Степные рыцари - Петров-Бирюк Дмитрий Ильич - Страница 20

«Ой, скорей! Скорей бы!.. — твердил он мысленно. — Может, казаки отгонят татар и вызволят Макарку».

Вот как будто и осталось совсем недалеко до казаков. Вон они пасутся, их маленькие лошадки. А вон и казаки ловят их. Наверное, они услышали Макаркин выстрел.

— Эгей-ге!.. Ге-ге-ге! — закричал казакам Гурейка, размахивая шапкой. — Эй!..

Над головой парня что-то резко просвистело и ударило его по спине. Гурейка даже и не понял сразу, что это такое. Он оглянулся и похолодел от ужаса. За ним следом совсем близко, в каких-нибудь шагах пятнадцати — двадцати, мчались татары. Они размахивали пучками веревок.

«Заарканить хотят», — подумал он и еще ниже пригнулся, почти касаясь носом гривы маштака.

— Выручи! — шептал он своему коню, хлестая его плетью. — Выручи…

Над головой Гурейки снова просвистел аркан.

«Пронеси, господи!» — взмолился он.

Страшная сила сразу же туго сдавила его плечи и легко, как перышко, выбросила из седла…

Что дальше было, Гурейка не помнил. Пришел он в себя лишь на другой день в своей постели в атаманском дворце. Открыв глаза, он увидел отца. Лицо у отца внимательное, ласковое.

— Очнулся, сынок? — спросил он.

Гурейка не ответил. Он даже и не понял вопроса. Он повел взглядом по комнате. Вот стоит брат Матюха… А это кто? Да дядя Ивашка же, его закадычный друг! Что это у них у всех такие странные лица?.. Гурейка хотел подняться, но вдруг застонал от сильной боли. Все тело его болело — и руки, и ноги, и спина, и голова… В чем дело? Что случилось?

— Слава богу! — перекрестился дядя Ивашка. — Теперь будет жить. Будет! Он стал настоящим степным лыцарем…

Отец подсел к сыну на постель, приложил влажную шершавую руку к его лбу.

— Болит? — спросил он.

— Все болит, батя.

— Вот ведь ты какой, — с укором сказал атаман. — Не велел же я тебе никуда отлучаться. А ты!.. Эх! Ну, да ладно. Хорошо еще, что уцелел, а могло б хуже быть…

Гурейка вспомнил обо всем:

— Батя, меня татары заарканили…

— В том-то и дело, что изловили арканом. Спасибо, казаки отбили, а то б, ежели б не умер, так быть бы тебе в турецкой неволе.

— Батя, а Макарка где?

— Эх, Макарка, Макарка! — проговорил отец. — С ним дело хуже, сынок. Изловили татары его и увезли в неволю…

— Батя! — простонал Гурейка. — Как же так? Ведь он меня спасал… Нарочно остался на кургане, чтоб я к казакам ускакал. Надо его вызволить, батя… Обязательно надо!

— Ничего, Гурьяшка, не горюй, — сказал сочувственно брат Матюха, коренастый, плечистый юноша лет двадцати, очень похожий на Гурейку. — Мы изловили десятка два татар. Обменяем их на Макарку.

— Матюха, — прошептал умоляюще Гурейка, — обязательно обменяйте… Батя…

— Нынче же пошлем грамоту об этом татарским мурзам, — пообещал атаман. — Произведем обмен пленниками. Там у них и помимо Макарки много наших в неволе томится… Нынче же все это сделаем, сынок, не беспокойся… Ну, об этом мы еще погутарим с тобой. А ты вот что мне скажи: у тебя, оказывается, еще друзьяки завелись? А ты мне о том и ни гугу…

— О ком ты, батя, гутаришь?

— А ну-ка, пойди сюда! — обернувшись, поманил атаман кого-то.

К постели подошла маленькая фигурка, закутанная в легкую шелковую шаль.

— Не узнаешь? — спросил атаман у Гурейки.

— Нет, — простодушно ответил мальчуган. Потом он, о чем-то догадываясь, с беспокойством, пристально посмотрел на маленькую фигурку. — Неужто… — Он не договорил, боясь сказать имя.

— Ну, конешное же дело, она, — засмеялся отец и откинул шаль с головы маленькой девушки.

— Фатима! — воскликнул взволнованный Гурейка и от смущения побагровел.

Улыбаясь, турчанка сквозь слезы смотрела на него радостными глазами. Вся ее маленькая фигурка светилась счастьем.

— Гурэйка! — гортанно произнесла она.

