Суворовец Соболев, встать в строй! - Маляренко Феликс Васильевич - Страница 28

Тут же были наполнены все вёдра, и народ, охваченный безумным энтузиазмом в ожидании приближающегося зрелища, усердно драил лестницу, среднюю площадку, площадку дневального и туалеты. С Витькиного лица не сходила нервная улыбка, и Санька спросил его:

— Что ты будешь делать, когда они закончат мыть?

Улыбка тут же погасла, и он побледнел.

— Выручай! Срочно разыщи Гришку! Он, кажется, на чердаке в корпусе рядом. Бегом, иначе убьют.

— Может сказать, пока не вымыли?

— Всё равно убьют.

— Вечно ты заваришь какую-нибудь кашу, увязнешь в ней по уши, как потом отмыться, — вдруг неожиданно для себя возмутился Санька, хлопнув дверью казармы, и побежал на поиски Голубкова.

Он зашёл в подъезд, где находилась библиотека, поднялся по лестнице на чердак, приподнял дверцу и крикнул.

Гришка не заставил себя ждать, и его грязная, в пыли и паутине физиономия появилась в проёме чердачного колодца. Чёрная гимнастёрка была в пуху, зелёные кошачьи глаза горели охотничьим азартом. Гришка возбуждённо опустил в проём руку, и Санька увидел в ней сизого с перепуганными выпученными глазами голубя.

— Голубя мира поймал, — радостно выпалил он. – Видишь какой!

— Гришка, спасай, — взмолился Санька. – Витьку сейчас убьют.

Гришка всё понял, усомнившись лишь в том, что убивать будут сейчас, на посту:

— А вот после наряда действительно убить могут. Идём, — и сунул сизопёрого за пазуху.

Когда вошли в казарму, работа подходила к концу. Витькино лицо поблёкло, но он пытался улыбнуться.

— Спокойно, — шепнул Гриша. – Спасу.

— Ты всё же не торопись, — всё ещё пытался не потерять самообладание Витька. – Если даже не получится, казарму домоют.

— Домыть-то домоют, но за раз назло тебе испачкают.

Вскоре всё необходимое для сдачи наряда блестело. Народ с красными от холодной воды руками собрался около сушилки.

— Го-голубков, у тебя всё? – Витькин голос дрожал по-козлиному.

— Иду, — глухо отозвался из сушилки Гришка, и скоро он, светящийся радостью, появился с маленькой клеткой в руках. В клетке сидела мышь… с двумя хвостами.

Больше всех удивился Витька, такого он и сам не ожидал. Мышь была заперта в тесной клеточке, и один хвост у неё поднимался над другим. Толпа даже не стала возмущаться, что это не обещанная крыса, а всего навсего мышь. Настолько всё было необычно.

— Всё, — тут же взял себя в руки Витька. На этом кино заканчивается. Слабонервных просим удалиться. Гришка, неси зоопарк на своё законное место.

Все разбрелись, поражённые невиданным. Кое-кто даже позавидовал.

— Тут в увольнение ходишь, бестолку по городу бродишь, в очередях за мороженым стоишь, а этим в наряде так повезло. Мышь двухвостую поймать.

Скоро из сушилки появился Гришка, и Витька, не удержавшись, спросил его:

— Никогда бы не подумал, что такое бывает.

— Я тоже, — озабоченно сдвинул густые брови Гришка. – Хотя, что здесь особого. Просто две мыши нужны. Одна дохлая и одна живая.

И тут Витьке из-за своей же выдумки сделалось плохо, и он побледнел ещё больше.

— Но зато я тебе голубя мира нашёл. Смотри, какой, — достал он из-под гимнастёрки сизаря.

— Но он не белый, — подавил неприятное чувство Витька, — хотя зимой и такой сойдёт. Всё-таки не ворона.

— А чё, можно и ворону отловить, — пообещал Гришка.

Но и после того, как Гришка посулил ворону, день продолжал дарить сюрпризы.

Пришёл Володя и принёс конфеты по случаю своего первого прыжка. Он рассказывал, как сначала немного испугался, а когда летел, то даже пел песню…

А в самом конце дня пришёл почтальон Толя Мерченко и принёс письмо. Он протянул его Витьке:

— Библиотекарша сказала, что суворовец «В» это ты. Ты же её предупреждал?

— Да, я, — то ли обрадовался, то ли испугался Витька, ещё раз за сегодняшний день.

Ответила!

