Сафари под Килиманджаро - Вагнер Йозеф - Страница 13

Через минуту на берегу реки собралось все африканское население нашего лагеря. Я с блаженством плескался в воде, погружался в нее и даже пытался сделать несколько взмахов, несмотря на то, что река была очень мелкой. Нет слов, чтобы описать это наслаждение, особенно, если термометр показывает 60 градусов жары.

Наслаждаясь водой — пусть она была теплой, но все же водой, — я совершенно забыл об африканцах. И вдруг я увидел, что произошло что-то необычайное. Я перестал плескаться и, не выходя из воды, с удивлением смотрел на берег.

Африканцы, всегда улыбающиеся и добродушные, как дети сейчас хмуро смотрели на меня при гробовом молчании. Какое-то время мы так смотрели друг на друга. Я не мог понять, что же происходит.

— Эй, что вы уставились на меня? Идите купаться!

Однако никто не шелохнулся, женщины и мужчины продолжали молча смотреть на меня. Я задумался над африканским составом нашего лагеря. Каждое племя имеет разные обычаи, касающиеся мытья. Может быть, в этом кроется причина? Например, когда рождается девочка в племени туркана, ее искупают, завернут в тряпку или в шкуру антилопы, и это будет первое и последнее мытье в ее жизни. Даже тогда, когда они идут за водой к реке, войти в воду должен мужчина. Он зачерпнет воду в сосуд, подаст его женщине, а понесет воду уже она. Когда женщины из племени туркана становятся очень грязными, они набирают полные горсти пыли и тщательно протирают ею свое тело. Интересно, что в этом племени самый низкий процент заболеваемости.

В племени укамба — наоборот. Женщины очень чистоплотны. Каждый вечер они отправляются к реке или ручью, чтобы помыться. Конечно, без мыла. Мыла они вообще не знают. Удивительно, что, несмотря на это, у женщин племени всегда прекрасная, чистая кожа, гладкая, как мрамор, без единого волоска. Впоследствии я узнал секрет: у них существует своя собственная косметика. Они всегда носят при себе особый камень, завернутый в платочек и привязанный к поясу. Этим камнем они тщательно трут свое тело и «состругивают» с кожи все, чему на ней не положено быть: ороговевшую кожу, волосы, грязь. Камень в платочке заменяет им все косметические средства, которыми пользуются наши европейские дамы, и это, действительно, самая эффективная косметика, которую мне когда-либо приходилось в жизни видеть.

Я стоял посреди реки и размышлял.

— Ну, что вы там стоите, — прокричал я снова. — Идите же!

И, чтобы вызвать у них желание искупаться, я начал дурачиться в воде, нырять, подражая дельфинам или бегемотам, кому, я сейчас уже точно не помню. И продолжал ломать себе голову над происходящим. Я сгорал от любопытства.

— Вы даже не представляете, какая чудесная вода!..

Но африканцы молча стояли на берегу в едином строю, тесно прижавшись друг к другу и напоминая неподвижную холодную стену, вытесанную из черного мрамора.

Через какое-то время один из африканцев, кажется, самый старший, вышел из строя, подошел близко к воде и строгим голосом позвал:

— Бвана!

— Что случилось? Что ты хочешь?

Он строго нахмурился и не отвечал. Остальные африканцы молча ждали.

— Бвана, — сказал он еще более строгим голосом. — Выйди вон из воды!

Признаюсь, я остолбенел от удивления. Африканец, который меня позвал, всегда был старательным, исполнительным и вежливым.

— Почему я должен выйти из воды? — спросил я голосом студентика, который стоит перед строгим учителем.

— Бвана, выйди!

Вышел. Иду шаг за шагом… Женщины и мужчины недоверчиво смотрят на меня, оглядывая меня со всех сторон… Черт возьми, что им может не нравиться в моей фигуре? Брюшко в Африке я уже потерял, тогда что же? Наконец я остановился на берегу.

— Бвана, что у тебя там? — спросил африканец с лицом строгого учителя.

Все смотрели на мою нижнюю часть тела, а я… был просто ошеломлен всем этим. В Африке европейцев иногда может что-то удивить, но этого я действительно не ожидал.

— Бвана, что у тебя там?

