Осколки ледяной души - Романова Галина Владимировна - Страница 21

Как она не умерла прямо там, на пороге своей комнатки, Татьяна размышляла весь остаток ночи. Пока мутная серость осеннего утра не сморила ее, наконец, и она не забылась коротким беспокойным сном, все размышляла и размышляла.

Она же должна была хотя бы в спасительный обморок упасть. Упасть и ничего не видеть. Не упала!

И когда он к дивану ее подвел, шла как миленькая. И когда одеяло откинул и толкнул ее на подушки, осталась жива. И когда, склонившись к ней, начал подтыкать со всех сторон под нее одеяло, даже глаз не закрыла. Всхлипнула, правда, нечаянно, но зажмуриться и не подумала.

Степан ее неожиданный всхлип расценил по-своему, пробормотал дежурное: все будет хорошо – и вдруг поцеловал ее в лоб. И ушел, плотно притворив за собой дверь. А Татьяна снова всхлипнула и прошептала потрясенно:

– Господи, что со мной?! Куда я качусь?!

Понятие «голый мужчина» было для нее совместимо только с браком. Светка сотню раз предлагала и поставляла ей потенциальных ухажеров, все было безрезультатно. Татьяна не клюнула ни на одного. А там были не только разведенные. Случались и порядочные холостяки, и вдовец однажды случился. Они выезжали за город, пили, жарили шашлыки, катались на байдарках, танцевали, но и только. Нет, врет. Прецедент все же имел место. Однажды был гостиничный номер. И после жарких – с его стороны – поцелуев они по очереди приняли душ. Он пошел первым и вышел оттуда распаренный, с мокрыми волосами и розовыми щеками. Торс его по самые колени опоясывало огромное банное полотенце.

– Ты давай там, дорогая, не задерживайся, – жарким баритоном пробормотал он, когда Татьяна бочком, бочком двинулась мимо него в ванную. – Я весь горю!

Ему пришлось потухнуть тут же, поскольку мимо ванной она ринулась к входной двери.

Она не смогла!

Он кричал что-то ей в след. Разобрала она только идиотку. И на том спасибо. Светка потом выразилась более колоритно. И предрекала ей одинокую безрадостную старость. Татьяна молчала в ответ, зная, что попытки она больше не повторит. Но когда Степа толкнул ее на диван и потянулся вдруг к ней, она всхлипнула совсем не от страха, нет. Она поняла, что... смогла бы. С ним. Ни с кем другим. А вот с ним смогла бы.

– Он очень плохой парень, Таня! – прошептала она, как заклинание, перед тем как уснуть. – И тебе нужно держаться от таких парней подальше... так всегда говорила мама...

Глава 6

– Да, да, Кирюня. Дело дрянь совсем. Ну, а что я?! Я же не Тарзан, в темноте не вижу. И звука летящего на меня кулака не слышу. Я не знал, что так выйдет. Таня? Спит твоя Таня!

Верещагина приоткрыла один глаз и тут же потянулась за часами. Ого! Почти полдень. Вот это она разоспалась после ночного Степиного стриптиза. Нужно вставать. Он что-то опять сердит, кажется. Разговаривает с другом и с чего-то называет ее его Таней. С чего это? Неужели он решил, что она сможет... Хотя ему-то точно все по барабану. Забывать не стоит.

Сердитый голос Степана внезапно стих где-то за дверями гостиной. Татьяна только успела стянуть через голову ночнушку, оставшись в одном белье, когда дверь отшвырнуло в сторону.

Это, конечно же, Степа со своей нелепой привычкой колошматить по двери растопыренной ладонью! О том, что нужно стучаться, входя к дамам в комнату, он, конечно же, не имеет ни малейшего представления.

– Я у себя дома, – хмуро ответил он на ее возмущенный возглас и не сделал ни единой попытки покинуть комнату или отвернуться. – Едем к Кирюхе на дачу.

– Зачем? – Ее немного задело, что смотрит он на нее холодно и равнодушно.

Разве можно было так смотреть, когда на ней белье за триста долларов, да и то, что под бельем, заслуживало внимания?! А ему... все по барабану, опять ведь забыла.

– Он зовет нас к себе в гости. Устраивает такой ответ? – Степан отошел к окну и принялся рассматривать ее теперь уже оттуда.

