Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Куда ведет Нептун - Крутогоров Юрий Абрамович - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

Прончищев, братья Лаптевы отвозили на салазках кубы к подмостьям. Челюскин веревкой подтягивал лед наверх, грузил его на розвальни.

Веселая работа.

— Эй, ребята, — воскликнул Харитон, — поглядите!

В середине ледяной глыбы застыла рыбешка — темное брюшко, розовые плавники, остекленевшие глаза.

— Как живая. Заснула, видать.

Глыбу водрузили на салазки.

Выглянуло солнце; казалось, рыбешка замерла в прозрачном аквариуме.

— Чего замешкались? — Челюскин запустил в Василия снежок.

На противоположной стороне полыньи — снежный намет. Прончищев подскочил к сугробу, поскользнулся и, не успев опомниться, скатился в воду, ушел вглубь с головой. Вынырнул, пытаясь скинуть полушубок. Вцепился в закраину, не удержался. Харитон с силой выдернул из подмостьев доску и толкнул ее к полынье. Василий ухватился за доску.

— Живой? Васька, живой? — Челюскин облапил товарища. — Я и моргнуть не успел, а он с головкой.

— Да живой я, живой. Не мни ты меня, Семка.

Сбросили с розвальней лед, велели вознице мчать на Васильевский остров.

Башмаки на морозе тут же заледенели, с мокрых волос свисали тонкие сосульки.

— Ледовый рыцарь! — радовался Челюскин. — Сейчас я тебя припеку.

Дома растер Василия шерстяными варежками, напоил чаем с брусничным листом.

— Братички, истинно братички, — умилялась чухонка.

К вечеру Прончищеву стало хуже. Звал Рашидку, поминал сизарей.

— Вась, а Вась, очнись. Слушай, чего скажу.

Что он мог сказать?

— Господи, — всхлипнула чухонка, — у меня так сынок помер. Посинел — и душу отдал богу.

Куда бежать? Кого звать?

Светлое крылышко фитилька в лампаде присело в лужицу воска, трепыхнулось раз-другой.

Челюскин влез в кафтан, выскочил на улицу, в беззвездную санкт-петербургскую ночь.

СТАРЫЙ ФРЕГАТ

Работа увлекла Андрея Даниловича.

«Надлежит неоднократно чинить пеленг в разных местах, — писал он, — дабы верно положить оный на карту. Смерить кругом оного острова, какие от него мели и подводные камни. Крейсированием вымерить фарватер до Березовых островов, описывая, именно сколько в котором месте глубины и где какой грунт».

Сочинять такие бумаги не входило в обязанности Фархварсона, но как отказать, если за просьбой стоит сам генерал-адмирал!

Фархварсон еще в Англии занимался изучением Балтийского моря. Знал его господствующие ветры, особенности Финского залива, воды которого скрывали коварные банки, отмели, каменные гряды.

«Униженный слуга российского флота» — так называл он себя. Впрочем, не без достоинства: слуга, но кому услужает?

Он любил мальчиков.

Часто задумывался об их будущей судьбе. Море цепко держит своих служителей. До дня последнего.

— Что есть навигация? — спрашивал на уроках Андрей Данилович. — Наука кораблеплавательная. Учит, как управлять кораблем, чтобы безблудно можно было идти по воде.

А как хотелось, чтобы они и жили безблудно. Ему нравились слова флотского устава Петра I. Ни в каких иностранных уставах не предписывалось моряку «быть добрым, верным и честным человеком».

И при каждом удобном случае Фархварсон говорил: «Вот самый важный румб из всех тридцати двух делений морского компаса».

Но отклонялись некоторые. Уходили на более спокойную службу — на берег. Кое-кто спивался. А иные просились в пехотные полки, страшась плаваний.

Вот о чем думал Андрей Данилович, когда слуга в поздний час доложил — спрашивает профессора какой-то юнец.

— Проси.

Юнец шагнул в кабинет.

— Тшелюскин? Что привело тебя в столь неурочное время?

— Андрей Данилович, Прончищев помирает. В полынью провалился, мы лед кололи. Теперь жар смертный.

— Какая беда!

Фархварсон по привычке своей — белка в колесе — забегал по просторному кабинету.

— Чем я могу помочь, Тшелюскин? Я навигатор, не лекарь.

Тут же устыдился своих слов.

— Вся надежда на вас. Помирает Васька.

— Что ты заладил: «помирает, помирает»!

Андрей Данилович уже облачался в шубу, велел запрягать лошадей.

