Князь Кий - Малик Владимир Кириллович - Страница 2

На горе, среди кустов и высокого бурьяна, Кий подал знак остановиться.

- Здесь гнездовья стрепетов…

В тот же миг фыркнул конь - и впереди взметнулась огромная птица. Ослепительно блеснули на солнце белые перья крыльев и такая же белая полоска вокруг тёмной шеи.

Дружно взметнулись луки - прошелестели три стрелы. Веером посыпались перья. Стрепет уронил голову и тяжёлым клубком упал вниз.

Хорив соскочил с коня, двумя руками поднял над головой добычу. Радостно засмеялся:

- Здорово! Моя стрела, братики! Я попал!

- Твоя, брат, - произнёс, спешиваясь, Кий и улыбнулся, видя, как радуется Хорив. - А моя и Щека, по воле богов, попали в чистое небо… Жаль стрел - не так-то их много у нас.

- Я сейчас их найду, - воскликнул Хорив, привязывая стрепета к седлу. - Они полетели вон за те кусты, к яру! Я мигом разыщу и принесу.

Он не мог скрыть радости от успеха, и ему хотелось хоть чем-то утешить расстроенных неудачей братьев. Передав повод своего коня Щеку, он побежал к корявым зарослям боярышника.

- Наш Хорив ещё сущий ребёнок, - раздумчиво произнёс Кий. - Надо беречь его, дорогой Щек, от порчи, злых духов и разной напасти!

- Да бережёт его Световид! - согласился Щек. - А мы его будем всячески опекать.

Хорив скрылся за кустами. Вскоре оттуда донёсся его приглушенный и взволнованный голос:

- Кий, Щек, скорее ко мне! Сюда, ко мне!

- О боги! Что там стряслось? - воскликнул встревожено Кий. - Неужто своим разговором мы накликали на хлопца злые силы?

Старшие братья разом бросились вперёд. Обдирая кожу на руках о колючки, продрались сквозь заросли боярышника и шиповника к крутому обрыву. Здесь наткнулись на Хорива, который пригнувшись смотрел вниз.

- Ну, что там? Почто звал?

Хорив повернул к ним побледневшее лицо.

- Глядите - чужаки!

И он острием копья указал в глубину яра.

ГУННЫ.

В полночь из-за далёкого, покрытого тёмной мглою небосклона выкатилась круглая красноватая луна и скупо осветила страшное кровавое место брани.

На широком холмистом поле, поросшем серебристым ковылём да остропахучей терпкой полынью, темнели груды мёртвых тел, бродили осёдланные кони, потерявшие своих хозяев, доносились приглушенные стоны раненых, слышались проклятья и хрипы умирающих. Повсюду валялось беспорядочно разбросанное оружие - луки, копья, сабли, щиты, чеканы, короткие железные и бронзовые мечи. Их никто не собирал: побеждённым было не до того, а победители, завершив битву поздно вечером, отложили, должно быть, это дело до следующего дня.

Луна медленно поднималась выше и выше, мутным безучастным оком глядя на то, что творится на Земле.

Внезапно из залитой туманом степной балки выскользнул невысокий простоволосый отрок в белой вышитой рубахе, подпоясанной узеньким ремешком. Он, крадучись, начал приближаться к побоищу.

На одном из небольших холмов он остановился, высунул из травы, как суслик, вихрастую голову и осторожно огляделся вокруг.

Дозорных нигде незаметно. Зато вдали, на пологом берегу неширокой речки, виднелось вражье стойбище. Там горели костры, освещая островерхие шатры и кибитки на колёсах, ржали кони, ревели верблюды. Лёгкий ночной ветерок доносил сладковатый запах баранины и конины, варившихся в казанах.

Отрок выждал некоторое время и вновь скрылся в траве. Пригнувшись начал пробираться от одной груды тел к другой, где побеждённые лежали вместе с победителями. Часто останавливался, заглядывал в искажённые болью и смертью лица, но не найдя того, кого искал, полз дальше.

Много времени ушло у него на эти поиски. Прокрадывался то в одну сторону, то в другую. Луна, казалось, хотела помочь ему - поднимаясь выше, светила всё ярче. Но отрок в отчаянии то и дело вздымал к небу руки - куда бы не взглянул, нет кого он ищет! Нет и нет…

Наконец, утомившись и потеряв надежду, присел на землю и охватил голову горячими ладонями.

