Подарок для Тамухи - Романецкий Николай Михайлович - Страница 1

Николай Романецкий

Подарок для Тамухи

Последняя стена особняка сдалась за пять минут до конца рабочего дня.

Федотов торопливо бил по ней гирей, уже опасаясь, что не успеет закончить работу и придется оставаться на сверхурочные, но стена вдруг

жалобно заскрипела, накренилась и медленно, разваливаясь на куски, рухнула.

Федотов отогнал экскаватор в сторону, опустил гирю на землю и заглушил двигатель. Наступила звенящая тишина. На развалины медленно оседало облако белой пыли. Федотов с хрустом потянулся, достал термос и выпил остатки чая, превратившегося в противное теплое пойло.

Графский дом перестал существовать. Федотову было его слегка жаль, потому что давно уже этот дом стал символом города. Город расстраивался, менял свой облик, а дом оставался таким же, каким был много десятков лет назад, хотя на памяти Федотова его не ремонтировали ни разу. Казалось, он был вечен, но вчера утром прораб сказал, что, поскольку особняк не имеет архитектурной ценности, исполком решил его сломать, а на этом месте построить столь нужный городу Дом быта.

О графе в городе рассказывали легенды. Федотов услышал о нем от древней бабки Агафьи еще в далеком детстве. Граф появился здесь неизвестно откуда, за немалую мзду получил разрешение построить этот особняк и поселился в нем. Семьи у графа не было, прислуги тоже, и как он управлялся с этим дворцом, одному богу было известно.

Говорили, что он был колдун и знахарь, а бабка Агафья вообще утверждала, что сама видела, как граф безо всякой метлы летал по небу.

Направлялся он в сторону Петрова болота, и бабка уверяла, что он летел на шабаш. Бабке не верили, потому что даже младенец знает, что без метлы (тем более на шабаш) не летают. Бабка очень обижалась и ругала неверов густой бранью. Может быть, она и была права, потому что на Петровом болоте действительно что-то происходило. Во всяком случае, лесник Ерофеев рассказывал, что не раз видел там какие-то яркие огни и слышал красивую музыку. Ерофееву верили, потому как человек он был непьющий.

Несмотря на все эти разговоры, графа в городе терпели, потому что вреда от него не было никакого, а пользу он обществу приносил немалую. К нему шли все, кого не могли вылечить в городской больнице, и он никогда никому не отказывал и ни с кого не брал платы за лечение. Как он лечил, не знал никто, потому что больные ничего не помнили, но уходили от него люди здоровыми. Исчез граф уже после революции пятого года, когда в городе стали появляться первые ссыльные. Граф принимал их у себя и даже водил с некоторыми из них большую дружбу, после чего им и заинтересовалась полиция. Куда он пропал, никому не было известно, но после этого на Петровом болоте стало тихо и спокойно. Ерофеев рассказывал, что в ночь, когда исчез граф, на болоте что-то взорвалось.

Бабка Агафья описывала все это таинственным шепотом, от которого становилось не по себе, и маленький Федотов долго потом обходил особняк, в котором после революции размещались всякие учреждения, стороной. И только став взрослым, он перестал верить во все эти сказки.

Федотов вылез из кабины экскаватора и подошел поближе к горе обломков.

Среди кирпичей валялся всякий мусор: какие-то обрывки бумаг, битые бутылки, ржавые консервные банки, гнилые доски. В одном месте прямо из груды кирпичей торчала спинка стула, а в другом из-под деревянной переборки выглядывал уголок какого-то ящика. Федотов, поднатужившись, приподнял переборку. Под ней лежал белый туалетный шкафчик:

по-видимому, на этом месте была графская ванная. Удивительно, как он мог уцелеть, когда рушились кирпичные стенки особняка.

— Витька! — раздался сзади зычный голос Петра. — Пойдем в «Березку»?

Федотов оглянулся. Петр уже переоделся и стоял на ступеньках вагончика,

чистый и причесанный. Федотов опустил переборку на место и побежал к Петру.

— Сейчас, — сказал он. — Я быстро.

Рабочая неделя закончилась, и можно было вполне тяпнуть по кружечке-другой пивка, а может быть, и чего-нибудь покрепче, тем более, что в кармане лежал заначенный с последней халтуры червонец.

