Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич - Страница 34

— Не знаю, — так же тихо ответил Санька. – Но, может, он улыбался, потому что знал, что нас не выгонят из училища. Может, он улыбался потому, что нам объявили всего лишь месяц неувольнения. И что нам в городе делать? – сказал он и подумал: «Разве что увидеть Лиду».

— Да ты что? О чём ты говоришь? – возмутился Витька. – Чтобы он, Чугунов, за кого-то радовался? Чтобы он, Чугунов, за кого-то переживал? Да ты знаешь, какой он гад?

— Зачем ты так? – сказал Санька. – Ты же сам говорил, что по уставу любить не обязан. Самое главное, чтобы устав исполнял.

Награда по заслугам

После разговора в канцелярии Санька знал, что завтра или сегодня после праздника их выставят перед строем. Они будут стоять, опустив головы, а командир роты станет говорить об их проступке, об их нарушении, об их недостойном поведении. И Санька спрячет глаза и побоится поднять их на стоголовый строй, а тот будет внимательно смотреть на него, слушать слова командира роты, осуждать их и соглашаться с ними.

Но не это было страшным. Он знал, что в строю обязательно кто-нибудь найдётся, кто посочувствует, потом подойдёт, скажет что-нибудь тёплое, вздохнёт и помолчит рядом. Это такие, как Витька, как Володя Зайцев.

Володя ещё на концерте увёл их к себе, всё расспросил и понял. Они тут же попали в окружение ребят его роты, и те, к удивлению испуганного Саньки, принялись дружески тормошить их, хлопать по плечам, гладить и хвалить:

— Это вы голубей?.. Ну даёте! Молодцы! Смело!

От этих слов страх в Саньке поутих, и сам он чуточку остудился.. Но Володя был настроен серьёзнее:

— Вас сейчас будут ругать. Вы, а особенно, ты, Витя, помолчите. Всё-таки виноваты. Надо было хоть меня предупредить или капитана Баташова. И так ему за Воробьёва влетело.

— Но мы хотели удивить, — запротестовал Витька.

— Вот и удивили, и теперь принимайте всё, как есть, и не удивляйтесь. С капитаном Баташовым я говорил. Он понял, но и вы поймите его. Ведь его тоже наказывают…

Да, перед строем не очень приятно, но всё равно не так страшно. Хуже потом, когда кто-нибудь из твоего же взвода, Серёга Яковлев или Рустамчик Болеев, скажут за спиной что-нибудь противное, липкое, неприятное.

Хотя и это не самое страшное. Больше всего Санька боялся, что Сорокин или Баташов напишут письмо домой. Мама будет переживать, отец ходить по комнате из угла в угол и нервничать. А дедушка… Он ведь болеет. В последнем письме мама опять писала, что дедушка не встаёт с постели и чувствует себя всё хуже и хуже. Только бы не письмо…

Санька пошёл в бытовку. Вчера перегорел последний утюг, и пока старшина найдёт спираль, можно там спрятаться, чтобы никто не видел и не слышал.

Он взобрался на стол, обтянутый стареньким байковым одеялом. От обиды хотелось плакать. Он вжался в угол, подтянул ноги и… услышал крик. В этом крике смешались ужас и страх. Кричал человек, за которым гнались, к которому срочно надо было бежать на помощь.

— Санька! Санька Соболев! Санька, где ты?

Санька выскочил из бытовки. Витька стоял посреди коридора, взволнованный до неузнаваемости. И хоть голову его за три дня до праздника аккуратно обнулила подстригальщица тётя Маша, можно было с уверенностью говорить, что он растрёпан.

— Что случилось?

— Санька, идём, она пришла, — Витька орал так громко, что из классов повылезали любопытные глаза, а из канцелярии выглянуло розовое лицо ротного:

— Шадр-р-рин, опять что-нибудь?

— Нет, товарищ майор, никак нет, — не ослабляя голоса, орал Витька, волоча за собой друга.

— Ну, смотрите у меня, последний раз, — помахал пальцем Сорокин.

— Постой, ну куда ты меня всё тянешь? – наконец возмутился Санька. – Куда мы?

— Она пришла, пойдём на танцы. Она там!

— А нас пустят?

— А ты что, танцевать собираешься? – успокоившись, хихикнул Витька.

— Да ну тебя… Опять что-нибудь случится, и тогда… Сам знаешь… А у меня дедушка болеет. Представляешь, Сорокин напишет? Что с ним будет? А он меня любит, расстроится…

— Не бойся, мы только посмотрим, и всё.

