Везунчик - Романецкий Николай Михайлович - Страница 11

— Кто вы такой?

Я не ответил: я разглядывал ее.

Лицом она действительно походила на свою мать. Но телом это была девочка-подросток, безгрудая и узкозадая, таких мы в школе называли ruler — линейка. На ней был тренировочный костюм с эмблемой «Adidas», и от шеи и ниже она была очень похожа на мальчика. Но глаза принадлежали женщине, к тому же смертельно перепуганной. Хоть и пытающейся хорохориться…

— Если вы сделаете хотя бы шаг, я закричу! Здесь очень тонкие стенки, а соседи сейчас дома.

Я понял, что она так и поступит, и постарался не делать резких движений.

— Зачем кричать, дорогая? Клуша внизу думает, что я ваш любовник, вы думаете, что я киллер, а мне всего-навсего надо с вами поговорить.

Она прищурилась, пронзила взглядом мою физиономию:

— Да-да! Вы же пустой! Что вам надо? Кто вы такой? Санитарный инспектор из вас, как из меня уборщица!

Она знала себе цену, хотя до Милен Фармер ей было как воробью до лебедя. Но знала она и кое-что более важное. Вот это мне и предстояло из нее вытряхнуть.

Я достал удостоверение частного детектива, сунул под вздернутый носик. Некоторое время она рассматривала пластиковый прямоугольник, шевеля пухлыми губами, будто за недолгие прожитые годы напрочь разучилась читать.

— Я ищу доктора Виталия Марголина.

Пришла она в себя быстро: глаза засверкали непонятной мне гордостью, носик задрался к потолку, спина распрямилась.

— Я понятия не имею, где Марголин! — Голос ее, однако, дрожал. — Он внезапно ушел в четверг с этой… женщиной. Прямо с приема. А меня оставил выкручиваться перед пациентками.

— И вы решили выкрутиться тем, что внезапно попросились в отпуск.

— Неправда! — Она окончательно успокоилась. — Насчет отпуска я договорилась с Виталием Сергеевичем еще накануне. А заявление написала в четверг утром. Он просто не успел подписать.

Если она и вешала мне на уши лапшу, ущучить ее было нечем. И я зашел с другой стороны.

— Как имя женщины, с которой ушел доктор? Кто она такая?

— Не знаю.

— А вот тут вы лжете, милая! Она ведь дважды рожала в вашей клинике!

— Ну и что с того? — Зеленые глаза полыхнули гневом. — У нас редкий день не рожают! И мне всех надо помнить!

Я пристально вглядывался в ее лицо.

— Ну не помню я имени этой женщины. — Паутова прижала руки к груди. — А если бы даже и помнила, так не сказала. Для нас, работников клиники, главное — интересы наших пациенток.

— И ради этих интересов вам теперь приходится скрываться в этой дыре!

— С чего вы взяли! — Она фыркнула. — Я вовсе не скрываюсь. Это моя комната свиданий. При маме-то неудобно. — Она посмотрела на меня с вызовом.

А я пребывал в сомнениях. Мне вдруг очень захотелось ей поверить. Вряд ли подобная женщина, почти девушка, могла быть замешана в чем-то серьезном. Куда ей! Ее же соплей перебить можно! Да-а, но тогда получается, что я в тупике… Была, правда, крохотная зацепка — та пауза, которую Паутова сделала между словами «с этой»и «женщиной», но, чтобы зацепиться, мне катастрофически не хватало информации. Оставалось отыгрывать назад.

— Ладно, — сказал я примирительно. Достал блокнот, черкнул на страничке несколько цифр, вырвал листок. — Если вдруг встретите доктора Марголина или он вам позвонит, брякните мне вот по этому телефончику. В любое время суток.

— Хорошо. — Она вновь прижала руки к груди. — Спасибо вам огромное!

— За что? — удивился я.

— За то, что не стали меня бить.

И такую подозревать в чем-то!.. Я фыркнул:

— У вас, моя милая, превратные сведения насчет морального облика наших доблестных частных детективов. Мы никогда не бьем свидетелей, если они не пытаются ударить нас.

Альбина Паутова вздохнула — не то с облегчением, не то сомневаясь в правдивости моих слов. А я вспомнил, что забыл осмотреться: все это время мы так и проговорили в прихожей.

— Могу я заглянуть к вам в комнату?

