Куда ведет Нептун - Крутогоров Юрий Абрамович - Страница 23

Сердечный друг Василий!

Полгода уже служу на «Св. Якове». Я помощник штюрмана. Мой прямой начальник, штюрман Голиков, принял под свое попечительство со всем радушием. Он не молод. У него дети нашего возраста. Сам имеет много ран, полученных в войне.

Раньше на моей койке спал матрос, которого до смерти запороли за долгую отлучку на берегу. Голиков охотно говорит о своих походах, а я на ус наматываю.

Капитан строг. Я уже два раза получил по морде за мелкие провинности. Не будешь бит — не будешь свят.

«Св. Яков» записан в Котлинскую эскадру. Плаваем ввиду берега, описываем залив. Ну ты знаешь, сии обсервации мне привычны. Взыграл мой дух. Побывал с новыми флотскими товарищами и на островке, который мы обследовали в наши ученические годы. Твой островок-то! Многое пришло на память, взгрустнул. Особенно запомнилась та ночь, когда Андрей Данилович занятно обрисовывал ночные светила. След от кострища до сих пор цел. На валуне, где ты предполагал поставить знак, теперь высится высокий столб с фонарем.

Ты спрашиваешь, какие мы производим обсервации.

Делали промеры глубин. Твой покорный слуга изучил труды разных ученых на сей счет. Узнал, что по малой солености своих вод Балтика иногда замерзает. Лет шестьдесят назад так заковало устье, что Карл-Густав, знаменитый Пирр севера, со своей армией шел по льду. Новостью для меня было и то, что во время таяния снегов в Балтийском море случаются двойные течения, верхнее и нижнее. Текут противоположно.

Ну и прочие дела. Измеряем курс господствующих ветров, скорость волн. Мне все любопытно.

Недавно был в Адмиралтейств-коллегии, отвозил записи.

Заходил к Кондыревым. Мадам скорчила рожу, а Татьяна обрадовалась. Спрашивала о тебе, сетовала, что не пишешь. Ну и дурень.

Лушка поведала, что к барышне зачастил один господин лет тридцати. У него полтыщи душ в Малороссии. Имеет серьезные намерения. Покидая дом, увидел его. Важный и уверенный в себе сошел с коляски. Вот такой, брат, театрум. Задумайся. Ты у нас, знаю, великий гордец. Но коли любишь…

Старик-благодетель Илья Федотович подарил мне дивные компасные часы. Ты бы увидел — ахнул. Верхняя крышка из слоновой кости, на внутренней стороне нанесена ветка для отсчета времени — аналемма. Ну с такими часами я, брат, черт-те что натворю. Вот чудная сентенция, которую подарил мне наш доморощенный философ: «Куда скоро пошлют — скоро ходи. Но ногами ступай кротко. Чего не найдешь, ноги не расшибешь, и люди тебя похвалят».

Скоро ходи, но ступай кротко — не пренебрегай этой мудростью. Да ведь я знаю, братец, куда ты хочешь ходить. Не отрешился от своих дальних планов?

Дмитрий ходит на фрегате «Москва». Ему сопутствует удача, скоро дадут мичмана. Вот тебе и наш тихоня. Харитон определен… куда бы ты думал? На «Мальбург», к капитану Берингу.

Так мы разлетелись. И соберемся ли когда вместе? Богу одному известно.

А как хотелось бы! Право, мечтаю обнять вас всех, посидеть за столом.

Да, чуть не забыл. Днями Сенат и Синод преподнесли нашему царю титул отца отечества и императора. Виват, виват, виват!

Пиши же, мерзавец.

И не только мне. А еще кому, сам знаешь.

Добрый день и вечер, Татьяна Федоровна!

Кладу перед собою белый лист бумаги и думаю о том, что скоро вы будете его держать в своих руках. И это, поверьте мне, сильно укрепляет мой дух. Я точно рассчитал путь письма. В Дерпте будет 17 числа, в Нарве 19-го, а в Санкт-Петербург прибудет 22-го. С такой скоростью движется наша почта, но еще скорее бегут мои воспоминания о тех днях, когда бывал в вашем доме, когда вместе бегали в Летний сад и плавали на ботике по Неве.

Вы вправе на меня дуться, что не писал. Сему есть оправдание. Я плавал на «Диане» в дальних маршрутах. Был в Италии. Вернулся оттуда совсем недавно.

И вот мой отчет.

Мы пришли в Мессинскую гавань, стали на якорь. Город расположен амфитеатром по лукоморью Вид прекрасный. Я думал о вас. Сколько бы вы рисунков сделали в альбоме!

Мессинский пролив отделял от нас простирающийся от Неаполя берег и холмистую Калабрию. Знаменитая гора Этна стояла перед нами, вознеся вершину превыше облаков.

Мы съехали на берег, ходили по городу, были в театруме. На судне нашем явилось изобилие сорванных с деревьев лимонов и апельсин.

