Ковчег на второй линии - Романецкий Николай Михайлович - Страница 5

— Понятия не имею. — Все это Р. было неинтересно, но раз хочется человеку говорить, пусть себе говорит.

— Эти самые… горбатые пришельцы в белых плащах. Мое руководство передало одному из них все материалы. Едва наш директор стал холодноглазым… — Иванов помолчал. — Да, насмотрелся я за эти два дня!.. Одни холодноглазые кругом. И вот что мне пришло в голову. Сам-то я безбожник, но предположим на минутку, что Бог все-таки существует. Или кто там вместо него… Естественно, за все наши художества он уже давно недоволен родом людским, и так же естественно, желает нас наказать… Вы ведь, будучи писателем, наверняка знакомы с таким произведением литературы как Библия?

Р. не ответил. Иванов подождал немного, крякнул недовольно и продолжил:

— Библия утверждает, что Всевышний уже наказывал людей. Я имею в виду весь род человеческий, а не Адама с Евой… В первый раз во времена Великого потопа, когда дозволено спастись было лишь Ною с семейством. Затем при строительстве Вавилонской башни, когда Всевышний смешал язык людской. И теперь, если предположить, что Господь понял свои ошибки, то все происходящее становится очень ясным.

— Ерунда, это просто пришельцы, — сказал Р., сам не зная зачем.

— Э-э, нет! Пришельцы, да не те… Просто Господь осознал, что своим потопом ничего не достиг. Но очередную попытку он решил дать только детям — единственным людям, кто еще не испорчен жизнью. А чтобы они не погибли, будучи брошенными на произвол судьбы, он решил собрать их вместе и отдать под начало своих помощников. Вот холодноглазые и собирают их по всему миру и отправляют в больницы да санатории. Вместо одного ковчега Всевышний решил создать миллионы маленьких, в которых дети переживут второй «потоп» — избиение взрослых — и будут расти без тлетворного влияния тех, кто уже погряз в грехах или просто тронут порчей. Конечно, при избиении погибнут и те, кто без греха — если они есть, конечно… Но ведь лес рубят — щепки летят. Уж это-то господина Саваофа, с его жестокосердием, никогда не трогало — сколько он одного своего Богоизбранного народа порешил, а уж об остальных-то и разговору нет… А заодно он решил и ошибочку, связанную с Вавилонской башней, исправить — дать будущему единому народу Земли единый язык. Дети ведь легко обучаются любому языку, так почему бы и не использовать эту их способность?.. В общем, провести еще один грандиозный эксперимент в масштабах всей планеты и посмотреть, что из хомо сапиенс получится на этот раз. Вот только как они собираются кормить и одевать детей? Неужели Святым Духом? — Профессор вдруг хохотнул. — Ну, как теорийка? Ничего? Уж безумия-то ей хватает!

Р. не ответил. Машина давно никуда не сворачивала: наверное, катила по Московскому проспекту. А может, уже и Среднюю Рогатку миновали.

Конечно, он мог бы многое сказать этому человечку — ведь нелюдь, наложив на лоб ладонь, вдохнул в Р. не только энергию, но и знание. Р. мог бы рассказать, что те, кого этот человечек называет «холодноглазыми», не только собирают по городам и весям осиротевших детей. Они помогают размещать будущих хозяев Земли по их новым приютам, которые этот грехолюбец осмелился назвать «ковчегами». Это не ковчеги, это Питомники Грядущего. Но откуда ему знать, этому человечишке? Он уже выполнил свою функцию, создав Язык, и его даже не собираются посвящать в Вершители… Именно Вершители и будут обеспечивать всем необходимым подрастающих детей. Они сидят сейчас на опасных промышленных объектах, не позволяя произойти авариям, угрожающим планете химическим или радиоактивным заражением. Они будут растить и убирать урожай — манна с неба сыплется только в мифах, — они будут производить детскую одежду и обувь, они будут хранить то, что следует сохранить. Их нужно гораздо меньше привычных миллиардов, живших на Земле до вчерашнего дня. Потому что не нужно кормить свору тех, кто производил не нужную будущему человечеству продукцию: оружие, наркотики и прочие «прелести цивилизации». Им не нужно кормить самих себя, потому что они-то как раз не нуждаются в биологической пище. Им, правда, придется провести глобальную ревизию того, что останется в наследство будущим хозяевам, но времени для ревизии предостаточно. А потом повзрослевшие хозяева сами довершат начатое Вершителями, разберутся, что следует сохранить, а что — развеять по ветру.

