Прозрение крота - Романецкий Николай Михайлович - Страница 19

Детей хватали за руки, уводили силой, слышались шлепки.

– Стойте! – закричал Иван и вскочил на ноги. – Куда же вы? Разве вы не видите, что я жив, что Креста нет, что можно совершенно безопасно валяться на травке?..

Слепые молча пожимали плечами и продолжали расходиться. Только дядя Мартин вдруг остановился, повернулся и направился к Ивану.

– Ты извини, – сказал он. – Валяться на травке – это, конечно, прекрасно, но нам работать надо. Канализацию чинить. – И он со странным сожалением посмотрел на Ивана.

– Зачем? – спросил Иван. – Для чего?.. Я не совсем правильно сказал… Но ведь теперь запросто можно жить не в Приюте! Вся Земля открыта!

Дядя Мартин погладил его по голове. Как маленького.

– К чему нам вся Земля? – сказал он. – Нас и Приют устраивает. Особенно теперь, когда не стало Креста.

– Но как же?..

– А вот так! – веско сказал дядя Мартин. – Работать надо! И чем больше, тем лучше… Тогда не будет времени заниматься всякой ерундой.

И он ушел. И все ушли. Остались только мать да скрючившийся у ворот Зрячий Мэт.

– А где отец, мама? – спросил Иван.

Мать молчала.

– Он не пошел, да? – сказал Иван. – Заявил, что у него есть дела и поважнее, да? "Фильтры чистить пора…"

– А может, так и надо, сынок? – осторожно сказала мать. – Ну зачем нам все? Разве нам плохо живется в Приюте? Сыты, одеты… Что еще нужно человеку?.. Дикие звери к нам не суются. Ведь хорошо же!

– Человеку многое нужно, мама! Так много нужно человеку, что я пока себе даже представить не могу.

Мать пожала плечами. Во взгляде ее сквозило такое же сожаление, как у дяди Мартина.

– Расскажи лучше, где ты был, – сказала она. – Что видел?

– Не сейчас, мадам! – прокаркал сзади Зрячий Мэт. – Идите-ка домой. Мне надо поговорить с вашим сыном.

Мать ушла. Иван снова взялся за лайтинг. Зрячий Мэт брезгливо поморщился.

– Ну что, философ? – сказал он, не глядя на Ивана. – Ты уже не можешь без оружия. Хватаешься за него, когда надо и когда не надо… Видно, не слишком хороши свобода и самостоятельность? Маловато в них ласки?.. И больно уж много страха!

Он замолк на мгновение, потер правой рукой грудь и продолжил:

– Впрочем, тем хуже для тебя! – Он усмехнулся. – А согласись: хороший был удар, когда оказалось, что Слепым не нужна твоя свобода… Самонадеянность всегда губит нас, милый мой! И я когда-то…

Мэт замолчал на полуслове и улыбнулся, и улыбка оказалась широкой и открытой. Такой улыбки Иван никогда не видел на его лице.

Как быстро он согласился с гибелью своего мира, подумал Иван. Ведь внутри него все вопить должно от страха: как же теперь жить?! А он разглагольствует о свободе. Может быть, он просто сошел с ума?

– Да, обманулся я в тебе, – проговорил старик. – Видно, действительно, стар стал. Лишил памяти, а надо было либо своим сделать, либо в могилу… Теперь уже не вернешь!

– Чего это вы плачетесь, мистер Коллинз? – сказал Иван. – Утешений от меня все равно ведь не дождетесь!

– Да, поздно! – сказал старик, не слыша его. – Да и не один… – Он замолк, пожевал губами. – Несерьезно я подошел к фантазиям Дайера… Пусть, думал, себе фантазируют, на фантазиях далеко не уедешь! А оно вон как вышло!

Лицо его вдруг исказилось, добрая отцовская улыбка мгновенно превратилась в гримасу ненависти.

– Я не знаю, как ты справился с "Цитаделью", – прошипел он, сжав сухонькие кулачки. – Такой же, наверное, чудотворец… Но это неважно! Тщу себя надеждой, что и никто этого не узнает!.. А потом и тех уничтожу! Зародыши, видите ли…

Он, наконец, повернулся к Ивану лицом, взглянул в упор ненавидящими глазами.

– Я одного вам не прощу! – прохрипел он. – Того, что вы не дождались моей смерти!

Он поднял сморщенные костлявые руки и потянулся к горлу Ивана. Тот отшатнулся. Старик споткнулся, упал и, лежа ничком в траве, завыл, забормотал что-то нечленораздельное.

