Неплохо для покойника! - Романова Галина Владимировна - Страница 36

– И что же он нашел, ваш агент?

– О! Как вы нетерпеливы, – в очередной раз сморщился в ухмылке Хлобыстов и оживленно потер рука об руку. – Ну, не буду вас мучать ожиданием и с полной ответственностью сообщу: Севостьянов и Алейников – одно и то же лицо!

– Ага, понятно, – саркастически скривила я губы. – Подобно Фантомасу, он носит маску…

– Вы почти угадали, – Сергей Иванович взялся за дверную ручку. – Только с той разницей, что эту маску ему носить вечно.

– Вы хотите сказать…

– Именно! – Хлыст почти скрылся за дверью и, словно не желая отступать от хорошо продуманного сценария, под занавес изрек:

– Его умершая жена носила до брака фамилию Алейникова и была по специальности хирургом по пластическим операциям.

– Итак, он взял после брака фамилию жены и сделал пластическую операцию лица, желая изменить свою внешность, – переваривал вслух услышанную от меня новость Семен Алексеевич, въезжая на больничный двор. – Тем самым желая навсегда откреститься от своего прошлого. Но невольно задаешься вопросом: почему он не поменял имя? Такое имя с отчеством вкупе подобно клейму на лбу. Странно…

– Не вижу в этом ничего странного, – буркнула я, оглядываясь по сторонам. – Наглость плюс уверенность, что никто и никогда его не узнает. А мой Тимур, видимо, узнал его. В итоге – поплатился жизнью…

– Н-да, – только и нашелся что ответить мой босс, остановив машину у маленькой железной дверцы с торца здания. – Выходи. Я обо всем договорился. Вечером я за тобой заеду…

Я вышла из машины и, помахав рукой Семену Алексеевичу, робко потянула на себя железную дверцу. На удивление, она легко подалась, открыв моему взору чистенькую маленькую прихожую, а следом длинный стерильно чистый коридор.

Я сняла туфли, сунула их в заранее приготовленный пакет и, надернув на ноги тапочки, двинулась вперед в поисках загадочного доброго доктора, который пожелал остаться неизвестным, разговаривая со мной по телефону.

Поочередно открыв несколько дверей, я наконец достигла цели своего путешествия, прочтя на вывеске: «Зав. отделением».

– Можно? – просунула я кончик носа в дверь. – Я от Семена Алексеевича. Мне кажется, это к вам…

Молодой парень, с виду лет двадцати восьми, не больше, внимательно оглядел меня с головы до ног, заставив залиться маковым цветом, и утвердительно кивнул.

– Проходите, – вежливо пригласил он, почти не размыкая губ. – Раздевайтесь…

Это было последнее, что я отчетливо запомнила в тот день. Все остальное смешалось для меня в тошнотворно стыдном прикосновении чужих холодных пальцев, вопросов, задаваемых с поразительной настырностью, и бесконечным мельтешением белых халатов.

Единственным желанием, с каждым часом становившимся все сильнее, было желание уснуть. Уснуть и не просыпаться несколько лет, с тем чтобы поскорее вычеркнуть из памяти то отчаяние, в котором агонизировала моя душа, продираясь сквозь кошмар, навязанный мне судьбой.

– Анна Михайловна! – звала под окнами Лизка. – Будьте добры, откройте мне дверь!

С трудом оторвав голову от подушки, в которую проревела весь день и большую часть ночи, я нехотя поднялась и, запахнув поплотнее халат, который не удосужилась снять с себя с вечера, нехотя поплелась на балкон.

– Чего тебе?! – зашипела я на нее, правда, совершенно беззлобно, потому что ни на какие эмоции у меня просто не было сил. – Сбесилась, что ли? Половина пятого утра…

Лизка громко икнула, качнулась, нелепо хватаясь за воздух растопыренными пальцами, и, снизив голос почти до шепота, загадочно произнесла:

– У меня к тебе дело… Но давай договоримся: все, что я тебе скажу, не будет использовано против меня. Так я иду?

Лизка по-хозяйски прошла в кухню и рухнула на предусмотрительно выдвинутую из-под стола табуретку.

– Да-а-а, – тяжело выдохнула она, уставившись на меня помутневшими глазами. – Что я тебе сейчас скажу, сразит тебя наповал, но ты постарайся выслушать.

