Страна золотых пагод - Рамешова Станислава - Страница 17

Открыла дверь в ванную, и первое, что увидела, — маленькие ящерки, испуганно разбежавшиеся по стенам. Гекконы! Совсем забыла о них. Глазки словно темные бусинки, гибкие тельца песочного цвета с почти прозрачным брюшком. «Как мы уживемся друг с другом?»

В Бирме такие ящерицы повсюду. Бегают по потолку с той же ловкостью, что и по земле. Что ж, придется привыкать. К тому же ящерицы полезны: там, где они поселились, мало мух и комаров.

Двери ванной, разбухшие после недавно закончившегося сезона дождей, закрывались с трудом. От удара что-то упало… Ящерка. Мгновение она неподвижно лежала на полу, точно застыла, потом цокнула языком и молниеносно юркнула под кровать, только хвост мелькнул.

А на чердаке дома живут другие ящерицы — большие, серые, зубастые. Их зовут таукте, оттого что они кричат хрипловатым, срывающимся голоском: «Таукте, таукте».

Маленькие ящерки-мухоловки встречаются повсюду, таукте — реже. Говорят, если под крышей поселилась таукте, в семью придут счастье и покой.

В бирманской сказке рассказывается: в доме, где жили ленивые, нерадивые люди, объявилась таукте. Целыми днями она без устали кричала. Не давала ни поспать лишний час, ни посудачить с соседями. Чтобы не слышать ее крика, хозяева стали уходить спозаранку в поле и без передышки там работали допоздна. Скоро в дом пришел достаток. С тех пор живет примета: кричит в доме таукте — будет удача.

В шкафу пахло нафталином. Тот же запах я уловила во дворе.

Семья, живущая по соседству, очевидно, собиралась в гости: на веревках висели, проветриваясь, праздничные юбки — лоунджи и кружевные женские блузы — эйнджи.

Без нафталина в Бирме не обойтись. Белые пахучие крупинки предохраняют одежду от нашествия кокроушей. Так бирманцы называют крупных рыжих летающих тараканов, напоминающих своими жесткими надкрыльями наших майских жуков. Появление в шкафу хотя бы одного кокроуша грозит бедой: он может изъесть всю одежду.

Выйдя на открытую террасу, я впитывала первые впечатления. Вокруг лежал мир, полный запахов и цветов. Гибкие пальмы раскинули кроны над крышей дома. С ограды свисали изящные плети бугенвиллей с сиреневыми и розовыми соцветиями. На улице не было ни души. Только изредка вдоль забора проходили монахи-поунджи в оранжевых тогах. Значит, где-то рядом монастырь.

Стоило мне появиться на террасе, как на ближнюю пальму спикировала ворона, за ней вторая, третья… Огромные черные птицы с мощными клювами выжидательно поглядывали: нет ли чем поживиться? И тут я сделала ошибку — бросила банан. Отчаянно каркая, вороны кинулись вниз, и через секунду их собралась целая стая. Птицы дрались, угрожающе хлопали крыльями. Даже когда с добычей было покончено, улетать они не собирались, а дерзко уселись на заборе, кося глазом и выжидая новую поживу.

Вороны — естественная санитарная служба Рангуна. Шумят, суетятся базары. А когда завечереет и опустеют торговые ряды, на кучи оставленного мусора слетятся вороны и дочиста подберут остатки.

Бирманские вороны совсем не простофили, как в известной басне. Они очень агрессивны, отважно дерутся с собаками из-за добычи и нередко выходят победителями.

Кстати, бездомные собаки — другая «достопримечательность» Рангуна. Неистребимое, неисчислимое, выносливое племя. Без хозяина, без пристанища. Худые, ободранные, грязные рыжие псы с вечно опущенным тощим хвостом и настороженными глазами сотнями бродят по улицам, базарам и шоссе, часто становясь причиной и жертвой автомобильных аварий.

Мысль пройтись по окрестностям пришла мне в голову, едва день стал клониться к вечеру и спала жара.

Все еще как во сне.