Зеленые глаза вновь вспыхнули, но она промолчала, лишь посторонилась, пропуская меня.

Комната была обычной меблирашкой. И, конечно, оказалась пустой. Так же как и санузел.

— Под кровать загляните! — насмешливо посоветовала Альбина. — И за портьеры обязательно! Вдруг именно там прячется доктор Марголин!

— Работа такая. — Я с готовностью выполнил ее указания. — Все, извините. — И направился к двери.

— Подождите, санинспектор!

Я обернулся.

Она достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку, прикурила и оценивающе посмотрела на меня:

— Вам ведь все равно на кого работать… Не могли бы вы мне помочь?

— Будет все равно лишь тогда, когда я завершу дело нынешнего клиента.

Мне вдруг чертовски захотелось ей помочь. Это было странное чувство: так, наверное, относится отец к своей взрослой дочери, такой родной, но, увы, такой же непутевой.

— Какая вам требуется помощь?

— Просто надо кое-что кое-откуда забрать…

— Что и откуда?

Она вновь задумалась. И отрицательно покачала головой:

— Нет, извините! Мне неудобно просить вас об этом.

«Понятно, — подумал я. — Амурные дела… Находятся ведь охотнички и до» линеек «. Как правило, это педофилы, у которых кишка тонка связываться с несовершеннолетними. А тут все в кайф — на ощупь почти ребенок, а Уголовный кодекс на подобную связь плюет с высокой колокольни! Вот и получилось, что любовник снимал ее голой, а теперь разбежались, и она хочет забрать пленки и сидюшники. А может, даже пахнет шантажом… Мы с боссом за такие дела стараемся не браться. Грязи много — денег мало…»

— Извините! — повторила она.

И я ушел. Будто сбросил со своих плеч неподъемный груз… Спустившись по лестнице, заглянул в берлогу комодообразной хозяйки.

— Моего духу уже нет, мамаша!

Клуша благосклонно кивнула.

— Простите, мамаша, — продолжал я. — Скажите, к Альбине, кроме меня, кто-нибудь приходил?

Клуша оторвала свой комод от стула, на котором восседала с видом царицы Клеопатры, подошла ко мне:

— Никто, милок. Не сомневайся, верная она тебе. У меня на это глаз — алмаз!

Я изобразил невероятное облегчение и вложил в старухину ладонь еще одну десятку.

— Если вдруг появятся, постарайтесь узнать, кто таков и чего ему надо.

— Господи, до чего же вы, мужчины, ревнивы! — Клуша спрятала деньги в стол. — Все выведаю, милок, не сомневайся. Приглянулся ты мне.

— Только Альбине о моей просьбе ни в коем случае не говорите. Незачем ей знать.

— Не скажу, милок, не скажу.

Все было на мази, и я отступил на заранее подготовленные позиции. Выйдя на улицу, закурил и немного посидел на знакомой скамеечке, слушая пение птиц и благосклонно поглядывая на спешащих мимо петербурженок. Потом вспомнил, что у меня во рту с утра крошки не было, и решил заглянуть на рынок, схрумкать хоть парочку бананов. Прошелся вдоль торговых рядов, прицениваясь. Пустой номер — цены везде одинаковы! Тоже мне, рынок! Впрочем, это рынок по-русски, наверняка все схвачено мафией…

И тут ко мне вновь привязалась давешняя цыганка. Поскольку в работе был временный перерыв, шугать ее я не стал, отстегнул от щедрот пятерку.

— По ладони будешь или как?

— Нет, красавчик, я не обманщица. Вырви три волоска из своей шевелюры.

Я выщипнул несколько волос. Цыганка зажала их в кулак, подула на него, положила левую руку мне на сердце. Я сразу насторожился — в кармане под ее ладонью находились документы. Между тем цыганка закатила глаза и забормотала дежурный набор гадальных фраз:

— А ждет тебя, бриллиантовый, дорога в казенный дом, но беды не будет… А сохнет по тебе, яхонтовый, блондинка, тебе знакомая… А дети твои, алмазный, все живы, только один мальчоночка мертвенький…

Я фыркнул: видно, какая-то из моих подружек умудрилась залететь, и пришлось ей, бедной, сделать аборт.

Цыганка открыла глаза, убрала руку от моего кармана (документы остались на месте — я следил внимательно), добавила с улыбочкой:

— Позолоти ручку — дальше скажу!

Смеха ради я достал еще пятерку.