Да он сумасшедший, подумал Иван. И все они сумасшедшие… Слишком долго они жили под землей. Кроту не нужен яркий свет, он не поможет ему стать зрячим, а слепцу проще и безопаснее жить в четырех стенах. Но для кого же я рисковал жизнью?..

Дикий вопль ударил ему в уши и тут же оборвался. Иван обернулся. Неподалеку на пригорке лежал, дергаясь, давешний лысый карлик. Рядом с ним валялся огромный черный пистолет.

Вот кого я должен был заменить по окончании учебы у Мэта, подумал Иван. И ходить с этим черным пистолетом по тайным ходам, когда нельзя было дожидаться Черного Креста для приведения приговора. А потом кто-то молодой заменил бы меня!.. Ну как все хотят сделать из меня оружие!

– Эллиот, где ты? – прокаркал Зрячий Мэт. – Что же ты медлишь?! Почему тебя нет, Эллиот?.. Где ты? – Карканье перешло в визг. – Я не вижу тебя, Эллиот! Не вижу!!!

Он поднялся с травы и стоял, крутя головой, размахивая руками, а на лице его глубокими ямами выделялись пустые глазницы. Тот же, кого он звал, издыхал в десяти шагах, судорожно извиваясь и кроваво булькая перекошенным ртом. Как раздавленный котенок.

Так старик просто отвлекал меня, понял вдруг Иван, пока этот тип… Но кто его так, подумал он с удивлением… Наташка, сказал он себе с радостью.

Что-то случилось вокруг. Ярче стали краски, плотнее звуки. Со всех сторон залило жизнью, запахло неведомыми желаниями, и это было так неожиданно, что у Ивана закружилась голова. Остро захотелось жить, и тут же к нему с любовью потянулись цветы. А вдали шумно радовались пониманию деревья, тоскуя, что не могут сдвинуться с места и коснуться руками его лица. И бабочки громко кричали друг другу, что его больше не нужно бояться. А жить хотелось все сильнее и сильнее, и желание стало невыносимым, и он понял каким-то другим, нечеловеческим понятием, что готов к этому, но отвлекал маленький скрюченный паучок, приколотый к земле английской булавкой, несчастный как всякое орудие зла, уходящий в черное пустое бездонье. И еще мешал старый хищник, мятущийся туда-сюда на негнущихся лапах, брызжущий ядом, слепой… И его стало жаль невыносимо, и свет ударил из рук Ивана, и старого паука развалило пополам, и зашипел, испаряясь навсегда, черный яд, и жаром ударило в лицо, и смерть пришла собрать свою дань…

Иван снова стал самим собой. Прямо перед ним дымились обугленные останки того, кто еще недавно называл себя Зрячим Мэтом. Справа валялся труп лысого карлика с раздавленной грудной клеткой. Больше рядом никого не было.

Что это со мной, подумал Иван. Никогда ничего подобного не чувствовал… Как будто все свое кругом!

– Наташа! – позвал он. – Где ты?.. Я же знаю: это ты!

– Нет! – пропел ликующий девичий голос. – Это не Наташа. Это я, Патриция…

– Пэт? Откуда ты здесь?.. Ты все видела?

– Я все видела. Но я не здесь.

Иван снова оглянулся.

– Мы рядом с тобой, – продолжала Патриция, – но мы заперты. В камере Доктора… Нас вчера арестовали.

– Арестовали?! Зачем?.. И кого это – вас?

– Меня, – сказала Патриция. – Глэдис, Анну. А еще Анджея, Криса и Сержа.

И тут Иван услышал Анну.

– Иван, – сказала она. – Ты помнишь, Доктор называл тебя зародышем новой земной цивилизации. Он не шутил… Нас здесь шестеро. А еще ты. И Наташа.

– Да, – устало сказал Иван. – Наташа… Мне надо срочно к ней. Я ее бросил… Зря выкинул часы… Оставил бы ей, – бормотал он. – Зачем-то бросил… Какой идиотизм…

Сознание уплывало, но он изо всех сил сопротивлялся, цепляясь за него, как за спасательный круг, брошенный судьбой. И ему удалось зацепиться, когда заговорил Крис.

– Каждый из нас приобрел какое-то нечеловеческое качество, – сказал Крис. – И теперь мы заражаемся ими друг от друга.

И тут Иван увидел их, всех шестерых, сидящих на стульях в камере Доктора. И понял, что они тоже видят его, хотя он находится на поверхности земли, а они там, в глубине, под несколькими слоями стали и железобетона.

– А что со мной только что было? – спросил он.

– Когда? – сказала Патриция.

– Когда я убил Мэта.