Лейб-медик, президент Медицинской коллегии Блюментрост жил на Миллионной улице. Особняк его с мраморными колоннами, высокими окнами, с лепниной на карнизе был хорошо знаком жителям города. Усадьбу охраняли солдаты Семеновского полка. Царя лечил!

Фархварсон приказал доложить о себе подбежавшему офицеру.

Легко предположить, как лейб-медик поразился мало приличествующей особе профессора просьбе — хлопотать о столь незначительном лице. Вполне возможно, что сей ночной визит отнес за счет причуды англичанина.

Как бы там ни было, вскоре Андрей Данилович сбегал с каменных ступеней.

— Где твой больной, Тшелюскин?

— На Второй Васильевской.

— Гони! — крикнул кучеру Фархварсон.

Неподалеку от Галерной улицы к деревянной стенке привалился старый фрегат. Когда-то это был боевой корабль, о чем свидетельствовали артиллерийские люки на палубе. Пушки у фрегата отняли, паруса с мачт сняли. Теперь тут размещался флотский госпиталь. Сюда и доставил Василия Прончищева на своих санях профессор навигацких наук. Он поднялся по ступенчатым сходням:

— Лекаря немедля! Имею приказание господина лейб-медика.

Показался лекарь. Увидев его, Челюскин немало подивился — то был Карл Беекман. Он же в Навигацкой школе лечил!

ЦАРСКИЙ КАРЛА

Пройдут годы, но Прончищев никогда не забудет тех двух недель, что провалялся в морском гошпитале. Тут его ждала совершенно удивительная встреча…

Лекарь Беекман, приняв школяра в бессознательном состоянии, сразу же использовал все известные способы лечения: поставил на грудь пластыри из лягушачьего клеку — сухой лягушачьей икры, напоил отварами «для утишения крови».

И помогло.

Придя в себя, Василий увидел на соседней койке странное существо — то был крошечный мужчина с темным и живым личиком.

— Проснулся? — Голос тонкий, скорее младенческий, нежели мужской. — Вот и хорошо, сударь Василий Прончищев.

— Откуда знакомо мое имя?

— Да картонка, что у тебя в ногах, рассказала.

— А ты кто?

— Царский карла.

— Кто? Врешь, поди.

— Вот нафискалю Его Величеству — он тебя выпорет за непочтение. Ты мне не груби.

— Простите, коли обидел.

— Не бойсь. Не скажу Его Величеству. Да и когда говорить — помру я скоро.

— Зачем вы так?

— А мы, карлы, все про себя знаем. Виднее нам. Ты, сударь Прончищев, откуда родом?

— Калуцкой провинции. Тарусского уезда.

— Ездил туда с царем. Петр Алексеевич изволили в железных водах ноги лечить.

Странно слышать тоненький, верещащий голос — словно иголочка поскрипывала по стеклу.

Карла… Нет, никогда Прончищев не видал таких.

— А карла чего у царя делает?

— Веселит, чего же еще. Шут я.

— Настоящий?

— Так себе: шут-шутенок. Болит сейчас, сударь Прончищев, у шута подсердечье.

— Лекаря кликнуть? Я Беекмана знаю. Он был у нас в Навигацкой школе.

— Ахти, какие у него знакомства. Лежи.

Так они сошлись близко. Шут рассказывал Василию множество самых невероятных историй — где он только не побывал с царем. И в России, и в иноземных странах. Были истории и смешные. Однажды шута поместили в огромный кремовый пирог.

— Ах, сударь Прончищев, как мне там сладко жилось! Торт подали на стол, я раздвинул кремовую розу и уселся одной барышне на колени. «Прошу, мадам, меня скушать». Царь премного был доволен моею невинною проделкой.

— Что же, она не скушала? — хохотал Василий.

— Не скушала. Зато в щечку лизнула!

— А как вас звать?

— Ерема. А брата Фомой.

— Он… такой же, как вы?

— Лицами схожи, а приметами разны. Ерема крив, а Фома с бельмом. Было у отца их поместье в некоем уезде. Деревня пуста, а в избе никого. Решили пахать. Ерема впряг кота, а Фома петуха. Пошли к обедне. Ерема стал на клирос, а Фома на алтарь. Ерема запел, а Фома завопил. Рассердился пономарь. Ерему в шею, Фому в спину. Ерема ушел, Фома убежал. Захотелось братьям рыбки половить. Фома сел в лодку, Ерема в ботик. Лодка утла, а ботик безо дна.