Морской узел - Граевский Александр Моисеевич - Страница 5

Надвигался вечер, а вместе с ним неприятная перспектива — разгружаться, переносить вещи, горючее, мотор сухим путем, а потом уже, на облегченной лодке форсировать трудную преграду.

Так бы, наверное, и сделали, если бы не проходил мимо какой-то мужичок из Канавы. Поглядев, как мы мучаемся, он крикнул:

— Не бойтесь, тут мелко!

Мы сначала не поняли, о чем идет речь, но потом сообразили: под настилом — мель. Смело взошли на него и если кое-где проваливались, то только до колен. Уперлись покрепче, навалились подружней, припомнили традиционное «Эй, ухнем!», и лодка наша мигом выскочила на чистую воду. Мы расхохотались, и долго еще подтрунивали друг над другом, припоминая напрасные страхи.

Уже темнело, волей-неволей пришлось заночевать, не дойдя до Канавы. Тем более, и место для ночлега было очень подходящее — крутой и сухой холм, оставшийся от вала, которым когда-то был обнесен канал. Рядом — ручеек, впадающий в канал и уж, конечно, сколько угодно дров.

У нас, несмотря на усталость, было прямо-таки преотличное настроение. Отпали сомнения в том, что не сможем проплыть по каналу, убедились воочию, что он действительно существует. Казалось, что самое трудное позади, дальше пойдет легче. В этом мы несколько ошиблись, однако в тот вечер нам было весело. У костра много шутили, смеялись, «заводили» друг друга.

Особенно доставалось нашему второму мотористу Рудику. Молодой парень, недавний десятиклассник, а теперь рабочий, он был порядочным увальнем. Спешить, особенно в начале похода, не очень любил. А при наших постоянных авралах — то лодку толкать, то завал разрубать, то лагерь готовить — такое качество, мягко выражаясь, не очень котировалось.

Парень привыкал к походной жизни трудно, не все ему давалось. К чести его надо сказать, что он менялся на глазах, становился общительней, подвижней, близко к сердцу стал принимать общие дела. Вот только не везло ему частенько.

В этот день Рудика укусила в глаз какая-то муха. Глаз быстро запух, веки и щека вздулись. А тут еще вымокли мы порядочно, перебираясь через старый шлюз. Сушились после этого все вместе, но сжечь куртку-штурмовку сумел только Рудик. Да так сжечь, что от нее буквально один ворот остался.

Утро следующего дня наступило свежее, росистое. Привычно загрузив лодку, взяли курс на Канаву. «Взяли курс» это, конечно, слишком громко сказано. Никакой курс тут брать не надо было — канал вел прямехонько к деревне. Но с каждым километром двигаться по нему становились все трудней и трудней.

Что только мы не выдумывали! Местами, где чуть поглубже, включали мотор. Где можно было — толкали лодку. Но дно и берега здесь вязкие, брести по ним — сущее мученье. Тогда сделали бечеву, употребили старый бурлацкий способ. Так, отвоевывая каждый метр, шли к цели.

Наконец вдали показались первые строения. В бинокль отлично были видны дома и сараи. Но... близок локоть, да не укусишь. Плыть стало просто невозможно. Надо было что-нибудь придумывать.

Собственно, выход был один — разгружать лодку и тащить груз на себе. Но делать это — ох, как не хотелось! Мы и без того умаялись порядком.

Не знаю, что бы мы в конце концов предприняли, если бы на берегу не появился высокий худощавый мужчина. Подойдя поближе, он остановился и стал наблюдать за нами. Бросив бесполезные попытки сдвинуть лодку с места, мы подошли к нему.

После первых приветствий разговорились. Мужчина оказался председателем здешнего колхоза, звали его Дмитрий Кондратьевич. Мне еще раз пришлось встретиться с этим человеком, и обе встречи оставили самые лучшие воспоминания. Хороший мужик Дмитрий Кондратьевич — спокойный, деловитый и душевный.

Он сказал нам, что немало был удивлен, увидев нашу лодку. На его памяти последний раз из посторонних проплыла по каналу со стороны Северной Кельтмы на маленьком катерке какая-то экспедиция еще в 1936 году. С тех пор никто не бывал. Это сообщение очень польстило нашему тщеславию.

Дмитрий Кондратьевич, видя затруднительное положение, в которое мы попали, предложил помощь. Он ушел в деревню и вскоре вернулся на лошади, запряженной... в сани. Да, да, именно в сани. Великое изобретение человечества — колесо, здесь, в болотном краю, не находит применения, дорог, подходящих для него, нет. Выручают волокуши да сани.

Как бы там ни было, нас не нужно было упрашивать воспользоваться предложенной помощью. Мигом нагрузили сани, в лодке оставили Юрку с Володей, а сами пошли налегке и вскоре были в Канаве. Следом за нами подошла и лодка.

Первыми нас встретили вездесущие ребятишки. Целыми стайками кружились, они возле нас, как и везде — очень любознательные. Быстрей других нашла с ними общий язык Рита, и вскоре возле нее собралось десятка два юных жителей Канавы.

Мы же в это время готовились к дальнейшему походу. Прежде всего — в магазин. Наши продовольственные запасы уже порядком истощились и пополнить их было просто необходимо.

Немного, наверно, деревень, дата возникновения которых так же точно известна, как дата возникновения деревни Канава. Когда в 1785 году начали работы по сооружению Северо-Екатерининского канала, то у северного его окончания, на берегу Северной Кельтмы, возвели, как сообщают историки, служебные помещения, казарму и «40 обывательских строений для переселившихся сюда крестьян». Сообщается также, что «поселок у северного устья канала получил название деревни Канавской».

Название деревни с годами изменилось, а сама деревня осталась, стоит крепко, несмотря на то, что канал, у которого она возникла, давным-давно заброшен.

Мы осмотрели деревню, заходили в дома. Живут здесь в достатке, чисто. В избах — электрический свет от своего движка, радиоприемники, сепараторы, много мебели. Есть клуб, а рядом с ним — волейбольная площадка. Здешняя молодежь, как правило, в города не уходит, живет и работает в родной деревне. Колхоз имени 1 Мая — животноводческий, доходы имеет неплохие, да, кроме того, все жители деревни — профессиональные охотники.

Мы путешествовали в 1960 году. Тогда только начались разговоры о проекте переброса части стока северных рек Печоры и Вычегды в Каму и Волгу. Еще не вышли на трассу изыскатели, еще тихо было в Канаве. Через три года все изменилось, все стало по-другому... Но об этом — ниже.

Проведя в деревне несколько часов и поблагодарив гостеприимных хозяев за радушие и помощь, мы вывели лодку в Северную Кельтму, которая в этих местах, у Канавы, имеет довольно невзрачный вид: и узка, и мелка. Путь по ней предстоял немалый. До ближайшей деревни Кирды сорок километров, от нее до следующего населенного пункта — еще сто двадцать.

Путь на Вычегду

Чего мы с нетерпением ждали в начале плавания по Северной Кельтме, так это появления ее притоков. Каждый, даже маленький ручеек, впадающий в реку, встречали с восторгом: все надеялись, что фарватер станет, наконец, глубже.

Но вот проплыли устья довольно крупных речек, позади остались Окос, Воль, Воча, а Северная Кельтма не становилась глубже. Казалось, вся вода, поступающая из притоков, шла лишь на то, чтобы тонким, ровным слоем покрыть песчаное ложе реки.

Именно на Северной Кельтме родилась формула, определяющая суть нашего плавания: «Только сядешь — вылезай! Только вылез — залезай!»

И действительно, не успеешь проплыть метров двести, как приходится прыгать в воду, толкать лодку. При этом нужно держать ухо востро: песчаная отмель, как правило, совершенно неожиданно сменяется крутым подводным откосом, и горе тебе, если зазевался. Лодку подхватывает течение и догонять ее приходится чуть ли не вплавь.

Шла к концу вторая неделя похода, мы порядком устали. Не располагало к хорошему настроению и то, что все время приходилось мокнуть. Раздетым сидеть в лодке — холодно, особенно утром и вечером. Все время раздеваться и одеваться — времени нет. Поэтому в воду прыгали прямо в одежде.