Мне тебя заказали - Стернин Григорий - Страница 10

— Ладно, проехало, — махнула рукой мать, снисходительно улыбаясь. — Выпьем мировую… Я на бюллетене, сынок, отдыхаем сегодня после стресса. Садись с нами.

— Вас не разберёшь, — пробурчал Михаил, довольный тем, что не пришлось связываться со скользким как змея и вызывающим опасения Эдиком. Радость просто-таки распирала его впалую грудь. Михаил был довольно труслив от природы, дрался плохо и страсть как не любил никаких конфликтов… И больше всего на свете боялся попасть в такую ситуацию, что будет вынужден защищать близкого человека… И пока бог миловал, пронесло и на этот раз…

— Давай, Миш, садись, я налью тебе, — проворковал Эдик, и Михаил, продолжая мрачно глядеть на обоих, снизошёл и сел.

Пьянка получилась грандиозная… Ехать на машине уже никуда было нельзя, и Михаил остался ночевать. Наутро они стали опохмеляться. Мать постоянно целовалась с Эдиком, ходила полуголая и вела себя крайне непристойно. Но Михаилу было просто противно, никакой обиды и ревности он не испытывал.

— Мой Эдичка такой хороший, — ворковала мать, сидя у любовника на коленях и пытаясь дотянуться губами до его могучей шеи. Эдик плотоядно улыбался, громко сопел и, не стесняясь Михаила, откровенно лапал её.

Михаил оставил машину около материного дома, взял такси и поехал на свою квартиру отсыпаться. А на следующее утро вернулся за машиной и сразу же отправился в Тёплый Стан в офис малого предприятия «Гермес».

Офисом оказалась обычная трехкомнатная квартира на улице академика Варги. «Малое предприятие „Гермес“, — прочитал он вывеску на двери…

Михаил нажал кнопку звонка.

Открыла миловидная девушка в коротком платье. Это, очевидно, и была Алла.

— Вы к кому? — спросила она, приветливо глядя на Михаила, высокого, стройного, в жёлтой обливной дублёнке и с непокрытой головой, крутящего на указательном пальце ключи от машины.

— Я Михаил Лычкин… По поводу работы… Я звонил… позавчера… Меня просили приехать… А я, понимаете, как назло, заболел. Простудился… Вы, я так понимаю, Алла? Мне вообще-то нужен Кондратьев Алексей Николаевич…

— Алексей Николаевич скоро будет. Пройдите сюда, пожалуйста.

Михаил прошёл в хорошо отремонтированную и обставленную офисной мебелью большую комнату. Сел на кожаный диван. Девушка села за письменный стол и стала печатать что-то на электрической машинке. Михаил заложил ногу за ногу, расстегнул дублёнку и искоса поглядывал на симпатичную молодую девушку… Та порой тоже отрывалась от машинки и бросала мимолётный взгляд на него. Так прошло примерно минут пятнадцать.

— Как дела, Аллочка? — раздался из передней густой бас. — Кто звонил?

— Звонил Олег Ильич из Харбина, Алексей Николаевич. Сказал, что договорился о новых поставках. Он перезвонит вам. Потом звонили из налоговой инспекции, из Пенсионного фонда. Звонили Левенберг и Юшин, оба сказали, что все продукты распроданы. Просят ещё товар.

— А вот это хорошо, Аллочка, это очень хорошо. — В комнату вошёл высокий седой человек лет тридцати пяти в китайской куртке и кожаной кепочке. — Надо же, только два часа отсутствовал и столько звонков. И все мной интересуются, и Пенсионный фонд, понимаете ли, и налоговая инспекция. — Он подмигнул Михаилу, словно старому знакомому. — Вы ко мне?

— Здравствуйте, — поднялся с места Михаил. — Да, к вам.

— Здравствуйте, — протянул ему руку вошедший. — Я Кондратьев, директор «Гермеса». Вы по какому вопросу по мою душу?

— Моя фамилия Лычкин. Михаил Гаврилович Лычкин. Я вам звонил позавчера.

— Ну, во-первых, не позавчера, а третьего дня. Мы ждали вас позавчера. Что же вы не пришли?

— Я заболел. Неожиданно поднялась температура, — промямлил Лычкин.

— Позвонили бы. Понимаете, в чем дело, господин Лычкин. Место, которое я хотел предложить вам, уже занято.

— А что это за место?

— Хорошее место, — открыто улыбнулся Кондратьев. — Место менеджера, Михаил Гаврилович. А свято место, как известно, пусто не бывает.

От досады Михаил прикусил губу. Вот тебе и карьера бизнесмена. Черт бы побрал мамашу с её волосатым Эдиком!

— И что же теперь? — пробубнил Михаил.

— А теперь придётся обождать. Вообще-то вы нам подходите по всем показателям. Но… опоздали. Вчера я оформил на это место другого человека. Вакансия занята…

— Ладно, я пошёл, — покрутил на пальце ключи от машины Михаил и направился к выходу.

