Кто последний за смертью? - Рокотов Сергей - Страница 29

Николаев подошел к Вере Георгиевне и взял ее под руку. Держитесь, Вера Георгиевна, — произнес он, чувствуя, как мурашки бегут у него по спине. — Я понимаю вас, я отец, но умоляю — держитесь… Не беспокойтесь за меня, — ледяным тоном сказала Вера Георгиевна. — Я выдержу. Я все выдержу.

Но когда открыли труп женщины, душераздирающий крик наполнил мертвецкую. Вера Георгиевна бросилась к телу дочери, ломая себе руки, упала перед ним на колени. Леночка! Леночка!!! Доченька!!! — глаза ее так расширились, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. — Доченька!!! Что они с тобой сделали?!!! Что они с тобой сделали?!!! Маленькая моя… эти ручки, эти ножки…эта родинка на правой ручке и пятнышко на левой коленке. Сколько раз я целовала это пятнышко, когда купала, когда укладывала спать. Я думала, ты будешь счастливой…Господи, господи… — Она стала говорить как-то нараспев, словно причитать, и несколько взрослых мужчин, глядящих на это, слушающих это, чувствовали, что плачут, что слезы текут у них по щекам. Константин Гусев просто рыдал навзрыд, уже не стесняясь своих спазмов. Прекрати, — шепнул ему Николаев, вытирая слезу со щеки. Глазик, глазик родной, его больше нет, его выбили, — продолжала причитать Вера Георгиевна. Это что же такое делается? Что это делается такое?! вскочила она с колен и бросилась на мужчин, потрясая сухими кулачками перед их носами. — Вы, блюстители порядка, почему вы не можете нас защитить, защитить наших детей, почему с ними такое делают? Павел Николаевич, я же вам сказала, что они в Крыму, почему вы их не нашли?! Какой же вы дурак!!! Вы Полещука тогда не узнали! Ужас!!! Какой ужас!!!

Николаев и Гусев взяли ее под руки и отвели в сторону. Вы узнаете свою жену Елену в этой женщине? — спросил Клементьев у Кирилла. Тот задумчиво глядел на труп. Конечно, узнаю. Разве муж может не знать тело своей жены, все его интимные подробности, пятнышко, например, это родимое. — Кирилл говорил монотонно, словно зомбированный — ни слез, ни истерик. — Это она. Но лицо…Кто же мог такое сделать с лицом женщины? Молодой женщины? Слава Богу, что это не ты! — вдруг яростно выкрикнула Вера Георгиевна. — Но именно ты принес ей несчастье! Почему это именно я принес ей несчастье?!взорвался вдруг Кирилл. — Я любил ее, я все делал для нее, и не моя вина, если она любила другого и убежала с ним… Ты развратил ее морально! Ты сделал из моей ласковой девочки жадную холодную даму, такую же, как ты сам, уважающую только баксы, баксы, повторила она с омерзением. — Не только ты, конечно, — вдруг несколько поутихла она. — А еще и время, это развратное отвратительное время, когда исчезли все ценности, когда все заслонили эти рожи президентов США на зеленых бумажках. Ладно, не время сейчас…. — совсем тихо произнесла она, но снова взглянула на труп и закричала: — Доченька моя! Ягодка моя! Я теперь совсем одна, совсем… Кто это сделал? Кто? Найдите же его, Павел Николаевич, родненький, найдите, умоляю вас… Она бросилась перед Николаевым на колени на холодный пол мертвецкой. — Умоляю вас, найдите и отдайте мне, я сама…. — она зашипела при этих сло-

вах, — сама выцарапаю ему глаза, выдеру волосы, разрежу на куски. Только найдите этих бандитов…

Испуганные Николаев и Гусев подняли ее с пола, стали выводить из мертвецкой. За ними, находясь в совершенной прострации, шагал Кирилл. Губы его беззвучно шевелились. Я не хочу уходить! — кричала Вера Георгина. — Я же больше никогда не увижу свою доченьку, я не смогу поцеловать это родимое пятнышко… Вы увидите ее, увидите, если захотите, сказал Николаев. — Ее отвезут в Москву и там вы ее похороните. Хоронить ее придется в закрытом гробу. И никогда я ее больше не увижу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел Леночку в таком виде, — вдруг спокойно произнесла окаменевшая от горя женщина. — Так что, дайте я еще раз на нее посмотрю и поцелую в последний разочек.

Она подошла к дочери, опустилась на колени и поцеловала родимое пятнышко у нее на ноге. Прощай, доченька, спи спокойно. Я найду того, кто сделал это, клянусь тебе, найду. Всю жизнь отдам для этого, — чеканными словами произнесла она.

