Степные рыцари - Петров-Бирюк Дмитрий Ильич - Страница 2

В 1570 году на берегу реки Дона, верстах в сорока — пятидесяти от турецкой крепости Азов, донские казаки обосновали городок Черкасск, который впоследствии стал столицей донского казачества.

На первых порах своего существования городок этот претерпел много горя и бед. Не раз на него нападали турецкие и крымские орды, грабили, сжигали городок дотла, а жителей от мала до стара убивали, топили в реке, молодых же казачек уводили в полон.

И каждый раз после таких опустошительных погромов из руин и пепелищ возрождался славный городок Черкасск, заселялся вновь храбрыми казаками. Звенели в нем звонкие песни казачьи, кипела жизнь, пока снова свирепые крымчаки или турки не нападали на него.

Казаки не могли примириться с жестокостью дерзкого врага. Они не оставались в долгу. Собравшись в буйные ватаги, казаки на стругах и лодках тайно подплывали к берегам Крыма или далекой Туретчины и врасплох нападали на своих врагов.

Око за око, зуб за зуб. Средневековая эпоха была суровая, нравы жестокие.

К описываемому в повести времени казачьих городков на Донщине существовало уже несколько десятков, и все они ежечасно подвергались грозной опасности налета крымчаков или других врагов. Поэтому казаки всегда были настороже, готовые каждое мгновение вступить в бой с вражескими налетчиками, своей кровью и жизнью защищая не только достояние семьи и городка, но и границы Русского государства.

ЦАРСКАЯ ГРАМОТА

Вешняя вода 1637 года залила все низины, поймы и займища на много верст вокруг столицы донского казачества — славного городка Черкасского. Городок этот, словно сказочный островок, возвышался на водной глади, манил далекого путника. Но к нему сейчас ни пройти и ни проехать.

Да и в самом городке, будто в Венеции, плещутся по улицам волны. Горожане сообщаются друг с другом на лодках да на каюках. Скучновато и тоскливо бывает в такое время в казачьем городке.

Прохладными вечерами, когда городок горит в пурпуре закатных зорь, молодые парни, налегая на весла, разгуливают по Дону на баркасах, поют звонкие песни, а девушки, сидя в горенках за рукоделием, прислушиваются к голосам парней, вздыхают. Уж такова их доля — сидеть взаперти.

На высоких крылечках-беседушках сидят ветхие, посконные старые казаки и ведут нескончаемые разговоры о былом, безвозвратном прошлом, канувшем в мглу вечности…

Уныло звякает колокол у часовни, сзывая православных на молитву.

То от одного, то от другого крыльца отчаливают лодки с богомольцами, направляются к Савельеву кургану, на котором, как маяк, высится старая, обветшалая рубленая часовенка с похилившимся крестом наверху.

Грудастый и плечистый, как древнерусский былинный богатырь, поп Варлаам справляет вечернюю службу. Длинный, высушенный, точно просоленная тарань, дьячок Ксенофонт помогает ему, тоненьким овечьим голоском подпевает:

— Аллилуйя-а… Слава те, господи…

Более ста лет существует донское казачество на Диком поле, а столице его — Черкасску-городку более полувека.

От устья речки Аксая, что протекает на правом берегу Дона, до самых Хоперских дремучих лесов разбросаны казачьи городки, обнесенные плетневыми оградами да крутыми валами с надолбами.

Жили казаки суровой, спартанской жизнью, в вечной борьбе за свое существование. Почти все они холостяки, бобыли. Редко кто из них обзаводился семьей. Таков уж неписаный закон на Диком поле: казаку вольному семья помеха. От женки да детишек ведь не пойдешь в поход удалый…

Спаянные железной товарищеской дисциплиной, казаки донские представляли из себя грозную силу. В большинстве своем они были крепостные крестьяне из русских поместий, бежавшие на Дикое поле от крепостной кабалы. На вольном Дону жили они своими демократическими порядками.

Царское правительство стремилось казацкую силу на южной окраине Русского государства сделать своим надежным стражем. И цели своей оно достигло — казаки донские зорко охраняли границу российского государства. Немало турецких, крымских, ногайских голов осталось в степях Донщины. Казачья сабля всюду настигала непрошеного гостя.