Федотов вымылся под душем, переоделся и вышел на улицу. Петр сидел на скамеечке и покуривал. Серега тоже был здесь. Серегу Федотов недолюбливал, потому что у него вечно не было денег и он старался сесть кому-нибудь на хвост.

— Пошли, — сказал Федотов Петру, с неудовольствием косясь на Серегу.

— Не волнуйся, дядя Витя! — весело сказал Серега. — Сегодня пью на свои. — И он вытащил из кармана хрустящую пятерку.

По дороге зашли в магазин и взяли по маленькой. Федотов купил две — одну на завтра. Выпить захотелось уже изрядно, и Федотов старался не вспоминать, что обещал Тамухе не пить. Разговор утром получился коротким, но бурным: крики, слезы и рыдания. После вчерашнего было на душе муторно, и, чтобы Тамуха поскорее отстала, пришлось пообещать, что сегодня он не примет ни капли. И он бы, конечно, не пошел сейчас никуда, если бы удалось похмелиться днем. Но похмелиться не пришлось, потому что прораб — черт конопатый! — всю смену крутился на площадке.

— Ладно, — сказал Федотов. — И так целый день терпел…

— Что? — спросил Петр.

— Да так… Это я себе. Рыбу-то взял?

— А как же! — сказал Петр, похлопав себя по карману.

В «Березке», как обычно, была толпа. Стоять не хотелось, и Серегу послали вдоль очереди. Серега тут же нашел знакомого мужика, который взял им шесть пива. Мироновна как раз собирала кружки со столов, так что за стаканом дело тоже не стало.

Выбрали место у стола. Петр достал из кармана и разделал вяленого леща.

Стакан был один, так что пить пришлось по очереди. Отхлебнули пива, закусили лещом. Лещ был что надо, не пересоленный и не пересушенный.

— Хороша рыбка, — похвалил Федотов.

— Сам ловил! — гордо сказал Петр. — Пойдем завтра со мной на рыбалку.

— Подумать надо, — солидно сказал Федотов.

Серега сразу окосел и понес какую-то ерунду о том, как он прошлым летом ходил на яхте. Язык у него уже заплетался. Слаба стала молодежь…

Выпили по кружке пива и закурили. Мир вокруг слегка поплыл, по телу разлилась приятная легкость. Два мужика за соседним столом, неторопливо потягивая пиво, спорили о достоинствах разных моделей «Жигулей».

— Лучшие в мире «Жигули» продаются здесь, в «Березке»! — сказал Федотов.

Ребята дружно заржали: Петр хрипло, а Серега — с повизгиванием. Мужики оглянулись на них, но ничего не сказали. И слава богу, потому что заводиться Федотову совершенно не хотелось.

Серега вдруг засобирался к подруге в общежитие швейной фабрики.

Отговоривать не стали: дело молодое… Свою кружку пива он оставил им.

Разделили ее пополам.

— Ну, как ты, Витя? — спросил Петр. — Идем на рыбалку?

— Пожалуй, можно, — ответил Федотов и вдруг хлопнул себя по лбу. — Черт! Совсем забыл!

— Что такое?

— Завтра ж у Тамары день рождения.

— Святое дело! — сказал Петр. — Семья прежде всего… Подарок-то купил?

— Нет. Забыл… Совсем забыл! Надо же…

— Афоня! — сказал Петр. — Беги сейчас. Могу одолжить пятерку.

— Давай, — согласился Федотов. — С аванса отдам.

Они допили пиво и вышли из павильона.

Солнце понемногу сваливалось к горизонту. По улице от гастронома двигался поток женщин с набитыми хозяйственными сумками. Откуда-то из окон общежития авторемонтного завода доносился магнитофонный рык Аллы Пугачевой. К дверям общежития по двое, по трое пробирались молодые парни с оттопыренными карманами, словно вооруженные противотанковыми гранатами ополченцы перед боем. Из кульков, которые они несли в руках, остро пахло колбасой. Возле полузасохшей липы стояли три женщины средних лет с повязками дружинников и неуверенно посматривали в сторону винного магазина.

— Тоже мне дружина! — ядовито сказал Петр и подал Федотову руку. — Ну, давай, беги за подарком. И передай жене мои поздравления.