Письмо состояло из четырёх предложений:

«Здравствуй дорогой товарищ «В», — очень вежливо обратилась Лида, но потом вдруг неожиданно, как врач, поставила диагноз; – «В», ты – дурак и не лечишься. — Затем она спрогнозировала развитие болезни: – Хотя, если дурак, то это надолго. – И лишь в конце написала о себе: – А меня сегодня обидели, и было так грустно.

— Написала! Написала! – кричал Витька, будто получил добавку жареной картошки. – Всё-таки, написала, а я думал, не ответит.

— Ну что ты радуешься? – не понимал Санька. – Она же назвала тебя дураком, а через тебя Володю. Ну что здесь хорошего?

— Ничего ты в этих вещах не понимаешь, — счастливо улыбался Витька. – Подумаешь, дурак, ну и что? Ты вспомни все фильмы, которые смотрел. – Сначала – дурак, и ещё глазами сверкнут, отвернутся и пойдут, будто больше никогда не захотят с тобой встречаться. А потом к концу так влюбятся, что не оторвёшься.

— Ну это в кино, а здесь — Лида. Она не такая, — продолжал протестовать Санька.

— А кино с жизни снимается, иначе смотреть было бы неинтересно.

— Но ей было грустно!

— А мы её развеселили. Если бы она не захотела, она бы не ответила. А она ответила. Значит, заинтересовалась, значит, будет ждать ещё письмо, значит, ей не безразлично, значит она ответит.

— Вить, ну не надо. Зачем ты их сталкиваешь. Ну мы же их не спросили: ни её, ни его, и нужно ли это им?

— А ты знаешь, что им нужно? А почему бы им не попробовать встретиться? Встретятся и, если не понравится, разойдутся. Она-то вообще в училище не ходит.

Витька опять говорил убедительно, и Санька опять начинал с ним соглашаться. Он не мог, не знал, как возразить, что ответить? Он только чувствовал, что не надо. Но Витька, но Витька шёл, как танк, и остановить его было крайне трудно.

— Всё, сажусь сегодня же отвечать! Надо сходить и поговорить с библиотекаршей, может, у нее найдется ещё какое-нибудь письмо. Лидка скоро влюбится, скоро сама напросится на свидание, и тогда мы её с Володей познакомим. Эх, жалко, что библиотека уже не работает. Ладно, к Лыче схожу, он со многими девушками переписывается. Он может научить.

Лыча был не только Витькиным знакомым, но и соседом по двору. С Лычей они ездили на каникулы во Владивосток, и за три часа маленького путешествия Петька Лычев успевал перезнакомиться со всеми девушками в вагоне.

— Он может, — радостно захлёбывался Витька. – Знаешь, как у него всё здорово получается. Знаешь, как его девушки любят. Он к ним подойдёт, скажет два волшебных слова и всё, они в него влюблены, и он у них только адреса и фотографии берёт. У него этих фотокарточек целый альбом. Девушки все красивые, как киноактрисы. Вот жаль, его сегодня нет. Наверно, в увольнении.

Но Лычу они увидели в кино. Петька сидел, развалясь, на предпоследнем месте второго ряда, где должна была сидеть седьмая рота. Шинель его была свёрнута и отогнута, как офицерская. Чёрные волосы коротко подстрижены и набриолинены, жидкие усики подстрижены. Лыча поглаживал то одну, то другую щёку, то вытягивал подбородок и гладил под ним кожу.

— Ребята, давай сюда, — махнул рукой Лыча, увидев Витьку.

— А я думал, ты в увольнении, — удивился Витька.

— Не в увольнении, а в самоволке. Два шара по инглишу отхватил. Вон ротный Санеев пасёт, каждый час проверяет, чтоб в самво не ушёл. А я ему сказал, не уйду, значит не уйду. Не верит. Да если мне нужно будет, я ночью свалю или на неделе. Да и надоели они мне все.

— Кто, офицеры? – в Витькином голосе слышалась робость.

— Офицеры надоесть не могут. Кадеточки. Вот в воскресенье отдохну, а завтра от кого-нибудь опять письмо придёт.

— Лыча, помоги письмо девушке написать, — тихо попросил Витька и тут же оглянулся: не слышит ли кто.

Петька слегка улыбнувшись, посмотрел на Витьку.

— В седьмой роте девушка? Молодец! Хвалю! Наверно, хочешь, чтоб она влюбилась.

— Ну-у-у, — потянул Витька.

— Всё понял! Вопросов больше нет. Она блондинка, брюнетка, шатенка?

— Нет, у неё золотые волосы и глаза, как небо.