Душница. Время выбирать - Аренев Владимир - Страница 13

Она наконец обернулась к нему: вся красная и потная. Ткнула пальцем в дужку съехавших очков, промазала и теперь стояла с жирным пятном на левом стёклышке.

– «Просто другие»? – переспросила враз осипшим голосом. – Ты, Турухтун, не знаешь, о чём говоришь. «Другие»! Посмотри, что у них там творится, у других. До чего они за эти свои семь столетий докатились! Это стыдно! Стыдно!.. Ты ещё не понимаешь. Но почитай, что писал твой дед.

– Я читал…

– Значит, плохо читал. В «Горном эхе» об этом же прямым текстом сказано: «И эхо первых выстрелов гремит, и множится, и породит лавину…» О чём там речь? О том, что эти люди не умеют останавливаться, их бесконечная месть друг другу, их вражда – они только усиливаются. Они помнят лишь про такие примитивные вещи и не способны подняться над ними. Посмотри, сколько лет они воюют… дикари! Похожи на нас? Да. Всё-таки – и это ты правильно отметил – они не были изолированы: торговали, происходил культурный обмен… Но в головах-то у них… в головах!..

Класс притих. Они впервые видели Попадью такой. Сашка вспомнил, что одно время ходили разговоры, будто у неё был сын. Контрактник, миротворец…

– А я понял по-другому: что это не про полуостров, а про всех нас: что какие-то давние и мелкие раздоры переросли… ну в «лавину». Один выстрел – и он усиливается из-за эха, а потом сходит лавина: как-то так… Вы извините меня, Людмила Игнатьевна, – добавил он тихо.

Она покраснела ещё сильнее, сняла очки и принялась их протирать, долго и тщательно. Потом пустым голосом сообщила, что урок окончен.

– Ты точно псих, Турухтун, – сказал ему Лебедь, когда переходили в химлабораторию. – Стопроцентный.

Сашка пожал плечами.

– Как думаешь, – спросил, – а вот Искупителя тоже так… по-разному понимали?

Лебедь фыркнул и покрутил пальцем у виска.

После химии, на большой перемене, Сашка дождался Настю в вестибюле, и они вместе пошли в столовку. Это у них уже стало ритуалом, хотя с некоторых пор – Сашка чувствовал – что-то изменилось. Что-то было не так в их отношениях.

Вообще-то он знал, что именно. И злился на себя, но ничего не мог поделать. Всё время что-то мешало. Сперва не приглашал её в кино из-за недавно умершего брата, потом шарик отдали в душницу, и Сашка не был уверен, расстроилась Настя из-за этого или нет; потом собирался пригласить, но родители увезли её на выходные к бабушке с дедушкой…

Хотя, если честно, это всё были отговорки. Сашка просто боялся, что она откажет.

У других мальчишек всё выходило легко и просто, а он – вот такой дюндель. Спрашивал совета у Лебедя – тот отшутился, мол, ты должен до всего дойти сам. Сашка даже заподозрил, что бесконечные байки Лебедя про девчонок – одно враньё. Хотя, конечно, вряд ли: не может такого быть, чтоб – враньё: у Лебедя-то!..

– Как проект? – спросила Настя.

– Да так… – Он рассеянно разгладил скатерть на углу и стряхнул несуществующие крошки. – Собираю материал.

– Бледный ты какой-то. Ты вообще отдыхаешь, хоть иногда? Или по выходным тоже учишь?

Он опустил взгляд. Подумал: сейчас или никогда. Набрал побольше воздуха…

Заговорили одновременно:

– Думал вот в кино сходить…

– А ты слышал, «Легенду о Душепийце» с четверга показывают…

Замолчали.

– Пойдём? – спросил он, улыбаясь. – В субботу?

– В субботу я не могу. Давай послезавтра?

– На вечерний? Или перед школой?

– Перед школой не успею, у меня же танцы.

– Тогда – вечером?

– Вечером. – И она вдруг добавила, снова удивив его: – Я уже думала, ты никогда меня не пригласишь.

Они стали обсуждать подробности: где и во сколько встречаются после уроков, в какой кинотеатр и, конечно, какие места выбирать, и что за билетами надо съездить сегодня, а то ведь премьера, в 3D народу будет много, это всегда так…

Сашка испытывал странное чувство: одновременно очень живое и яркое восприятие каждого момента – слов, жеста, взгляда – и некоторую отстранённость, как будто наблюдал за собой со стороны.