— Послушайте, — остановил его Кондратьев. — Я могу пока предложить вам место… грузчика.

— Грузчика? — вспыхнул Лычкин. — Но я закончил Плехановский институт.

— Ну временно, временно. Поработаете, войдёте в курс нашего дела. Да и зарплата будет немалая. В свободной валюте, между прочим.

— Да? — воодушевился Лычкин.

— Да, да. Для начала двести долларов в месяц. Соглашайтесь, а потом разберёмся. Очень не хотелось бы терять такого работника, молодого специалиста. Мы же только начали работать, правда, довольно успешно. Возим продукты из Китая, и все разбирают, привозить не успеваем. Но сейчас у нас первая цель — рассчитаться с банком за кредит. Преодолеем это, дальше все пойдёт как по маслу! А грузчиками и мы ещё пару месяцев назад наработались всласть, и я, и мой заместитель Никифоров. Только вот Аллочку бережём от такой работы, — подмигнул он девушке. — Ну? Как вы? Согласны?

Михаил подумал с полминуты, а затем махнул рукой:

— А, была не была! Что мне терять? Согласен!

Глава 3

— Да не верю я тебе, Игорек, больше! Ты что, меня за окончательного лоха держишь? — укоризненно глядя на Глотова, говорил Михаил Лычкин. Они сидели в полупустом зале ресторана «Пекин». Михаил никак не мог доесть дорогостоящий суп из акульих плавников.

— Да ты ешь, Мишаня, ешь, полезнейшая вещь, так потенцию увеличивает. Врачи рекомендуют, гадом буду, — таращил на него свои круглые, словно бусинки, водянистые глазёнки Игорь Глотов. — А то ты налегаешь на водку, будто никогда её не пил… Я вот закусываю, и ни в одном глазу. Вот, грибочков китайских, бамбук хавай, трепанги тоже очень рекомендуются для постельных подвигов…

— У меня нет таких проблем, — огрызнулся Михаил. — Проблемы обратного порядка, времени нет всех красивых телок перетрахать, торчу на работе день и ночь, и толку никакого, мать их…

— Как это нет толку? Сам же говорил, ваш «Гермес» процветает, товарчик ваш китайский идёт нарасхват. — При этих словах глаза Игоря стали совсем круглыми и непроницаемыми.

— «Гермес»-то, может быть, и процветает, я не спорю, только вот Михаил Гаврилович Лычкин не процветает, а меня это как-то больше колышет, Игоряха. А старые товарищи бабки не отдают… Надо ещё пивка заказать, запивать нечем…

— Да запивай лучше минералкой, здоровее будешь, Мишаня. А сколько же тебе твой босс платит, если не секрет?

— Триста баксов, какие тут секреты, — злобно отвечал Михаил. — А ты мне, Игоряха, если считать по нынешнему курсу, должен три штуки. Или я не прав?

— Да прав, прав, — рассмеялся Глотов. — И я не отказываюсь отдать. Ты не боись, Мишаня, за мной не заржавеет. Я тебе, братан, ещё могу ой как пригодиться…

— Да чем ты мне можешь пригодиться? Что с тебя проку? Только и знаешь, что в казино торчишь да водку глушишь…

Игорь слегка скривился, но сглотнул оскорбление.

— Братана моего помнишь? — тихо произнёс он.

— Так, смутно, — солгал Михаил, внутренне напрягаясь.

Он вовсе не был так пьян, как казалось Игорю. Он сам настоял на этой встрече, предложив угостить Игоря и поговорить о долге. Он прекрасно помнил его старшего брата Коляку. Эта угрюмая тупая личность в постоянной кепочке-малокозырочке, с папироской, прилипшей к губе, появлялась с приблатненной компашкой около их школы, когда Игоря кто-то обижал, и наводила шорох. Игорь и Коляка жили в коммуналке в соседнем с Михаилом доме на Ленинградском проспекте. Собственно, из-за этого старшего брата Михаил и водил дружбу с тупым Игорем, подкидывал ему деньжат с барского плеча, доставал продукты, шмотье. Взамен Михаилу была обеспечена безопасность и неприкосновенность. Но это так, для пущей страховки, вообще-то его мало кто обижал, слишком уж нужным он был человеком. Пару раз Игорь побывал у них дома, после чего из квартиры пропало несколько серебряных ложек и дефицитных книг. «Ты этого ублюдка больше в дом не води, — заявила Михаилу мать. — А то скоро по миру пойдём. И вообще, нечего тебе с ним дружить, тоже мне, нашёл себе приятеля, пакость какая…» — «Ты знаешь, мам, — произнёс тринадцатилетний Миша, — это нужный человек. Из-за дружбы с ним меня никто обидеть не может». — «Да? — покосилась на него мать. — Тогда общайся, но только там, на стороне. А здесь ему нечего воздух портить… Не обеднеем, разумеется, но больно уж он поган, ты меня извини…»