Что до общества и собраний здешних, то бывал на них. Когда с товарищами моими по кораблю случалось изредка бывать на вечеринках, то, будучи не весьма словоохотлив, я ни с кем не знакомился и почти не участвовал ни в разговорах, ни в забавах. Однажды товарищи мои зазвали к одному господину, где разных держав чиновники по вечерам собирались и играли обыкновенно в разные игры. Одной молодой и острой девушке досталось по фанту всякого похвалить и похулить. Когда ей дошла очередь говорить обо мне, то она сказала: «Он хорош, только я не знаю, есть ли у него язык». Когда нельзя быть веселу, так лучше и не ходить туда, где веселятся.

Во Флоренции в редкие минуты свободы старался смотреть все достопамятности. Видел славную галерею, вмещающую в себя произведения знаменитых ваятелей и живописцев. Из статуй — превосходнейшую Венеру, Рубенсовы, Рафаэлевы, Корреджевы картины. Ах, вам бы, а не мне все это увидеть!

Теперь попугаю вас. Я сам содрогнулся, смотря на две восковые работы. Одна представляла внутренность кладбища с трупами, а другая — моровую язву с умирающими и мертвыми людьми. Оба изображения сделаны так искусно, что нельзя на них смотреть без ужаса. Галерея сверх многих других художеств изобилует и такими редкими вещами, как этруские и египетские сосуды, японские и китайские фарфоры, древние медали, костяные изделия.

Я бы много еще мог написать о своих впечатлениях, да боюсь утомить.

Теперь я опять о Ревеле. Гардемаринские мои обязанности почти те же, что и у матрозов, только что под присмотром офицеров два-три часа занимаюсь изучением всех сложностей навигации, гидрографии — словом, всем тем, что нужно доброму штюрману. Им и буду. Это дело мне по душе.

Только что получил письмо от Семена Челюскина. Описал пребывание в вашем доме. Сообщил и о вашем новом друге. Что я могу сказать в ответ на это? Сердце — самый верный указчик, как нам строить свое благополучие. Слушайте его, Татьяна Федоровна. Все другие советчики — обманщики.

Кланяйтесь батюшке, матушке.

Дай бог вам счастья.

Как бы ни сложилась ваша судьба, всегда останусь вашим товарищем детства и юности. Василий Прончищев.

Здравствуй, Василий. Пишет тебе Харитон.

Как ты, что с тобой? Канул, как в пучину вод. Ни слуху ни духу.

Даже мой капитан Витус Беринг изволили недавно поинтересоваться: где Прончищев? Помнит тебя, злодея. Но что я мог сказать?

В прошлом месяце ходили в норвежские шхеры. Были учения. Скребу, как и все матрозы, палубу, чищу медные части корабля. И на люльке повисел, крася борт. Да что там говорить! Разве у тебя другие заботы?

Недавно при маневрах не подкачал — отдал эти чертовы булины. Помнишь, Беринг поймал меня? Жизнь — она учит прилежнее, чем самая умная книга.

Мне повезло на капитана. Радеет одинаково как о матрозах, так и об офицерах. И о гардемаринах тоже.

Я заразился шахматами. У многих выигрываю. Офицеры меня к себе приблизили.

Скорее бы самому в офицеры, пусть и в нижние. Хоть в унтер, а все же…

Но повышение дадут не всем. Кого-то спишут на берег из-за неспособности к службе. Могут в писаря при верфи посадить или другую какую малую должность дать при флоте, но на берегу. А то и в интендантство запишут. Я видел одного такого гардемарина. Интендант. Тьфу! Ездил в Казань, смотреть, как солится для флота осетрина и белужина. Я интересуюсь: как же? А бузуном, в самосадной соли. Бочки с рыбой доставил в столицу. И доволен. Зачем же было учиться? По мне, так удавиться — и то лучше, чем вонять всю жизнь соленой рыбой.

Ты сейчас будешь смеяться. Я знаю твою на этот счет язвительность.

Но пойми, Василий, я не мню себя высоким чином: то мало от нас зависит. Но коли во флоте, то носи белый китель и позументы. Жизнь коротка, как подумаешь. Глазом не успеешь моргнуть, а она пролетела. Не хочется идти бейдевиндом. Я — за полный ветер в паруса, кои у каждого за спиной.

Борис Иванович пишет о новом пополнении в академические классы, о новых кораблях, спущенных с адмиралтейской верфи. Готовится к спуску фрегат стопушечный. Каково?

Пишу на другой день.

Только что с вахты возвратился. Ночью нас сильно потрепало. И сейчас еще корабль скрипит всеми своими частями. Иллюминатор то в воду погружается, то опять на белый свет. Так что не ругай за каракули, они повторяют качку.

Пиши мне. Я хочу знать, что море не разлучило нас. Помнишь, Андрей Данилович говорил, что «Балтика» — это в переводе «пояс». Опояшемся же им на оставшуюся нам жизнь.

Мы становимся другими. Это так. И в чинах будем разными. Но забыть ли годы учения, дружбы нашей?

Обнимаю тебя, дружище. В ожидании вестей остаюсь твой товарищ Харитон Лаптев.