Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Листая календарь летящих будней…

Губерман Игорь Миронович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Листая календарь летящих будней… - Губерман Игорь Миронович - Страница 8

Изменить размер шрифта:

* * *

Со всеми гибнуть заодно —

слегка вторичная отвага;

но и не каждому дано

блаженство личностного шага.

* * *

Везде, где можно стать бойцом,

везде, где бесятся народы,

еврей с обрезанным концом

идёт в крестовые походы.

* * *

Не по воле несчастного случая,

а по времени – чаша выпита —

нас постигла беда неминучая:

лебедой поросло наше либидо.

* * *

Весна – это любовный аромат

и страсти необузданный разлив;

мужчина в большинстве своём женат,

поэтому поспешлив и пуглив.

* * *

Нечто круто с возрастом увяло,

словно исчерпался некий ген:

очень любопытства стало мало,

и душа не просит перемен.

* * *

Жизнь моя как ни била ключом,

как шампанским ни пенилась в пятницу,

а тоска непонятно о чём

мне шершавую пела невнятицу.

* * *

Споры о зерне в литературе —

горы словоблудной чепухи,

ибо из семян ума и дури

равные восходят лопухи.

* * *

Давно по миру льются стоны,

что круче, жарче и бодрей

еврей штурмует бастионы,

когда в них есть другой еврей.

* * *

Судьба не зря за годом год

меня толчёт в житейской ступке:

у человека от невзгод

и мысли выше, и поступки.

* * *

Переживёт наш мир беспечный

любой кошмар как чепуху,

пока огонь пылает вечный

у человечества в паху.

* * *

Подонки, мразь и забулдыги,

мерзавцы, суки и скоты

читали в детстве те же книги,

что прочитали я и ты.

* * *

До точки знает тот,

идущий нам на смену,

откуда что растёт

и что в какую цену.

* * *

С тоской копаясь в тексте сраном,

его судить самодержавен,

я многим жалким графоманам

бывал сиятельный Державин.

* * *

Наш разум тесно связан с телом,

и в том немало есть печали:

про то, что раньше ночью делал,

теперь я думаю ночами.

* * *

В устоях жизни твёрдокамен,

семью и дом любя взахлёб,

мужик хотя и моногамен,

однако жуткий полиёб.

* * *

Неволю ощущая, словно плен,

я полностью растратил пыл удалый,

и общества свободного я член

теперь уже потрёпанный и вялый.

* * *

Недолго нас кошмар терзает,

что оборвётся бытиё:

с приходом смерти исчезает

боль ожидания её.

* * *

Взгляд её, лениво-благосклонный,

светится умом, хоть явно дура,

возраст очень юный, но преклонный,

и худая тучная фигура.

* * *

Пришли ко мне, покой нарушив,

раздумий тягостные муки:

а вдруг по смерти наши души

на небе мрут от смертной скуки?

* * *

Мы в очень различной манере

семейную носим узду,

на нас можно ездить в той мере,

в которой мы терпим узду.

* * *

Вся планета сейчас нам видна:

мы в гармонии неги и лени

обсуждаем за рюмкой вина

соль и суть мимолётных явлений.

* * *

В зоопарке под вопли детей

укрепилось моё убеждение,

что мартышки глядят на людей,

обсуждая своё вырождение.

* * *

А то, что в среду я отверг,

неся гневливую невнятицу,

то с радостью приму в четверг,

чтобы жалеть об этом в пятницу.

* * *

На пороге вечной ночи

коротая вечер тёмный,

что-то всё ещё бормочет

бедный разум неуёмный.

* * *

Разумов парящих и рабочих

нету ни святее, ни безбожней,

наши дураки – тупее прочих,

наши идиоты – безнадёжней.

* * *

Что я люблю? Курить, лежать,

в туманных нежиться томлениях

и вяло мыслями бежать

во всех возможных направлениях.

* * *

Блаженство алкогольного затмения

неведомо жрецам ума и знания,

мы пьём от колебаний и сомнения,

от горестной тоски непонимания.