Я выбираю тебя! - Рокотов Сергей - Страница 24

— Группа уже давно выехала на место происшествия, — сообщил Молодцов. Ведется розыск. — А ты уже догадался, кто именно его похитил… Оперативно работаешь…

— Эх, — вздохнул Костя. — Догадаться, это не значит найти. А где искать такого человека, который действует практически в одиночку, знает лишь всевышний. Полагаю, сделать это будет крайне непросто. А пока найдем, Чугаев наверняка успеет порвать этого Григорянца на куски. Судя по всему, личность это весьма необузданная и дикая. Да и правда, честно говоря, на его стороне.

— Признаешь самосуд?

— А как же? Закон-то не сумел защитить ни права пострадавших, ни права невинно осужденных. Вот люди и взяли восстановление справедливости в свои руки. Что им ещё оставалось делать?

— То есть, ты хочешь сказать, что и убийство Татьяны Григорянц и исчезновение Левушкина и Прокофьева, все это дело рук Чугаева?

— Тут сложнее, Геннадий, тут сложнее…, — уклончиво говорил Костя, ему не хотелось в этих стенах упоминать имена Ирины Малиновской и её друга Федора. — Понимаешь, один тот августовский день девяносто первого года переломал судьбы многим людям… И теперь они за свои судьбы готовы мстить… Воистину, не буди лихо, покуда тихо…

— И что же ты намереваешься делать?

— Что делать? Искать, искать, искать… И Чугаева, и Григорянца, и Левушкина, и Прокофьева. А уж сколько займет времени этот процесс, не знаю… Полагаю только одно, спасти эту троицу от самосуда будет очень сложно…

11.

— Вылазь, — пробасил Григорянцу человек, представившийся газовиком, толкая его из проржавленного «Москвича».

— Ты куда меня привез? — пробормотал Эдуард, одетый по-домашнему, в спортивный костюм и пробковые тапочки.

— А ты мне не тычь, я те не Иван Кузьмич, — буркнул «газовик», схватил за грудки Григорянца и с недюжинной силой вытолкнул его из машины на снег. Григорянц еле удержался на ногах.

— Что вам от меня надо? — перешел на «вы» насмерть перепуганный бизнесмен. — Вы от Малиновской, я понимаю… Где она? Я готов ей все рассказать…

— Какой такой Малиновской? Не знаю я никакой Малиновской. Пошел вперед!

«Газовик» вытащил из кармана пистолет Макарова и погнал Григорянца в лес.

— Чего, примерз, крутой? Ничего, не так ещё замерзнешь, — пообещал он. — Мы в зоне мерзли, теперь твоя очередь.

Сам он был одет в теплую дутую куртку синего цвета и в пушистую собачью ушанку. На ногах были меховые сапоги. Лицо его показалось Григорянцу странно знакомым, как будто он когда-то давно видел его. Но где именно видел, он никак не мог вспомнить…

— Чего, глазами стал слабнуть? — презрительно фыркнул «газовик». Смотришь, щуришься и ни хрена не видишь… У, паскудина позорная…

Григорянц пошел по тропинке первым. Сзади, толкая его дулом пистолета в спину, шагал «газовик», постоянно бубня себе под нос грязные проклятия в адрес своего подконвойного.

Они прошли так около километра и вышли на другую дорогу. Там, на обочине стоял «Жигуленок», не менее ржавый, чем тот «Москвич». Но, в отличие от «Москвича» у него были номера. В машине сидел какой-то человек.

— Пересаживайся, Бердяшка! — скомандовал «газовик».

— Достал-таки, Чудо? — подивился Бердяшка, увидев перед собой такое странное явление, как человек в спортивном костюме, тапочках и роговых очках среди заснеженного февральского леса.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — мрачно констатировал Чудо. — А кто весел тот что? — обратился он к Григорянцу. — Тот что, говорю, творит, падло очкастое?

— Тот смеется, — пролепетал Григорянц.

На эти слова Бердяшка и Чудо позволили себе расхохотаться.

— Вот мы и смеемся, в натуре, — констатировал Чудо. — А ты что не смеешься, волчара позорная? — схватил он его за грудки и сильно толкнул. — Не весело тебе с нами, что ли?

Григорянц смолчал. Ему и впрямь было не весело. А наоборот, мерзко до невозможности. Оба его собеседника представляли собой настоящих маргиналов, безо всякого понятия, однако, как видно, далеко не робкого десятка…

— Не весело, так садись в тачку, поехали кататься, глядишь, развеселю, — пообещал Чудо. — Только ты поедешь без удобств, в багажнике поедешь… Ничего, там просторно, я всякую срань оттуда повытащил давеча, глядишь, не усохнешь… А и усохнешь, невелика потеря… Козлятина драная…

Он открыл багажник и велел Григорянцу лезть туда. Чтобы тот поторопился, подталкивал его дулом пистолета. Бердяшка тем временем мочился на снег и постоянно отхаркивался.