— Где?! — спросил я рассерженно, постепенно начиная понимать всю нелепость своего положения.

— Что и где у меня? Ну, покажи пальцем!

Африканец осторожно дотронулся до моих плавок, начал их недоверчиво ощупывать и, наконец, сказал:

— Зачем это тебе?

Я остолбенел.

— Зачем это тебе?

— Ну, ведь знаешь, это так…

Я мялся, не зная, что им сказать. Как объяснить людям, которые видели только девственный лес, что купаться следует в плавках? Поверьте, я и сам в эту минуту вдруг почувствовал, что плавки — это смешная и ненужная выдумка.

— А ну, снимай! — приказал африканец.

Я стянул плавки. Начался самый детальный осмотр, похожий на осмотр призывников в армию.

— Хорошо, бвана! — сказал африканец. — А теперь идем купаться.

Африканцы стали раздеваться, и все сразу изменилось — они смеялись, радовались и с восторженным криком втащили меня в воду. И тогда я понял, почему они не хотели вместе со мной купаться. Они не доверяли нашей европейской выдумке, подозревая, что у меня может быть какая-нибудь болезнь, которую я скрываю. С тех пор в Африке я купаюсь без плавок.

Отиен родом из Кении. Это симпатичный верзила, самоотверженный работник, только немного неуклюжий.

Однажды в буше, когда мы грузили жирафа, голова Отиена оказалась между ящиком и стенкой грузовой автомашины. Африканцы его дернули, к несчастью, там был болт, и от уха Отиена остался только кусок.

А теперь представьте себе мое положение. Отиен кричит от боли, а африканцы над ним смеются, да еще и подшучивают:

— Отиен, что ты скажешь жене, где оставил ухо?

— Ха, ха… мужчина без уха.

Я быстро посадил Отиена в джип, сам сел за руль и гнал по бушу так, как ни на одной охоте. Когда мы приехали в лагерь, вокруг перепуганного и несчастного Отиена собрались все. Правда, никто в этом несчастном случае не видел трагедии, за исключением Отиена и меня. Вокруг царило всеобщее веселье. Я быстро принес аптечку и начал Отиена успокаивать.

— Не бойся, Отиен, сейчас у тебя перестанет болеть.

— Но мое ухо, — плакал он. — Где мое ухо?

Я вынул из аптечки инструменты, обработал рану и быстро «прикрепил» оторванную часть уха. Я был так поглощен работой, что даже не заметил, какая в лагере воцарилась тишина. Африканцы с интересом следили за каждым моим движением. Да, в буше человек должен уметь делать все — даже уши пришивать. Сначала африканцы думали, что я собираюсь отрезать ухо. Правда, все это я понял позже, а тогда мне было не до этого.

— Так… А теперь поехали в больницу, — распорядился я после оказания первой помощи.

В больницу? Слово «больница» вызвало такое же волнение, как если бы в лагере вдруг взорвалась бомба. Ведь мы в девственном лесу, а это не то, что прошел несколько километров — и к твоим услугам медицинская помощь. Совсем наоборот. А тут еще большой начальник готов из-за какого-то одного уха проделать такой длинный путь! В их воображении это не укладывалось.

Мы отправились в больницу. Дежурил как раз индийский врач. Он тоже удивился, когда я его попросил спасти ухо Отиена, предупредив, что гонорар я заплачу сразу же, а размеры гонорара не имеют для меня значения…

Когда мы вернулись в лагерь, голова Отиена была забинтована. Никто не верил, что у него есть ухо. Не верил и Отиен. Пришел день, когда я впервые должен был снять с него повязку. Весь лагерь был на ногах. Весь! Можете представить мое состояние? Признаюсь, что у меня дрожали руки. Стояла мертвая тишина, никто не проронил ни одного слова. Когда повязка была снята, африканцы охнули:

— У него… есть ухо!.. У-у-хо!

Правда, оно было немного толще другого, но оно было… Отиен осторожно, с недоверием ощупал его, а потом попросил, чтобы ему дали зеркало. Долго он ничего не говорил. Потом с благодарностью прошептал:

— Бвана.

Больше он ничего не в состоянии был сказать.

Потом мы устроили небольшое пиршество. Отиену по такому случаю я подарил красивый пестрый платок, который он не снимал ни днем, ни ночью.