– В гости? С чего это? – У нее заметно тряслись руки, когда она натягивала на себя свитер и джинсы, и даже голос немного дребезжал. – Не собираешься же ты устраивать мою личную жизнь?

– Личную – нет. А вот просто о твоей жизни я думаю, как ни странно, – ответил он с непонятной ухмылкой.

– Да? И что же ты о моей жизни думаешь, если не секрет? – Волосы тут же наэлектризовались от воротника свитера; врут, безбожно врут все рекламные ролики о шампуне, утверждающие, что будет как раз наоборот.

– Да вот хотелось бы тебе ее сохранить для начала. А там посмотрим... Идем завтракать. – И ушел, оставив ее с летающими вокруг головы волосами и красным от злости и смущения лицом.

– Скотина! – прошептала ему вслед Верещагина и тут же поразилась.

Она вообще-то ругалась очень редко. Светка та – ругалась. Ее Татьяна слушала иногда даже с удовольствием, а чтобы сама... А тут вдруг... Может, она подобным образом начинает раскрепощаться? А что? Пережила же она ночь в обществе обнаженного мужика, одной мысли о чем она не допустила бы никогда прежде. Может быть, это как раз и есть первый шаг на пути к этому самому раскрепощению, в отсутствии которого ее упрекнула собственная дочь?

Степан сидел спиной к двери и завтракал. То, что он приготовил и для нее тоже, немного смягчило ее внутреннее возмущение от его некорректного поведения. Сначала голышом по дому бродит, потом врывается к ней без стука. Хорошо, что у нее ума хватило не снимать белье на ночь...

– Надеюсь, омлет моего приготовления съедобен, – пробормотал он, отодвигая от себя пустую тарелку. – А если нет, то ешь, что хочешь.

– А пироги? – Татьяна села к столу.

– Нету пирогов. Я их съел. – И, поймав ее недоверчивый взгляд, еще раз подтвердил: – Все съел. А ты, Верещагина, хоть и принцесса, а готовишь, я тебе скажу... Отлично просто готовишь!

– Кто, кто?! Принцесса?! Я??? – Татьяна едва не поперхнулась омлетом, тот, кстати, был весьма недурен; он не переставал ее удивлять, этот плохо воспитанный парень. – Разве принцессы пашут с утра до ночи на строительных фирмах, чтобы содержать себя, ну и семью соответственно? И с чего ты вообще взял такое?

– Ну... Ты вся такая беленькая, утонченная. – Он ухмыльнулся противно и неопределенно, из чего нельзя было сделать выводы, звучит ли это обвинением или как раз наоборот. – Пальчики изящные, аж светятся. Представить себе, как они держат поварешку, нож или чистят картошку, очень затруднительно. В детстве и юности наверняка музыка, танцы и прочая дребедень, поставляемая мамашей. Никаких тебе косячков, тусовок до утра и песен под гитару у костра. Не бунтовала наверняка никогда. Послушание, покорность и еще раз послушание. Так ведь?

– Пальчики... – Татьяна отставила руку в сторону и чуть шевельнула пальцами. – Светятся они от маникюра, кстати, не мешало бы обновить. Картошку чистить умеют, представляешь! И много чего еще умеют... А что касается бунта... Был бунт! И еще какой!

– Да ты что? Посмела сказать своей маме – нет?! В жизни не поверю! Как же ты взбунтовалась, Верещагина? Отказалась сходить в магазин? Или попросила перевести себя из спецшколы в обычную?

Наконец-то она поняла, что он просто-напросто над ней издевается. Злится с чего-то и подначивает ее. Только вот на что – вопрос.

– Отстань, Степа, – попросила она, совершенно раздумав делиться с ним воспоминаниями отрочества, склонилась над тарелкой и завтрак заканчивала в полном молчании.

Он тоже больше не возобновлял попыток к ней прицепиться. Мрачнел, насвистывал что-то без конца, не подозревая, как это ее раздражает. И молчал.

Из дома они вышли в полном молчании. Степан тащил огромную корзину, доверху набитую провизией. Татьяна в сборах не участвовала, но видела, как он укладывает туда пару бутылок с красным вином, яблоки, сыр и что-то еще в красивых шуршащих упаковках.

– На чьей машине поедем? – нарушила она молчание, в нерешительности топчась на пятачке перед своей «Маздой».

Он хмуро оглядел ее машину, снова отчего-то скривился и кивнул ей на свою: