Воскресший для мщения - Рокотов Сергей - Страница 47

— Может. Но этого не было. Я не знаю, из какой группировки этот Мойдодыр. Но я ни к какой группировке не принадлежу. И я не убивал его, я только бросил в него насос, когда он наставил на меня пистолет. Я тысячу раз вам повторял одно и то же, а вы все не верите. Имеет ли смысл вам работать со мной, если вы мне не верите?

— Я вижу, вы имеете весьма приблизительное представление о профессии адвоката, Алексей Николаевич, — снисходительно улыбнулся Сидельников. — У нас всякие варианты возможны. Полагаете, все мои клиенты выкладываются передо мной, как на исповеди? Тогда работать нам было бы так просто, что мы бы не получали столь солидное вознаграждение, какое порой имеем…

— Я не знаю, что скрывают от вас другие клиенты, но я рассказал вам об этом деле все. А если я что позабыл, то наверняка добавил Сергей Фролов, который в курсе всех моих злоключений…

Он говорил монотонным голосом, а сам думал только об одном — об этой фотографии… И она была беременна, так что же получается? Беременна от кого? От Лычкина? Видимо, он и был тем человеком, от которого она до знакомства с ним сделала аборт… И они встречались снова, за его спиной… Какая мерзость… И при этом она устроила сцену ревности у Ларисы…

— Вы что, Алексей Николаевич, не слушаете меня, что ли? — услышал он громкий голос Сидельникова.

— А? Что? — очнулся от своих мыслей Алексей. — Да, да… Петр Петрович, я не в состоянии сегодня говорить с вами. И вообще… Мне все равно. Если хотите, можете вообще ко мне больше не приходить.

— Что за ерунда? Что вы раскисли как барышня? Вы же боевой офицер, бывали в таких передрягах, мне рассказывал о вас Фролов. А тут… Что? Женщина изменила? Ну и что? Держитесь! Свидетель погиб? Другого найдем… Я работал и буду работать с вами. А мои вопросы, сомнения, вы не обижайтесь, поймите, они необходимы… Всегда надо помнить главную задачу — вы должны быть не здесь, а на свободе. И чем скорее, тем лучше. Под подписку о невыезде вас освободить невозможно, по таким статьям не освобождают. Так что теперь надо ждать окончания следствия и суда. А моя задача — чтобы вы шли не по сто третьей, за умышленное убийство, а по сто пятой статье, за превышение пределом необходимой обороны и получили бы два года, желательно, условно, или два года исправительных работ… А там, на воле, разберетесь со своими проблемами. Ну а сегодня я вас покидаю, возьмите себя в руки…

… Следствие длилось до конца лета. Ознакомившись со своим делом, Алексей понял, что дела его из рук вон плохи, и что он непременно будет осужден по сто третьей статье Уголовного Кодекса за умышленное убийство. Сидельников пытался ободрить его, но он в последнее время перестал верить ему. В его голове происходило что-то странное, он словно потерял почву под ногами. Кому верить? Кому верить? Что происходит вокруг? Похоже, этот мир сошел с ума… У всех на уме только одно — деньги, нажива, а отсюда — предательство, преступления, убийства… И даже Инна, которой он верил как самому себе, предала его, более того — решила поиздеваться над ним, прислав ему в отместку свою фотографию с Лычкиным. Да, наверняка, она была беременна от него. И все равно, он сочувствовал ей… Она так хотела ребенка, кто же так напугал её, что у неё произошел выкидыш? То аборт, то выкидыш… А, ладно, что о ней теперь думать? Теперь надо думать о себе… Да и о себе тоже скучно…

Его, как ни странно, утешали от безоговорочного черного отчаяния только воспоминания. Он все чаще и чаще вспоминал свою Ленку, вспоминал её постоянные упреки, её печальные глаза. Как им было хорошо вместе…

Он вспоминал танцевальную площадку в Белгороде, когда он, молоденький новоиспеченный лейтенант пригласил на танец худенькую белокурую девушку, очень смущавшуюся от его приглашения. «Все пройдет, и печаль, и радость», — пел голос в репродукторе. — «Все пройдет, так устроен свет…» А он, обняв её за талию, медленно переступал сапогами по площадке и вдыхал запах её волос.

Он прекрасно помнит их первую ночь, её смущение от этой близости… Как же им было хорошо вдвоем…А рождение Митьки… Он принимал его из роддома, этот маленький теплый комочек жизни, которую дал ему он, Алексей, помнит как сейчас этот волшебный запах детского тельца, помнит складочки на его ручках и ножках… Ленка… Митька… Что с ними сделали…

И тем не менее, как ни больно вспоминать о них, это единственные светлые воспоминания, которыми можно теперь хоть как-то отогреть душу. Это единственная точка опоры в этом омерзительном кровавом хаосе, неизвестно кем устроенном… Впрочем, известно — окаянной человеческой паскудной душонкой, её жаждой наживы, жаждой обогатиться за счет других… И никакие реформы не исправят положение. Мерзавцев и скотов на свете всегда будет гораздо больше, чем хороших людей, таков закон природы, и поменять его никто не сможет, ни Бог, ни царь и не герой…

Ленка была единственным близким ему человеком… А Инна… Она только внешне немного похожа на нее. Да и то не очень. Это тогда ему так казалось… А внутренне она подла и ничтожна… Как ему теперь стыдно и перед собой, и перед памятью Ленки и Митьки за свои признания ей в любви, за свою нежность и откровения…

И все же что-то не сходилось… Ну неужели она так подла, что в такой момент послала ему с адвокатом такую фотографию без всяких комментариев. Что бы там не было, не похоже все это на нее, совсем не похоже. Могло быть письмо с упреками, с проклятьями, но только не это… И тут же кто-то напугал её, лишил ребенка…

А может быть, это все же был ребенок не от Лычкина, а от него? Эта мысль все чаще и чаще приходила к нему в голову. Инна послала ему ещё одно письмо с Сидельниковым, но он прямо при нем разорвал конверт на мелкие клочки. А потом пожалел о своем поступке. Надо было прочитать, может быть, там и было разъяснение всем этим странным вещам?

Сидельников продолжал гнуть свою линию, въедливо расспрашивать о том, какая преступная группировка все же была так называемой «крышей» для малого предприятия «Гермес». А Алексей практически перестал работать с ним, он отвечал односложно и отрицательно, так как по этому поводу он ответить ничего не мог. Через Сидельникова он порой передавал Сергею Фролову письма, в которых намекал ему, чтобы он не был бы с ним очень откровенен. Хотя прекрасно понимал, что все это совершенно бесполезно — все письма читались Сидельниковым, это он прекрасно понял, и информацию, изложенную в них, особенно информацию Сергея он использовал в своих, непонятных Алексею целях. И впрямь — написал Сергей о свидетелях Щербак и Сытине, как тут же была насмерть запугана Щербак, отказавшаяся от показаний, а пьяница Сытин был убит. Что это — случайность? Навряд ли…