Воскресший для мщения - Рокотов Сергей - Страница 50

— Алексей Николаевич, я почти уговорил Викторию Щербак дать на суде показания. Это интеллигентная женщина, по образованию математик, работает в научном издательстве, и по-моему, у нее, наконец, заговорила совесть, — горячо говорил Сидельников. — Она же видела машину, запомнила её номер, который полностью совпадает с тем, который назвали вы. К тому же в протоколе имеются показания покойного Сытина, который тоже назвал этот же номер машины. А Щербак видела, как вы садились в свою машину за несколько минут до этого… Так что поборемся, Алексей Николаевич, поборемся… Да, и вот ещё что… Я тут навел справки у сведущих людей, так вот — этот Дырявин не имел никакого отношения к группе Славки-Цвета, которая наезжала на вашу фирму в феврале. Он отморозок, вернулся только что из заключения и ни с какой группировкой не был связан. И напал на вас, вполне возможно, только с одной целью — убить и завладеть машиной. А второй отморозок, его сообщник, увидев, что он в тяжелом состоянии после того, как получил от вас насосом по голове и ударился затылком об лед, взял да и придушил его. Ведь это вполне логично — толку то от него мало, а показания против соучастника дать мог. Версия более, чем убедительная, и мы её будем активно разрабатывать… Так что, не вешайте нос, Алексей Николаевич… Должна эта Щербак дать показания, должна…

— Ну а что, потом этот же отморозок убил Сытина и стал терроризировать Щербак? — засомневался Алексей. — Его же никто из них не знает, ему бы исчезнуть, а не зарисовываться…

— Это версия, рабочая версия, Алексей Николаевич, — загадочно улыбнулся Сидельников. — Не могу же я из вас правду клещами вытягивать. А раз не могу, а защищать вас обязан, то я создам свою правдоподобную версию, которая для нас с вами должна стать правдой, единой и неделимой правдой. Так-то вот… Были бы со мной пооткровеннее, нам обоим было бы куда легче… К тому же и следователь Бурлак далеко не какой-нибудь монстр, а очень обстоятельный и объективный господин… И никакого намерения топить вас он не имеет…

И услышав это, Алексей решил не отказываться от услуг Сидельникова.

… — Молодцы, какие вы у меня все молодцы, — потягивался в мягком кресле Евгений Петрович Шервуд. — Воистину, кадры решают все. А у талантливого руководителя и кадры должны быть столь же талантливыми. А ты, Мишель, просто выше всех похвал, — слегка приподнялся он с кресла и хлопнул по плечу Лычкина, сидящего напротив. — Ну я понимаю, Петр Петрович, опытнейший человек, матерый волк, но ты — тебе только двадцать три. А фору можешь дать многим старым лисам. Нет, поверь мне, быть тебе большим человеком! Но пока ты ещё человек маленький, выполняй все, что я тебе говорю. И продолжай наблюдение за этим одноногим Фроловым. Я верю, что на этом поприще нас ждет успех… Ты только не подумай, Мишель, что все это для меня имеет большое значение. Нет, разумеется, обули мы этот «Гермес» на немалую сумму, но, сам понимаешь, я занимаюсь не только этим, дел невпроворот. Время сейчас решающее — кто не подсуетится сейчас, будет потом лапу сосать, или другой какой-нибудь орган. Время новых Морганов и Дюпонов… Но если каждый будет выполнять свой долг так же артистично и филигранно, нас ждет большой успех. А время таких дуболомов, как Славка-Цвет, скоро канет в лету. Успеха будут добиваться интеллектуалы, талантливые борцы за денежные знаки, такие как ты, Мишель. Сожалею, что твой батюшка не дожил до наших светлых дней, полагаю, что он развернулся бы сейчас в свою полную мощь.

— А Черный? — вдруг сорвалось с языка Михаила.

Гнедой внезапно помрачнел и сделал глоток своего любимого виски «Джонни-Уолкер» с содовой водой.

— А откуда ты про него знаешь? — тихо спросил он, глядя куда-то в сторону.

— Так от вас же и слышал, вы о нем при мне говорили… Что Сергей Фролов обращался к нему за помощью.

— Я говорил? Что-то не припомню… Но, возможно и говорил, склероз, понимаешь, ранний склероз… Ну и забудь, раз слышал. Ты, Мишель, что-то стал задавать лишние вопросы. А у нас совсем иная картина, нежели, например, в Плехановском институте или в каком-нибудь другом учебном заведении… Там приветствуется задавание вопросов, у нас же это может стоить жизни — единственной, данной человеку Богом жизни. Так что вот — ни о каком Черном ты ничего не слышал. Впрочем, как и обо мне. Понял? — уставился он своими бездонными глазами на оторопевшего от своего глупого вопроса Михаила.

— П-п… Понял, — пробормотал тот.

— Ну а раз уж ты спросил, раз уж ты так любопытен, как моя бывшая подруга Варвара, я тебе отвечу в двух словах. Черный — это человек очень опасный, непредсказуемый и кровавый. Его слово дорогого стоит. Только сейчас ему не до этого. Его сейчас и в Москве-то нет. Над ним нависли тяжелые обвинения, статейка такая есть в Уголовном Кодексе — 93 — прим. Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах. Слышал, полагаю?

— Еще бы, отец по ней проходил…

— Ну вот, а у твоего отца не было возможности продернуть за кордон, времена были иные. А вот у Черного они имеются, чем он и не преминул воспользоваться. А уж где он, сие нам не ведомо, Михаил Гаврилович. Ну что, слышал ты когда-нибудь про Черного?

— Никогда.

— А про Гнедого?

— Тоже никогда.

— Ну и правильно, — рассмеялся Гнедой. — Не слышал, значит здоровее будешь и долго проживешь. Но что самое главное — проживешь в богатстве, а так что толку в нищете сто лет жить? Совершенно нецелесообразно, лучше уж пораньше загнуться. Как, например, моя бедная Варвара, моя любопытная бедная Варенька, — сделал он грустное лицо и даже прикоснулся белоснежным платочком к краешку левого глаза. — Эта девушка, чистая, нежная, задала какой-то неосторожный вопрос нашему общему другу Живоглоту и этот грубый человек посадил её в машину, вывез на природу и закопал живой в землю. Вот сволочь-то, — покачал головой Гнедой, а Михаил похолодел от ужаса. Ведь ещё две недели назад он заехал на виллу Гнедого. Был солнечный полу-зимний, полу-весенний день, Гнедой пировал с друзьями на закрытой отапливаемой веранде, а разряженная веселая Варенька сидела рядом с ним, и Гнедой оказывал ей всевозможные знаки внимания. Она была шикарно одета, на каждом из её холеных пальцев сверкали солидной величины бриллианты, за её здоровье поднимали тосты джентльмены уголовного вида, и вдруг…