Он ещё толком не пришёл в себя, когда к их столу протолкался Грищук и, задыхаясь, нелепо размахивая руками, принялся что-то объяснять. Взгляд у Грищука был дикий и потешный, очки съехали набок, а галстук почти развязался.

– Чего? – переспросил Сашка. – По-человечески скажи, а?

Грищук взял со стола компот и махом опрокинул в себя. Вытерев заляпанный подбородок, отчётливо, по-человечески сказал:

– Антип приходил. Я в классе один сидел, ну ещё Жирнова, но она не в счёт. А больше никого. Ну и вот. Антипов зашёл такой, ухмыльнулся и сразу к твоей парте. Я ему говорю: «Не трогай», – а он… – Грищук безнадёжно махнул рукой и покосился на Настин стакан компота. – А Жирновой он пригрозил, что, если наябедничает, они с Рукопятом её из-под земли достанут.

Сашка похолодел. Портфель у него был уже не новый, но крепкий, ещё год-другой носить. А на новый сейчас денег точно нет. Но главное не это: если Антип что-то сделал с конспектами – пиши пропало. Ну ладно, химию у того же Грищука можно скатать, и биологию… а физику Грищук конспектирует плохо, он, гад, её и так понимает. И в любом случае это ж не один вечер придётся угрохать, чтобы всё переписать.

И ещё в портфеле была тетрадка с записями по дедовому проекту. Это ни у какого Грищука не спишешь.

– Куда он пошёл?

– Сказал, на дворе будут тебя ждать. Сказал: «Хочет забрать – пусть приходит». – Грищук снова вздохнул: – Ты бы не ходил, Турухтун, а? Позовём директора или классную, пусть с ними разбираются. Там все: и Рукопят, и Колпак, и тот… ну худой такой.

В общем, наверное, в другой раз Сашка так бы и поступил. Но не при Насте же.

– Разберёмся, – сказал он и встал из-за стола. Надеясь, что похож сейчас на Дика Андреолли; догадываясь, что очень вряд ли.

– Я с тобой, – заявила Настя. – Пошли.

Во дворе было тихо и пусто, как в финальной сцене «Серебряных сёдел» – в той, где дуэль. Младшаки сбились в стайки на лавочках вдоль окон и, прижавшись носами к стеклу, изнутри наблюдали за происходящим.

Рукопят и кодла ждали под забором, в развилке старой липы. Циркуль оседлал нижнюю ветку и раскачивался вверх-вниз, она глухо и покорно скрипела под ним. Рядом, скалясь, что-то обсуждали Колпак и Антипов. Рукопят упёрся лопатками в забор и, сложив руки на груди, наблюдал, как Сашка с Настей идут к нему. Портфель стоял у его ног на куче подгнивших листьев, вдоль забора этих куч было полно, по выходным их жгли.

Сашка встал перед Ручепятовым и заставил себя вспомнить тот день, когда вся эта кодла драпала – только пятки сверкали. «Мальчишки, – напомнил он себе, – просто мальчишки».

Но сейчас это были жестокие, обозлённые мальчишки, хотевшие отыграться за свой позор.

– О, и коза здесь, – ухмыльнулся Рукопят. – Душевно как, а. – Он повернулся к Сашке: – Ну чё, малёк, дала хоть?

– Верни портфель, – сказал Сашка.

Он только сейчас сообразил, что вышел на улицу без куртки. Было очень холодно, и ему приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не задрожать.

Чтобы не дрогнул голос. Это главное. Заметят слабину – раздавят, уничтожат.

Была слабая надежда на то, что вмешается кто-нибудь из учителей, но это вряд ли. Рукопят нарочно разыграл всё в дальнем конце двора, на переменке. Сейчас прозвенит звонок – и никого ты, Турухтун, не дождёшься. Зато Рукопят устроит на глазах всей школы «открытый урок» – чтобы другим неповадно было.

– Какой портфель, шпондрик? Этот? – Он ткнул его носком сапога. Портфель медленно завалился набок и упал, приоткрыв «рот», глядя тусклыми застёжками в мутное небо. – А при чём тут я? Мне он не нужен. Тебе нужен? – повернулся Рукопят к Антипову. Тот покачал головой, ухмыляясь, аж уши вздыбились. – А тебе? Тебе? – Циркуль и Колпак дружно подтвердили, что им тоже – нет.

– Видишь, – сказал Рукопят, – мы не претендуем. Забирай. Мы по средам ваще добрые – афигеть.

Это, конечно, была ловушка. Но выбора они ему не оставили.

Сашка, шагнув вперёд и стараясь не поворачиваться спиной к кодле, взялся за ручку портфеля. Поднял.