Сидел долго, не зная что предпринять. Не может же он переворачивать лицом вверх всех убитых, ведь их здесь сотни, а то и тысячи.

Вдруг его слух уловил тихий стон. Такой тихий, что мог быть заглушен другими, если бы не показался очень знакомым. Сердце пронзили радость и надежда.

Отрок быстро вскочил и, забыв о вражеских дозорных, от которых следовало таиться, побежал к большой груде мёртвых тел, откуда донёсся стон. Быстро растащил убитых, лежащих сверху, и увидел пожилого воина в окровавленной рубахе.

- Отче! Князь! Ты! - воскликнул радостно. - Живой?… Слава Даждьбогу и Перуну! Слава Купайле и Велесу, и всем богам - живой!… Жив князь уличей[5] - Добромир! Жив отец мой!

- Боривой, сынок, помоги мне подняться…

Отрок помог отцу сесть, и только теперь заметил с ужасом, что тот изнемогает от ран: левая нога выше колена пронзена копьём, а в груди торчит гуннская стрела.

- Погоди, отче! Я позову наших на помощь! - и Боровой, приложив ко рту ладони, издал крик дикой утки.

В ответ тут же послышалось:

- Кря, кря, кря…

- Идут… Дубок, Горицвет и Всеслав, - пояснил он отцу. - А с конями остались мать и Цветанка. Вот и все кто остался вживе. Братья мои, княжичи Богомил и Гордомысл погибли… Горицвет видел, как гунны посекли их саблями… Стрый[6] Пирогаст и Вуйко[7] Братислав полегли тоже, - я узнал их, когда искал тебя… Все лучшие мужи наши сложили головы - Хранимир и Стоян, и Русота, и Живослав, и Рябовол… Не ведаю, остался ли кто… Пожалуй лишь те, кто смог вырваться в степь…

- Боже, о боже, - прошептал в отчаянии князь Добромир.

- Мы решили податься к полянам… Но страшной была мысль, что завтра гунны, добивая наших раненых и деля добычу, найдут князя уличей - живого или мёртвого - и станут глумиться над ним… Вот почему я здесь и - хвала богам - нашёл тебя!…

- Благодарю, сынок, - князь притянул отрока к себе и поцеловал растрёпанную голову. - Не знаю, дожил бы я до утра… А теперь - надеюсь…

К ним подошли три молодых воина. Сильные, стройные. На поясах, в кожаных чехлах, - короткие мечи, за спинами - щиты, луки и колчаны со стрелами, в руках - копья… Увидев князя, обрадовались:

- Жив наш князь! Жив! Слава богам!

Двое из них тут же скрестили копья - князь сел на них, обняв воинов за плечи. Те выпрямились, быстро и бережно понесли его, переступая через убитых и обходя груды мёртвых тел. Вскоре добрались к балке, где стояли их лошади. Там воинов с дорогой ношей встретили две женщины. Одна, что постарше, - лет сорока, а вторая - совсем молодая девушка.

Узнав князя, обе кинулись к нему.

- Ладо мой любый! Пораненный! Тяжко? О боги! Боги!… - запричитала старшая и прижала его голову к себе. Увидев стрелу, начала осторожно вытаскивать её из раны. - Я сейчас… сейчас… Потерпи малость ненаглядный, ладо мой!…

Вытянула стрелу без наконечника, который остался в ране, сняла с головы платок - туго перевязала грудь князя. Делала всё быстро, сноровисто. Её сильные пальцы нежно касались тела князя, стараясь не причинять лишней боли. Губы стиснуты, строгие. В глазах - твёрдость и решимость, и только после того, как закончила перевязку, из глаз брызнули слезы.

Князь погладил пушистые русые косы жены, обнял её за плечи.

- Не плачь, Искронька… Ведь - живой… А раны - дело пустое… Заживут… Не тужи, княгиня… Выздоровлю - соберу своих уличей и опять сойдусь с каганом Эрнаком в поле… Померяться с ним силушкой… И может, тогда боги помогут мне. - Он говорил прерывисто, с натугой. Обняв второй рукой дочку, поцеловал её голову. - И ты вытри слезы, Цветанка!… Негоже плакать над живым… Поплачем над теми, кого уже нет с нами и чьих милых голосов мы никогда не услышим, - над княжичами, над родичами, над моими полёгшими воинами…

Князь с княгиней обнялись и с минуту молчали в безутешном горе.