В дверях клуба они неожиданно столкнулись с Петькой Лычовым. Настроение у него было хорошее, он улыбался и, увидев друзей, ещё больше обрадовался.

— А, голубятники, танцевать захотелось? Одобряю, проходите. Сейчас вас с девочками познакомлю.

— Я не пойду, мне не надо, — запротестовал Санька.

— И мне не надо, у меня есть, — пытался отговориться Витька.

— Есть, ещё будет, — засмеялся Лыча. – Нам скоро выпускаться, на кого же мы своих кадеточек оставим? Вам по наследству и передадим.

— Я не пойду, — сопротивлялся Санька.

Но Петька уже тащил их за собой в зал, где медью гремел оркестр музвзвода, пахло модным «Шипром», пестрели разноцветные платья девушек на чёрном фоне суворовских гимнастёрок, где было тесно, как на демонстрации, и в этой тесноте в вальсе умудрялись кружиться пары. Санька, как мог, тормозил ногами, а Витька орал, чтобы его отпустили, но Лыча хохотал и буксировал их за собой в центр зала. И когда они оказались там, музыка вдруг погасла, пары разошлись и встали у стен. И тут Петька закричал:

— Знакомьтесь, сегодняшние герои, покорители неба. Они поднялись выше всех, под облака, и принесли нам оттуда голубей мира. – В зале зааплодировали. – Храбрым достаются самые красивые девушки! – орал Лыча. – Кто желает потанцевать с самыми храбрыми из седьмой роты?

Санька перестал вырываться. Ему сейчас было стыдно, стыднее, чем в канцелярии командира роты. Он не смотрел в зал на эту пёстрню хлопавшую, улыбающуюся мешанину. Хотелось провалиться, исчезнуть. Но Петька крепко держал его сильной и влажной рукой.

И тут Санька увидел Володю. Он шёл к ним.

— Отпусти их! Сейчас же отпусти!

— Героев ждёт награда, они достойны её.

— Сейчас же отпусти, — наступал Володя. – Сейчас же, иначе…

— Ты что, мальчик, пьявочку захотел? – вдруг изменился в лице Лыча и процедил сквозь зубы. – А ну проваливай.

Но Володя взял Петьку за руку, и Санька почувствовал, как слабеют Лычины пальцы. Санька вырвал свою руку.

— Ну, я тебе, щенок, покажу, — процедил сквозь зубы Петька. – Меня на танцах лажать!..

И вдруг Санька увидел, как через зал идёт девушка. Он её узнал сразу. Это была Лида.

— Я потанцую с героем, — улыбнулась она и взяла Саньку за руку.

Петька побледнел, потом неестественно улыбнулся и тихо спросил:

— С ним? А со мной? Потом со мной?..

Лида улыбнулась, повела Саньку, и тогда Петька на весь зал громко крикнул:

— Вальс! Белый танец, — и тут же процедил, — тебе, Заяц, повезло! Прощаю!

Первой Санькиной мыслью было вырваться, убежать. Но он, как загипнотизированный, следовал за ней. Лида остановилась и сказала:

— Ну что, герой, ведите меня. Покажите, чему вас научил Евгений Эдуардович на уроках танцев.

— Но… я плохо… Витя Шадрин вон… А я нет… — пролепетал Санька свинцовым языком и, подчиняясь воле красивой девушки, правой рукой уже дотронулся до её талии, а левой взял за тёплую ладонь. Сначала он больше всего боялся наступить на её кремовые туфельки, но вдруг встряхнул оцепенение и, подчиняясь ритму мелодии, стал двигаться легко и свободно. Ноги сами отсчитывали заученные движения. Всё вокруг кружилось и сливалось в единое разноцветное полотно. Санька не видел лиц, не знал, улыбаются ли, смеются ли над ним. Сейчас это было не столь важно. Он летел, видел Лиду, её огромные голубые глаза, тёплый румянец на щеках, золотые волосы, её удивительную улыбку. Где и когда он уже видел эту улыбку?

— Вы хорошо танцуете, — продолжала улыбаться она.

«Где же я это видел», — вспоминал он.

— Да. «Но кто так улыбается».

Вокруг мелькали смазанные лица. Чёрные гимнастёрки сменялись цветным ситцем и ярким шёлком. И он вспомнил.

Это было дома. Когда Санька что-то увлечённо делал, ел или просыпался утром, он видел, что так на него смотрит мама. Тихо и нежно, любуясь его движениями.