Все это Р. мог рассказать профессору Иванову, но смысла в таком рассказе не было: он бы профессору ничего не дал. Кроме ненависти, а ненависть никогда не меняет мир к лучшему. К худшему же немногие пока остающиеся в живых уже не изменят, хоть и способны — потому их и не интересуют звездные ливни. Да, помародерствуют они некоторое время, поизгаляются друг над другом, но всех их ждет один конец — встреча с Вершителями неизбежна. Ведь только он сегодня скольких остановил… И спас семерых будущих хозяев — полную свою норму.

Где-то в глубине души, правда, кто-то нашептывал ему, что все происходящее исключительно жестоко, но этот «кто-то» был последним, оставшимся в Р. от человека, и уже был неспособен вернуть себе власть над телом: куда смертному тягаться с помыслами Господними? И этому «кому-то» оставалось только напоминать самому себе, что никогда еще подобные средства не приводили к декларируемой цели.

Да, раньше не приводили, а теперь приведут. Потому что с корнем будут вырваны страх, ложь, ненависть, злоба, зависть и прочие человеческие грехи. И может быть, воцарятся наконец в мире любовь и доброта…

Поленницу снова качнуло: машина сделала поворот и вскоре затормозила. Открылась дверца, в фургон хлынул дневной свет. Профессор и Р выбрались наружу.

Дождя здесь не было. Пахло свежевырытой землей и еще чем-то странным. Прямо перед фургоном зияла огромная яма, почти доверху заваленная трупами. Мужскими, женскими, подростков обоего пола. И детскими. Последних, правда, было крайне мало.

— Господи! — Профессор грязно выругался. — И дети тут!

— Только те, кто уже тронут червоточиной Сатаны, — произнес певучий голос.

Иванов и Р. оглянулись. Неподалеку стоял нелюдь. Плаща на нем не было, и крылья сияли белизной во всей своей красе.

Вдоль ямы разместились несколько рефрижераторов, разгружались, заполняя мертвыми телами братскую могилу. Впереди над миром нависали Пулковские высоты. Там смотрели в отворившиеся окна небесные — слепыми глазами — брошенные телескопы, которым звездные ливни ничем не грозили.

Р. потащил из фургона за ноги ближайший труп.

— Беритесь, профессор.

Иванов замотал головой:

— Нет, не буду! А потом меня же в эту яму. Не стану!

— Бессмысленно, — равнодушно проговорил Р.

Профессор достал из нагрудного кармана очки, нацепил на нос и посмотрел на Р.

— Боже мой! Да вы же тоже из холодноглазых! — Он оглядел Р. с ног до головы. — Чья это кровь на вас, сударь?

— Дочери.

Профессор сразу как-то сник, сжался, словно из него выпустили воздух. Медленно стянул с носа очки, бросил их в братскую могилу.

Они начали освобождать фургон. Профессор быстро взмок, от него остро запахло потом, но Р. было на это наплевать: он выполнял свою функцию. С другой стороны вдоль ямы стояли несколько бульдозеров с заглушенными двигателями. В кабинах сидели те, кто выполнял СВОЮ функцию.

Когда рефрижератор был разгружен и водитель отогнал его, профессор подошел к нелюдю:

— Что ж, ангел белокрылый, прими мою душу.

Р. выстрелил ему в затылок, подошел и столкнул тело в яму, на груду других мертвецов. Потом положил пистолет на протянутую ладонь нелюдя. Нелюдь строго посмотрел на оружие. Сначала растаял пистолет, потом глушитель, и через полминуты на ладони нелюдя ничего не осталось. Функция Р. еще не была выполнена, но ему было все равно. К тому же, он стал убийцей…

Нелюдь взмахнул белоснежными крылами и отлетел в сторону. Босые ноги его были выпачканы землей.

— Моисей тоже не попал в Землю Обетованную, — пробормотал Р. и спрыгнул на груду мертвецов. Поднял глаза к серому небу.

Другие грузчики отошли от края ямы, стали садиться в рефрижераторы. Словно в боевые машины грузились десантники… Взревели двигатели, бульдозеры поползли, толкая вперед земляные холмики, быстро превращающиеся в холмы.