А для того чтобы казаки были отличными воинами, не обремененными заботами о своём пропитании, царь Михаил Федорович учредил им жалованье: семнадцать тысяч рублей деньгами, семь тысяч четвертей муки, пятьсот ведер вина, двести тридцать пудов пороху и по сто пятьдесят пудов серы и свинца. Кроме того, еще сорок поставов сукна.

Давая такое жалованье, царь под страхом смертной казни запретил казакам заниматься земледелием, дабы они не привязали б себя к земле.

Для десяти тысяч казаков, насчитывавшихся в то время на Дону, жалованье царское было так ничтожно мало, что прожить на него было немыслимо. Да и то малое, что жаловалось царем, большей частью растекалось по широким карманам войсковой старшины да атаманов. Рядовым же казакам, как говорится в сказке, мимо усов протекало да в рот ничего не попадало…

Чтобы не погибнуть с голоду, казаки добывали себе пропитание охотой да рыбной ловлей. Терпели большие лишения. Как праздника пасхального ждали, когда войсковой атаман кинет клич:

— Браты, на сине море!

И если кому из казаков доводилось плыть в набеги на Тавриду, Кафу, Синоп или другой какой крымский или турецкий город, и если он оставался цел и невредим, то и дымились же тогда бражные, хмельные меды на дощатых столах. Звонкие, скребущие за душу песни поднимались в поднебесье на тихом Дону.

Упираясь шестом, вдоль улицы плыл на каюке белокурый паренек лет пятнадцати в нарядном кафтане синего сукна, расшитом по подолу, вороту и рукавам серебряным позументом. У мальчугана лицо белое, румяное, глаза черные, острые. В левом ухе поблескивает золотая серьга. Видно, он из семьи состоятельной.

За кушаком у парня торчит костяная рукоятка пистоля.

— Куда, Гурейка? — слышит он сиплый голос с высокого крыльца обветшалого куреня.

Паренек оглянулся. На крыльце стоял кряжистый старый казак с широкой, как веник, седой бородой, в белой холстинной рубахе.

— Здорово дневал, дядь Ивашка — приветствовал его паренек, скидывая барашковую шапку..

— Слава богу! — ответил старик. — Откуда бог несет?

— Из становой избы домой.

— Подплывай-ка ко мне, Гурьян. Погутарим…

— Да некогда, дядь Ивашка. Отец заругает… Надобно ему царску грамоту отвезти.

Глаза старого казака заискрились любопытством:

— Чего-о? Царску? Какую такую царску? А ну, причаливай, леший тебя забодай, причаливай!..

Мальчуган остановился в раздумье, не зная, что делать. Надо бы скорее доставить грамоту отцу, который ждет ее с нетерпением, и старика не хочется обидеть. Ведь дядь Ивашка был его хороший друг. Ну как тут быть?

— Э, да ладно! — махнул рукой Гурейка. — Небось не заругают.

— Правильно, — согласился старик.

Раза два толкнув шестом о дно, парень причалил к крыльцу, привязал каюк к перилу и уселся рядом со стариком на ступеньках.

— Что же это ты не хотел подплывать-то ко мне, а? — обидчиво проворчал старик. — А то ж друзьяк… Эх ты, Гурейка, Гурейка! Плохой ты, видать, друг…

— Что ты, дядь Ивашка? Да я тебе друг до гробовой доски…

— Да ну? — насмешливо взглянул на него из-под лохматых, кустистых седых бровей старик. — Ну, гляди ж…

И действительно, этот подросток Гурейка и старый бобыль дядь Ивашка Чекунов были большие друзья. Давно уже дядь Ивашка дружил с отцом Гурейки Михаилом Татариновым, с которым не однажды хаживал в походы на татарву, ногаев, крымчаков, не раз в кровопролитных битвах с врагами смешал свою кровь с его, спасая друга от смерти…

Дружба их не нарушилась и тогда, когда Татаринов вдруг изменил стародавнему казацкому обычаю безбрачия и женился на плененной им турчанке.

Конечно, не понравилась старому холостяку Чекунову женитьба его друга Татаринова на мусульманке.