни.

Бежать нужно было, как можно быстрее бежать, иначе они до такого договорятся, до чего никогда прежде не договаривались.

– Могла бы мне просто чай наводить с утра, и все! – воскликнул он вдруг с чувством и незнакомо громыхнул табуреткой. – Просто наводить мне чай с утра и еще готовить мне завтрак!

– Завтрак? Тебе? Но... Но я и сама никогда не завтракаю. – И вот тут Татьяна растерялась во второй раз.

В голову тут же полезли страшные мысли о другой женщине или об очередной, пропущенной ею, материнской подлости.

Нет, нет, Татьяна тут же поспешно отогнала их прочь. Материнские вылазки в стан врага – то есть в их дом – Санечка всегда озвучивал, подробно комментируя каждую маменькину реплику.

Женщина... Вряд ли. Он был по натуре однолюбом, и потом... Потом, Татьяна считала себя привлекательной, а таким женщинам, по ее мнению, не изменяют мужчины.

Она тогда еще просто не догадывалась, что изменяют всяким.

Оделась она в рекордно короткое время, чего раньше не делала бы никогда. Женщина должна, нет, она просто обязана безукоризненно выглядеть. Но в это утро все с самого начала пошло не так, потому и одевалась второпях. Металась, будто сумасшедшая, между шкафом с одеждой и зеркалом и совсем упустила из виду тот факт, что на полках сильно поредели стопки с одеждой. Совсем не разглядела, дурочка! А оказалось...

Оказалось, что он уже собрал свои вещи и уложил их в большую дорожную сумку. И сумку Татьяна проглядела тоже, а та ведь стояла в шкафу, притулившись у задней стенки и задевая собой край ее белого плаща. Спешила, вот и не разглядела. А вечером... Вечером он не вернулся. Не вернулся, а просто позвонил.