Слепая кара - Рокотов Сергей - Страница 4

Вернулась в комнату, а тут раздался звонок в дверь.

Вскоре в комнату влетел крепенький, коротко стриженный малец лет десяти, влетел с шумом, с какими-то возгласами, но увидел труп и резко остановился. Люба схватила сына за плечи, прижала к себе.

— Ой, не смотри, сынок, не смотри. — Она стала прикрывать ему глаза руками. Тот, однако, очень хотел посмотреть и вырывался изо всех сил.

— Пусти, мам, пусти, говорю! Чего? Убили папку-то? Кто это его? Небось Вовка!

— Замолчи! — прикрикнула Люба. — И вообще, иди в комнату к Наташе, нечего тебе тут делать. Не для твоих глаз такое зрелище.

— Да никуда я не пойду, дай поглядеть-то! Ух ты! — вылупил глаза малец. — Ну и дырища у него в груди!

А крови-то! Чем это его саданули? Ножом, что ли? Вы кто? Следователь? Здрассьте. Вы откуда? Из МУРа? Ух, интересно…

— Здравствуй, Толик, — сказал Гусев.

— Здрассьте. Мам, я побегу гулять! Покушать нет ничего? Жрать охота!

Люба с осуждением смотрела на сына. Она ждала слез, страха, но увидела лишь равнодушие, дурацкое возбуждение и нездоровый интерес к происходящему.

Подивился и Гусев.

— Потом покушаешь, Толик, — строго сказала Люба. — Сейчас тут люди.

— Ну, я тогда побежал, пацанам расскажу, обалдеют..

— А вот этого делать не надо, Толик, — попросил Гусев. — Побудь пока дома, посиди с нами, ты нам не мешаешь.

— Да ну, сидеть! Погода такая классная! Чой-то я тут с трупом должен сидеть? Противно ведь!

— Что ты говоришь, поганец?! — возмутилась Люба. — Отец он ведь тебе!

— Сам знаю, что отец, — набычился Толик. — А чем я могу помочь? Чего разоралась?

— Замолчи! — вскочила Люба. — Ремня ща получишь!

— Тихо, тихо, — успокоил Гусев. — Ты, Толик, нам можешь тоже помочь. Мы кое о чем тебя спросим с Пал Васильичем.

— Спрашивайте. А это у вас чо? А это чо?

— Толик, — спросил Гусев, — почему ты решил, что твоего отца убил Вовка? Ты так ведь сказал?

— А кто еще? Они тут бухали вчера целый день, а потом побазарили. Этот козел к Наташке стал приставать, а батька… — При этом он хитро и мерзко поглядел на мать. Та сделала страшное лицо. — А батька его выгнал. А тот пригрозил ему. Вот я и думаю: ну, пришел, опять базар, и, значит… убил. Мам, дай хоть колбаски, жрать охота, — вдруг заныл Толик.

— На, на, обожрись, зараза! — закричала Любка и вытащила из сумки полбатона любительской колбасы.

Тот схватил колбасу, положил на стол, отрезал себе здоровенный кусок и принялся его смачно есть без хлеба.

Вдруг вспомнил что-то и стал бубнить с набитым ртом:

— М-м-м, б-б-б…

— Прожуй сначала, — сказал Гусев, с удивлением глядя на мальчика.

— Я чо? — Толик наконец прожевал колбасу и сумел произнести членораздельно:

— Этот Трыкин болтался по двору и орал про папку плохие слова, блядь, говорит, убью, говорит, мы с пацанами в футбол играли, я ему еще по тыкве мячом заехал — специально, чтобы не базарил. Он матюгами начал и за мной погнался.

Ну я, понятно, домой, хрена ему меня догнать…

— Ты говори, да не заговаривайся! — прикрикнула Любка. — Ты что себе позволяешь? Ты с кем разговариваешь, засранец? Это капитан из милиции, а ты матом кроешь!

— Я же говорю как было, для ясности, — оправдывался Толик.

— Ну вот, видите, — сказала Люба. — Значит, он еще и угрожал. Да он, он, точно он, найдете — значит, дело ясное. Он заховался где-то с перепугу. Искать надо.

В это время вошли Сергеев и участковый Царев, здоровенный, толстый, потный.

— Вот такие дела, Алексей Алексеевич, — сказала ему Люба.

— Да, допился Николай, — вздохнул Царев. — Эх, говорил я ему. Здравствуйте, товарищ капитан.

— Здравствуйте. Скажите, что вы можете сообщить про покойного Фомичева и Трыкина, которого подозревают в убийстве?