Трусят по дорогам оранжевые трехколесные такси с брезентовым верхом. Мужчины в черных куртках без воротника и широких юбках-простынях, спереди завязанных узлом, степенно шагают по улицам. На ногах у всех резиновые шлепанцы, в каких обычно ходят по пляжу, а иные и вовсе босиком. У многих прохожих рот красен от жвачки — бетеля. Грациозно ступают, едва касаясь земли, студентки и старшеклассницы в белоснежных эйнджи и в длинных, до пят, зеленых лоунджи. В черных волосах — свежий цветок. На смуглых щеках — белые пятна от пудры «танака», предохраняющей кожу от загара и солнечных ожогов.

А вот показалась монахиня в розовой рясе, с наголо обритой головой. Она неторопливо направляется к деревянному навесу, где стоят глиняные пузатые горшки с водой и кружки.

По всей Бирме можно увидеть такие навесы или будочки на колесах — в лесу, у дороги, на горе. Кем выстроены они — не известно. Но в них усталый путник всегда может найти кувшин со свежей водой и отдохнуть подле них в тени. Поставить такой навес — их называют сая — значит сотворить добро, которое зачтется в следующей жизни.

А на этом углу вовсю идет торговля лимонадом. «Лимонад» готовится при вас. Продавец берет стебель сахарного тростника, зажимает его между вращающимися валиками — по желобку стекает в стаканы мутно-зеленый сок. К нему добавляют кусочки льда — и напиток готов. Полчища назойливых мух вьются возле этих «соковыжималок».

Недалеко от нашего дома примостилась на тротуаре чайная под открытым небом: деревянный стол и пара струганых скамеек.

Бирманцы обожают чай. Чаепитие — настоящий ритуал, предполагающий определенный душевный настрой и хорошую погоду. Можно, конечно, наскоро проглотить чашку чая и у себя дома, сидя на корточках за низким столиком на веранде хижины. Но куда лучше отправиться в чайную, где можно встретить соседа, поговорить с ним, обсудить новости.

Натуральный бирманский чай из зеленых листьев немного горчит, но зато прекрасно утоляет жажду. Обычно его пьют не в чистом виде, а со сладким сгущенным молоком.

Нередкие гости чайных — женщины. Почти все бирманки миловидны: фигуры фей, длинные густые волосы цвета воронова крыла и широко поставленные миндалевидные глаза. Кухонной стряпней они занимаются неохотно, по крайней мере горожанки. Если можно купить еду, они предпочитают не готовить. К их услугам многочисленные уличные харчевни. Здесь можно поесть, купить еду, положить в принесенную с собой посуду и спокойно унести домой. Никого это не удивит.

Вечером к нашему дому подошли два мальчика в белых одеждах. На плечах они несли палку, на которой висели две вместительные миски с рисом. В руках они держали маленькую кружку для денег и гонг.

Мальчики остановились против наших ворот, ударили в гонг и выжидательно посмотрели на нас. Затем один из них выразительно погремел кружкой с монетами. И снова минутное ожидание.

Мы знали, что в Рангуне продают рис, разнося по домам. Но нам не нужен был рис, а потому мы удивились их настойчивости.

Постояв еще минуту, они взяли свою палку, рис, гонг, кружку и, кинув на нас презрительный взгляд, двинулись к соседям. Тотчас из ворот вышла молодая бирманка и насыпала им две горсти риса в миски. Вот тебе раз! Досадная ошибка! Оказалось, эти мальчики — не продавцы, а послушники из соседнего монастыря. Только потом мы узнали, что поунджи обходят дома лишь по утрам и получают готовую еду, а послушники собирают рис и деньги для монастыря в любое время дня.

Первая прогулка по Рангуну окончена. Теперь побыстрее освободить горящие ноги от надетых по незнанию туфель (стало ясно, что здесь можно носить только сандалии или босоножки), принять душ — и отдыхать.

Но не тут-то было. Из душа вылилась тоненькая струйка кипятка (хотя я открыла холодный кран), заклокотала, захлебнулась — и конец. Что делать без воды? Спросить? Но кого и где? Мы еще не знакомы с соседями. После минутного колебания беру ведро и иду вниз, к ограде, к водоему.

В Рангуне не хватает воды: городской водопровод недостаточно мощен, чтобы удовлетворить потребности населения. Вода подается по графику, в каждый район в «свои» часы. Хозяйки знают: течет вода — скорее стирать, наполнить все емкости, чтобы хватило запасов до следующего дня. Такой жесткий режим приучает бережно расходовать воду.