Багажник захлопнулся, и они поехали какими-то проселочными дорогами, судя по тряске, которую испытывал Григорянц, съежившись в вонючем багажнике «Жигуленка». Ехали довольно долго. Порой останавливались, возможно, на заправке, судя по жуткому запаху бензина, проникшему в багажник. Кричать Григорянц побоялся, он видел, что оба маргинала настроены весьма агрессивно и ничего не боятся. Нажать на курок пистолета им бы ничего не стоило…

Потом снова ехали, трясясь на российских заснеженных дорогах…

Григорянц чувствовал, что просто подыхает в этом вонючем грязном багажнике, подыхает от недостатка кислорода и от парализовавшего его чувства ужаса…

Когда машина снова остановилась, он почти потерял сознание…

— Выходи! — заорал Чудо, ткнув скорчившегося Григорянца в спину. — Чего, прикемарил малость? То-то, это тебе не «Мерседес-Бенц». Вылазь, чмо болотное!!!

Эдуард открыл глаза и стал с трудом вылезать из багажника. Руки и ноги его затекли, и когда ему удалось-таки выбраться наружу, он кувырнулся в снег.

— Экой ты хлипкий, — проворчал Чудо. — Вставай, падло, простудишься и подохнешь раньше времени. Штаны-то ещё не обделал, бизнесмен хренов? Вроде нет, — принюхался он. — Ничего, ещё обделаешься, — успокоил и его и самого себя.

— Что вам от меня надо? Я выполню все ваши условия, — лепетал Григорянц.

— Какие такие условия, дуболом? Нет у нас никаких условий, — продолжал ворчать Чудо своим прокуренным и пропитым басом. — Подохнешь тут, как скотина в снегу, вот и все наши условия…

Машина снова стояла на какой-то проселочной дороге. Григорянц нашел в себе силы подняться, стал продирать слепнущие от яркого солнца глаза, и тут с ужасом понял, что он прекрасно знает эти места… Выражение его лица быстро уловил Чудо.

— Узнал? Вижу… Узнал…, — лыбился прокуренными зубами Чудо. — Ну, хорошую экскурсию я тебе организовал? По местам былых сражений… Вспомнил молодость…

Григорянц вспомнил не только молодость, вспомнил он и своего мучителя. Перед глазами встали события десятилетней давности, пивной ларек около станции, около которого постоянно толкались и матюгались несколько парней. А верховодили ими двое — Шилкин и Чугаев, местная шпана. Шилкину было под тридцать, Чугаеву примерно столько же, сколько и Эдику — едва за двадцать. И именно Шилкин и Чугаев шли тогда по лесной дорожке, когда они с Левушкиным и Прокофьевым поджидали там Алексея Малиновского. И именно Шилкин и Чугаев ответили за несовершенное ими преступление…

— М-м-м…, — застонал Григорянц, холодея уже не от февральского мороза, а от всеобъемлющего чувства страха, проникшего во все его органы…

— Узнал, слы, Бердяшка, узнал! — хохотал Чугаев. — Узнал он меня, наконец… А там, на своей дачке глядел сквозь очки, как на вошь, когда я в его газовых котлах возился… А теперь узнал… Ну, пешую экскурсию творить станем или ноги пожалеем? Я на второй ходке ногу сломал на лесоповале, срослась неправильно, болит, падла…, — апеллировал он к товарищу, а потом снова повернулся к Григорянцу. — Тут недалече до того местечка, где вы с корешками парня ухандокали… Пойдем на место твоего злодейства, или тут расколешься?

— Что вы хотите?! — завопил Григорянц, чувствуя, как подгибаются его колени.

— Греб твою бабушку, экой ты, — развел ручищами Чудо. — Правды хотим, истины… Хотим, чтобы ты, паскудина, признание тут нам с Бердяшкой сотворил. Признание в злодействе своем… Колись, падло, один хрен, тебе не жить, — улыбнулся он большими желтыми зубами, а потом сладко зевнул. — На тебя помимо меня зуб имеет кое-кто. Так что, от нас улизнешь — к ним попадешь… Не…, — махнул он рукой своему товарищу. — Он не жилец на этом свете, не жилец… Давай, брат, Бердяшка, порвем его тут, в лесочке, не в кайф мне туда, к тому месту канать, стремно, к тому же, среди бела-то дня… Доставай инструмент, кончать его будем…