— Что могу сказать? Николай был мужик деловой, а вот как закрыли их магазин, да и раньше — ну, понимаете, доходы не те, настроение не то, стал попивать и нашел себе собутыльников. Я этого Трыкина давно знаю. Трижды судим, за хулиганство дважды и за грабеж. Нигде не работает. Ведет антиобщественный образ жизни, неоднократно мной предупреждался. А что я ему могу сделать? За сто первый километр сейчас не высылают, жена работает, он за ее счет живет, имеет право. Ходит и пьет, а потом хулиганит на улице. Но в меру — больше пятнадцати суток давно не получал.

Сейчас вот допросили жену — говорит, что со вчерашнего дня его не видела. Сын двенадцатилетний подтверждает, соседей опросили, видели, как Трыкин по двору болтался, потом ему мячом вот этот… попал в голову, он погнался за ним и исчез куда-то. Больше его не видели.

— Надо искать, — сказал Гусев, и в это время раздался звонок в дверь. Люба пошла открывать, и вскоре в комнате появился человечек, круглый, как шар, и красный, как помидор. По описаниям, это был третий собутыльник Васька Сапелкин.

— Коляка! — закричал вошедший. — Коляка! Братан! Друган! Кто ж это тебя?!

Он бросился к убитому. Его приостановил участковый Царев.

— Минуточку, Сапелкин, минуточку.

— Да вы что, гражданин Царев?! Алексей Алексеевич! Видите же, друга убили, он же мне как брат родной, я за него… Дайте мне его поцеловать на прощание.

Гусев кивнул головой. Сапелкин сел на корточки рядом с трупом Николая и заплакал.

— — Какой парень был Какой парень! Во парень Коляка! Он же мне как брат родной.

Все почувствовали крепчайший запах, исходивший от Сапелкина.

— Скажите, Сапелкин, что произошло вчера здесь между Фомичевым и Трыкиным? Только поподробней и поспокойней.

Сбиваясь и путаясь, Сапелкин поведал почти то же самое, что рассказывала Люба.

— Вы полагаете, Трыкин мог убить Фомичева? — спросил Гусев.

— Вовка-то?! — крикнул Сапелкин. — Да что вы?

Да ни за что! Это он с виду такой, а так он добрый, я-то знаю…

— Добрый, дальше некуда! — обозлилась Любка. — Всех бы вас, добрых, отсюда за сто первый километр, чтобы воздух не портили людям! Нашел доброго! Не слушайте его, товарищ капитан, дружка выгораживает, собутыльника.

— А ты чего его топишь, Люб? — возмутился и Сапелкин. — Что он тебе такого сделал, что ты его в убийцы записываешь сразу? Ну, побазарили они между собой, так чего не бывает между друзьями? Так что же он, по-твоему, пришел сюда днем и прирезал Кольку?

Добро бы еще вчера в горячке, в драке, это еще туда-сюда, но чтобы прийти специально и убить, я этому ни в жисть не поверю. Он добрый, я знаю, он собак бездомных подбирал, лечил их, жалостливый он, понимаете, не верю я, чтобы он мог друга прирезать, не верю, и все.

— А вы его не видели со вчерашнего дня? — спросил Гусев.

— Нет, не видел.

— А не предполагаете, куда он мог запропаститься?

— Да мало ли… Подумать надо. — По лицу Сапелкина можно было догадаться, что он знает, где Трыкин.

— Вы подумайте, подумайте, это очень важно, прежде всего для него. Что бы там ни было, ему нужно появиться у нас. Если убил и если не убивал — тем более. Вы понимаете, какое страшное обвинение нависло над вашим товарищем, Сапелкин?

— Да, понимаю… — Глазенки Сапелкина заблестели, забегали, видно было, что он колеблется, сказать или нет, где можно найти Трыкина. Не будет ли это предательством по отношению к товарищу. Но он взглянул на труп Николая и выпалил:

— Езжайте на улицу Гримау, дом десять. Там он должен быть. Там Верка живет, любовница его. Там его и найдете.

— Сергеев! Давайте вместе с Алексеем Алексеевичем срочно туда. И привезите сюда Трыкина!

Сергеев и Царев вышли.

— Закурить позволите здесь, Любовь Михайловна? — спросил Гусев.

— Курите, конечно, товарищ инспектор. Вот пепельница.

— Спасибо. — Гусев вытащил пачку «Кэмела», закурил.

Потом решил выйти в туалет. Проходя по темному коридору, почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся…

В коридоре стояла маленькая старушка Вера Александровна и смотрела на него. В ее взгляде Гусев почувствовал какое-то напряжение. В нем были мольба и желание что-то важное рассказать ему, Гусеву. Он невольно вздрогнул и сделал шаг к ней. Но она резко повернулась, открыла дверь своей комнаты и шагнула в нее. Хлопнула дверью.