Видит бог, я старалась, но Елизавета понесла такую ахинею, что через десять минут я не выдержала и указала ей на дверь. Она ужасно оскорбилась и, злобно прищурившись, прошипела:

– Тяжело слушать?! А ты наберись терпения. Дальше будет еще хуже!

Но хуже того, что она мне наговорила, по-моему, уже быть не могло, поэтому я настоятельно принялась советовать соседке убраться восвояси. Разумеется, в силу сложившейся ситуации не скупясь на выражения.

– Ты мне не веришь?! – От досады она прикусила губу и принялась часто-часто моргать глазами.

– Лиза, прекрати! – предостерегла я, кинув ей на колени кухонное полотенце. – На вот, утрись и мотай отсюда домой, я спать хочу!

– Будешь и дальше досматривать свой кошмар? – трагическим шепотом спросила Лизка, трезвея буквально на глазах. – Ну, ну, давай, давай, пока еще кого-нибудь не прихлопнули! Ты же не живешь, Анна! Оглянись вокруг, сбрось пелену с глаз! И тогда тебе все станет ясно!

– Мне и так все ясно, проваливай, – не совсем любезно огрызнулась я. – Тоже мне, вещунья здесь нашлась. Сначала пропадает где-то целых три недели, а потом заявляется в пять утра и начинает нести бредовые вещи. Ни один здравомыслящий человек не поверит в это!..

– Может быть, и так, – не споря, кивнула Лизка. – Но ты просто обязана мне поверить. А три недели я пропадала именно из-за этого… Я же обещала тебе, что докопаюсь до истины…

Истина… Что это за величина такая неосязаемая? Не берусь утверждать с полной ответственностью, но у каждого она своя. Кто-то считает себя правым, сея хлеб, кто-то исцеляя людей, а кто-то этих же самых людей калеча. И каждый проповедует свою собственную истину, которая определяется бытием и глубиной сознания.

Для меня же понятие истины включало в себя и условие: зло в самых разных его проявлениях должно быть наказано. С самого раннего детства, с тех самых пор, как себя помню, я стремилась именно к этому, стараясь защитить слабого и проучить виновного. Именно этим и был обусловлен мой выбор профессии после окончания школы, чем, признаюсь, повергла в глубокое изумление родителей, видевших меня учителем или врачом. Но я настояла на своем и с азартом принялась грызть гранит науки.

Сейчас же, сидя напротив Елизаветы и глядя невидящими глазами в пустоту, я впервые за все это время усомнилась… Нет, не в правильности сделанного выбора. Я усомнилась в том, что зло действительно наказуемо.

Ведь как хорошо живется мерзавцам. Они смело двигаются вперед, не замечая слез и зла, которые сеют вокруг. Им плевать на жизненные принципы, которые они попирают, у них своя цель – вперед, туда, откуда видно вершину мира…

Но и не это так расстроило меня сейчас, а то, что этих самых плохих людей с каждым годом, с каждым часом становилось на земле все больше и больше. И различить их под маской лжи, лицемерия и лести день ото дня было все труднее…

– Анна, – тронула меня за руку Лизка. – Я понимаю, тебе невыносимо в это поверить, но это так.

– Ладно. Я подумаю над твоими словами, – хрипло ответила я, и в самом деле стараясь забыть обо всем, что она мне наплела в последние полчаса. – Спасибо за участие. А теперь ступай домой.

Елизавета ушла, а я опять зарылась лицом в подушку и попробовала уснуть. Но не тут-то было! Какой-то маленький стервозный червячок принялся копаться у меня внутри, настоятельно советуя вернуться мыслями к словам Елизаветы.

«А вдруг это правда? – ворохнулся он в очередной раз. – Ведь это же тогда в корне все меняет! Подумай как следует над этим! Подумай!..»

Но сколько я ни пыталась, логического объяснения услышанному найти не могла.

– Чушь какая! – не выдержав, фыркнула я после длительных размышлений. – Поверить в это – значит напрочь лишиться ума!

Видимо, я его напрочь и лишилась, потому что думала над визитом соседки все утро, весь остаток дня. И что бы ни делала, за что бы ни бралась, из головы не выходили ее слова. Но самое страшное заключалось в том, что из-за всего этого в моей душе начал пробиваться робкий росток надежды.