Деревянные четки - Роллечек Наталия - Страница 13

Поздно вечером мы начали паковать свои вещички, готовясь к отъезду. А когда утром я поднялась с кровати, Луция еще спала. Тогда я начала разыскивать лист бумаги, на котором сестра писала что-то вчера втайне от меня. И наконец – нашла!

«Есть милосердие, которое, как издевка, оскорбляет всякое человеческое достоинство. Открытая ненависть лучше этого великодушного милосердия», – гласили кривые буквы, нацарапанные на листе бумаги.

С недоумением вертела я в руках этот странный листок. Удивительный стишок – как я мысленно окрестила написанное – несомненно нравился мне, хотя я и не очень-то понимала, о чем в нем говорится. Вдруг я закашляла, и Луция сразу же открыла глаза. Увидев листок бумаги в моих руках, она в одно мгновение выпорхнула из-под одеяла.

– Положи! Ты же всё равно этого не понимаешь!..

Уже совсем готовые к отъезду, мы ожидали повозку, когда к нам в комнату неожиданно вошла панна Янина, запыхавшаяся, чего с нею раньше никогда не случалось, с горящими щеками.

– Оставьте здесь свои вещи и спуститесь вниз. Госпожа баронесса хочет, чтобы вы взвесились перед отъездом.

Мы зашли в комнатушку, служившую нам обычно столовой, а через минуту вошла в нее и баронесса. За всё время пребывания в усадьбе мы видели ее только мельком, да и то издалека, поэтому, когда она оказалась так близко возле нас, мы в нерешительности замерли на месте и стояли, боясь проронить слово.

– Которая из вас пойдет первой? – спросила панна Янина, бросив украдкой взгляд на баронессу. – Может быть, Луция?

Луция встала на весы. В комнатушке царило почтительное молчание. На лице панны Янины появилось выражение полной удовлетворенности и деловой сосредоточенности. Вот наконец-то мера великодушия и христианского милосердия будет подсчитана на килограммы! Поистине выдающееся, единственное в своем роде мгновение!

Воспользовавшись тем, что обе пани целиком были поглощены проверкой исправности весов и внимание их отвлечено от нас, я выскочила во двор. Там я быстро наполнила камнями карманы своего жакета. Несколько небольших камней бросила за блузку и быстро проскользнула назад, в комнату с весами.

…Атмосфера в комнате накалилась. Баронесса, вместо того, чтобы класть на весы гири, смотрела в недоумении на Луцию. И все мы тогда начали смотреть на нее. Когда она встала на широкую деревянную площадку весов, уставив равнодушный взгляд в окно, то показалась особенно высокой, хрупкой и совершенно посторонней в этой тесной комнатушке. Бесстрастное выражение лица еще больше подчеркивало ее неестественную худобу.

Глаза баронессы округлились от удивления, и на ее лице появилась такая растерянность, будто она увидела по крайней мере человека с того света. Панна Янина, бросая беспокойные взгляды на баронессу, нервно мяла в руках платочек.

Наконец Луция была взвешена. Наша опекунша вынула из кармана листок бумаги, на котором перед нашим отъездом из Кракова мать записала мой вес и вес Луции. Сравнили с полученным результатом: Луция потеряла в весе два килограмма.

Открытый, высокий лоб баронессы прорезала глубокая морщина. Панна Янина зарделась как маков цвет. И только виновница этого замешательства продолжала оставаться ко всему равнодушной.

– Я уже могу сойти с весов? – спросила Луция и, получив разрешение панны Янины, отошла к окну.

Вот и я, в свою очередь, встала на весы. На лице баронессы появилась улыбка, которая тотчас же передалась и панне Янине. Шкала показывала прибавление в весе на два с половиной килограмма. К несчастью, я спрыгнула с площадки весов очень неловко, и камни, набитые за пазуху, стукнувшись друг о друга, издали характерный шум, а один из них выпал и покатился по полу. Панна Янина, побледнев от гнева, бросилась к моим карманам и начала быстро очищать их от камней. Когда я была уже полностью избавлена от балласта, меня взвесили еще раз. Теперь прибавление в весе исчислялось всего лишь одним килограммом.