— Что ж ты о ней ничего не сказал? — спросил атаман. — Ухоролил на чердаке, а мне о том молчок. Эх ты!

— Боялся, — проронил Гурейка.

— Боялся? — переспросил отец. — А чего ж зараз бояться? Ведь когда мы приступом Азов брали, тогда мы злые, жестокие были. А зараз другое — дело… Когда мы не воюем, мы добрые бываем. Нас не трогают, и мы никого не трогаем. Пусть это дите-то живет у нас.

— Как же ты, батя, о Фатиме узнал?

— Да вот твой друзьяк, — кивнул атаман на Чекунова, — поведал мне о ней. Забрали мы ее, бедняжку, оттель… Как узнала она, что с тобой приключилось, так чуть слезами не изошла. Дядь Ивашка твой все утешал ее…

Гурейка с укоризной посмотрел на своего старого друга, как бы говоря своим взглядом: «Эх ты, старый, не сдержал тайну, выдал». Дядя Ивашка понял этот взгляд. В ответ он лишь лукаво подмигнул мальчишке: все, дескать, будет по-хорошему.

Вот с той поры и стала Фатима жить снова открыто во дворце своего отца, в семье войскового атамана. Она ухаживала за Гурейкой, просиживая день и ночь у его постели, то что-нибудь рассказывая ему, то напевая ему своим тоненьким, нежным голоском восточные песенки.

И Гурейке так хорошо и приятно было засыпать под них.

ЖИЗНЬ В КРЕПОСТИ

Султан Турции Мурад IV воевал в Персии, когда получил известие о взятии Азова казаками.

— Ну хорошо же! — в сильном раздражении выкрикнул он. — Я сумею этих презренных казаков за их дерзость наказать достойно. Вот только мне покончить бы с персами.

Мурад приказал крымскому хану, темрюкским и таманским татарам, а также и ногаям, вообще всем находившимся в его подчинении народам во что бы то ни стало вернуть Азов Турции.

Но это приказание султана не имело результата, хотя татары, крымчаки и ногаи как будто формально и подчинились приказу султана. Собрав большие силы, они попробовали штурмовать крепость, но делали это без энтузиазма. Их попытка стоила им больших потерь. Войска противника отошли от крепости ни с чем…

Да, надо сказать, что на казаков, на их моральный дух, эта попытка крымчаков и татар не повлияла. Они были уверены в себе, в своих силах.

В Азове налаживалась мирная жизнь. Бойко торговали русские и иноземные купцы, подвозя в город на галерах все новые и новые товары.

Казаки стали обживаться на новом месте. Все больше появлялось в городе женщин. Многие казаки привезли жен и детей из своих городков, молодые же парни добывали себе невест в татарских и черкесских аулах, женясь на пленницах. Поп Варлаам сначала крестил мусульманок, вводил их силком в православие, а потом уже венчал их. Новобрачные пленницы вначале в отчаянии рвали на себе волосы, а потом смирялись со своей участью, привыкали к мужьям, да еще ж как любили их. Весело справляли казаки свадьбы. Дымились бражные меды на пирах, задорные песни взвивались в поднебесье.

И на улицах стало шумно и людно. Народ толпами ходил друг к другу в гости. Ватаги босоногих, белоголовых казачат взапуски бегали по мощеным улочкам, играли в айданчики[25].

Постепенно привыкала к казацкой жизни Фатима. Благодаря ее заботе и уходу, Гурейка быстро стал поправляться. Теперь он стал уже ходить по комнате.

Во время падения из седла, когда его заарканили татары, у него были сломаны два ребра и вывихнут плечевой сустав.

Старик Чекунов славился среди казаков как искусный костоправ. Он вправил на место плечо парню и срастил ребра.

Гурейка не мог не видеть, как преданно и заботливо ухаживала за ним Фатима. Он не был бесчувственным, не раз высказывал ей свою признательность за это.

— Фатима, — говорил он ей. — Век не забуду, как ты ночи не спала, сидела надо мной… У меня нет сестры, так вот будь ты мне за нее.

Во время болезни Гурьяна часто навещал его старый друг дядя Ивашка. Он часами просиживал около постели парня, то рассказывал какие-нибудь истории из богатой приключениями жизни своей, то играл на дудочке старые казачьи песни. Особенно любил он рассказывать про колдовок да упырей…

Фатима теперь настолько уже освоила русский язык, что понимала старика. Она, бывало, заслушивалась его рассказами. И, видя такое внимание с ее стороны, дядя Ивашка еще больше изощрялся в своих выдумках.