Ошеломленные страшной сценой Николаев и Гусев курили на улице одну сигарету за другой. Ты слышал, она сказала ему: Слава Богу, что я знаю, что не ты, — сказал Николаев. Откуда она может это знать? Спросим попозже. Но я действительно думаю, что Воропаев на это не способен. Жидок он очень, хоть и совершенно беспринципен. Конечно, он таил на них злобу с тех пор, как узнал про их связь, конечно, эта злоба усилилась с тех пор, когда они сбежали, и еще усилилась с тех пор, как он узнал про ограбление. Но так убить… Сам бы, конечно, не сумел, девяносто девять процентов. Но мог нанять… Не исключено. Будем проверять алиби. Ну что, вызываем Полещуков? Надо ли? Его уже опознали два человека, я третий. Будем отправлять в Москву, там и проведем опознание. Ладно. Для Веры Георгиевны и Кирилла сняли два одноместных номера в той же гостинице. Николаев боялся оставлять ее одну, но она сама попросила дать ей побыть наедине со своими мыслями, со своим горем. Вы за меня не тревожьтесь. Я с собой ничего не сделаю, — сверкая глазами, сказала она.У меня еще есть дела на этой Земле. Сейчас же мне просто надо отдохнуть. А потом, наверное, вы захотите со мной поговорить. Я не настаиваю. Для вас и этого слишком много. Вы знаете, Павел Николаевич, — мечтательно произнесла Вера Георгиевна. — А ведь мы здесь были с Леночкой два раза. А в первый раз в 1971 году вместе с моим мужем. Леночке было два годика, она была такая пухленькая, беленькая, как мячик… — Рыдание сковало ей горло, но она продолжала, словно нарочно мучая себя. — Поначалу она не хотела купаться в море, хоть было тепло, шел август. Но потом ей так понравилось, она бегала по бережку, плескалась, а мой муж пытался ее учить держаться на воде. Представляете, в два годика… Я ему говорю — она же захлебнется, а он сам так радовался… А потом он уехал по делам в Москву, якобы, его вызвали. Мы остались с Леночкой вдвоем, что поделаешь — работа есть работа. А когда я приехала в Москву, то узнала о его измене. И все… Вы будете сообщать ему про…это? Нет, — коротко отрезала Вера Георгиевна. Зачем? Я сама ее вырастила, это моя дочь. Я никаких денег от него не принимала, отсылала назад, и он перестал присылать. Я ведь принципиальная, Павел Николаевич, я подачек не возьму, хоть бы мы обе с голоду умирали. Но мы не умирали тогда, мы погибаем теперь. Но вы же говорили, что он зовет вас к себе. Зовет. Это правда. Но я не прощаю ему измену. И хватит об этом… А во второй раз мы ездили с Леночкой в Ялту в 1984 году, ей было пятнадцать лет. Мы снимали такую чудную комнатку, ближе к Мисхору. Андрея как раз забрали весной в армию, и она очень скучала по нему. А все соседские мальчишки были влюблены в нее, то и дело подбрасывали записочки, смешные такие: «Лена, я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Приходи к пяти часам в парк к фонтану.» Но она не ходила на свидания, она была такая грустная, серьезная. Совсем как взрослая женщина, которая ждет мужа из армии… А Андрей служил у черта на рогах, на Дальнем Востоке. Да, кто же тогда мог предположить, что их жизнь закончится именно здесь, в Ялте, и так страшно…Как же причудливы перипетии судьбы, а, Павел Николаевич? Ммм-да…. — промычал нечто нечленораздельное Николаев, потрясенный этим безмерным человеческим горем. Чем он мог ее утешить? Чем? Она то бледнела, вся дрожа, но вдруг ее лицо по крывалось густой краской, глаза влажнели, взгляд становился мечтательным. Она была вся в прошлом, когда Леночке было два годика… пятнадцать лет… А потом опять вспоминала увиденное сегодня и бледнела как смерть.

Николаев пригласил ее попить кофе. Она согласилась. Раньше люди хоть могли отдыхать на курортах. Простые люди, как мы с вами, — говорила Вера Георгиевна, держа в руках чашку с дымящимся кофе. — А теперь… Поглядите, кто здесь находится… Одни крутые — бизнесмены, да бандиты, которые их выслеживают, чтобы убить и ограбить. Во что превратилась жизнь? Мне кажется, это временно, Вера Георгиевна, — отвечал Николаев, закуривая очередную сигарету. — Переходный период. Переход от скотства к полному скотству, уточнила Вера Георгиевна. — Не верю я в великое будущее России, и Украины тоже, — добавила она. Я и забыла, что благодаря Никите Сергеевичу Хрущеву мы с вами теперь находимся в суверенном иностранном государстве. Да, за границей в Крыму я никогда еще не был. Как, впрочем, и вообще за границей. И я нигде за границей не была, а мне ведь уже сорок восемь. В семидесятом году мы хотели поехать с мужем в Чехословакию, я так мечтала увидеть Прагу, но его не пустили, у него была какая-то там форма секретности. Так я нигде и не побывала. А теперь и на наши курорты я могу выехать только вот таким… способом. — Мертвенная бледность опять покрыла ее лицо. А вот моя Тамара побывала на Кубе. Командировка бывали тогда в Ленинке. Вот восторгов-то было, помню…