Панна Янина вздохнула с облегчением: как-никак, а я всё же не доставила ей хлопот. Указывая глазами на Луцию, она начала объяснять что-то по-французски.

Баронесса прервала ее словоизлияние нетерпеливым жестом руки и вышла из комнаты.

Когда мы прощались с панной Яниной, она слегка коснулась своими холодными губами наших щек:

– Да поможет вам господь бог и дальше, дорогие девочки.

Ее голос слегка дрогнул.

Мы уже садились в повозку, которая должна была отвезти нас на станцию, когда из окна дворца высунулась Рузя и начала подавать нам какие-то решительные знаки руками. До нас долетел ее голос:

– Луцию надо! Ясна пани Луцию зовет!

Луция выскочила из повозки, я – за нею. Баронесса ожидала ее наверху парадной лестницы с банкой «Овомальтина»[30] в руке.

– Передай матери, чтобы давала тебе это, – сказала она и потом, на минуту задумавшись, пояснила: – Можешь есть это в сухом виде или разведенным в какой-нибудь жидкости, например в молоке или воде.

Баронесса вручила Луции банку. Луция поблагодарила поклоном, и лицо баронессы тотчас же прояснилось, с него моментально слетело выражение озабоченности и беспокойства: свой христианский долг эта милосерднейшая из женщин исполнила теперь до конца. Она выглядела поэтому как человек, который благополучно кончил какое-то трудное, сильно затянувшееся и поглощавшее его целиком дело и который может отныне уже больше не возвращаться к нему. Мы сделали прощальные реверансы, и я не слишком внятно прошептала:

– Мы очень благодарны за то, что госпожа баронесса была столь милостива, что взяла нас к себе на каникулы…

«КЛУБ МОЛОДЫХ ПОЛЕК»

Однажды вечером Луция сказала мне:

– Если мама спросит, куда я пошла, скажи, что на открытие «Кружка молодых полек».

Такое сообщение было неожиданным и интригующим. Я отложила в сторону школьную тетрадь, в которой делала домашнее задание, и спросила с любопытством:

– Что это за кружок?

– Не знаю. Аниеля дала мне пригласительный билет. Хочу пойти посмотреть.

– А кто его организовал?

– Какая-то аристократка.

– Молодая или старая?

Луция сняла с пяльцев только что законченный шарфик и, убирая со стола остатки шерсти, сказала равнодушно:

– Думаю, что старая, коль занимается филантропией.

В моем детском воображении олицетворением благотворительности была худощавая набожная женщина, в шляпе странного фасона, которая по поручению «Католического действия», имевшего под своей опекой бедных и нищих, время от времени навещала наше жилище. Она была необычайно долговяза и совершенно безучастна ко всему, как феретрон.[31]

Представив себе руководительницу «Кружка молодых полек» точно такой же, я молча, с сожалением посматривала на Луцию, расчесывавшую перед зеркалом свои темные волосы.

Несколько движений гребнем, несколько прикосновений к лицу румянами – и передо мною уже стоит красивая, стройная девушка, совершенно не похожая на ту, которая только что сидела, сгорбившись в три погибели, над пяльцами. У Луции изящный, гибкий стан, на светлом овале ее бледного лица красиво выделяются огромные карие глаза, на широкий лоб несколько небрежно ниспадают темные, блестящие волосы. Ее изящество и красота совершенно не гармонируют ни с нашей темной, тесной клетушкой, ни со старым, заплатанным платьицем, в которое она оделась, Я тяжело вздохнула и снова склонилась над тетрадкой.

– Ну что, готова? – раздался вдруг чей-то голос в дверях.

На пороге, приветливо улыбаясь, стояла Аниеля.

– Поторопись! Графиня Кристина предупреждала, чтобы мы были пунктуальны. Я сегодня относила ей платье. Ты просто не представляешь себе, как она мила! Дала мне еще несколько пригласительных билетов для девушек из нашего магазина. А то помещение будет у нас вроде клуба, где можно развлечься, поучиться и отдохнуть после работы.