Семь походов по Восточному Саяну - Пуссе Марк Васильевич - Страница 7

Начинает темнеть, и мы не имеем возможности отвлекаться охотой. Нужно успеть дойти до места остановки, где есть корм для оленей. Последний участок идем очень быстро и останавливаемся в километре от реки Сигач. Наступила темнота: ведь уже половина одиннадцатого.

В этот день удалось пройти только двенадцать километров. Уж очень сложен маршрут — горы и глубокий снег. Уморились ужасно. Поскольку все чаще и чаще стали встречать медвежьи следы, сегодня утром я решил идти вперед еще до выхода каравана. Разминуться нам никак нельзя, так как идти будем по льду реки Сигач.

Взял рюкзак с бутербродами, фотоаппарат, ружье и побрел. Пытался заманить с собой и собак, но несмотря на то, что на всем пути я их усиленно подкармливал, они за мной не идут.

Слепит речной лед. Иду, соблюдая осторожность: во льду начинают появляться трещины.

Шел так часов до пяти вечера. За это время встретил лишь двух быков — маралов, неторопливо пробежавших метрах в сорока от меня.

Часов в семь на мой костерок пожаловали Акол и Узнай, а еще через четверть часа подошел и караван. Не задерживаясь, проводник уводит оленей на противоположный берег: «Там стоянка есть». Мы уже привыкли, что стоянкой Григорий называет пригодное для кормежки оленей место.

И действительно, мы увидели кострище, жерди шалаша, а потом и великолепный участок предгорья, покрытый пушистым ягелем.

…Уже совсем стемнело, а мы все угощались добычей Григория — крупными хариусами.

Утром я договорился с друзьями, что опять пойду вперед и остановлюсь не позже пяти вечера на левобережной тропе.

Этот участок оказался очень тяжелым. Узкое ущелье с высокими берегами покрыто непролазной чащей. Временами из-под глубокого снега на проталинах показывается звериная тропа, но затем снова уходит под снег. И все-таки ее не потеряешь. Я иду по следу медведя, который тоже имеет привычку выбирать дорогу попроще и движется точно над заваленной снегом тропой. В одном из пересекающих дорогу ключей его след круто сворачивает в гору. Теперь нам не по пути. Уже далеко за полдень на тропе появляются огромные отпечатки. Очень могучий экземпляр. Медведь идет в нужном мне направлении, и я устремляюсь за ним. Но через полчаса и он уходит в гору.

В пятом часу вечера я решил остановиться. Тропа так высоко над рекой, что в просвете между деревьями мне виден только провал ее ущелья. А само русло где-то внизу. Разжег костер и съел свой бутерброд. Маловато, но скоро должны появиться товарищи. Клонит в сон. На свежем воздухе и аппетит и сон прекрасный.

Прошел сегодня не так-то уж и много, километров девять-десять. Но ведь это горной тропой и по глубокому снегу.

А солнце между тем уползло за гору, и сразу резко похолодало. На ближней елочке снует бурундучок. Стоит мне только сделать резкое движение, например, подбросить сучки в костер — он издает пронзительный свист. «Видно ночь придется провести у твоей хаты, — адресуюсь я к нему, — уж потерпи…»

Ночь прошла быстро; хотя мне пришлось трудновато: я без ватника, нет топора, а следовательно, и хорошего костра.

В шесть утра, тщательно затушив костер и подвесив поперек тропы, на видном месте, записку для Григория, я пошел к устью Сигача.

Дорога чем дальше, тем все тяжелей. Крутые подъемы и спуски, заснеженные склоны до того измотали меня, что я невольно стал понемногу спускаться к руслу реки. Еще сверху, со скалы, я заметил на льду Сигача следы, оставленные нашим караваном. Прошли, и еще вчера!

Теперь уже ничего не оставалось, как ускорить шаг и догонять своих.

Река меняла свой вид буквально на глазах. Следы от резиновых сапог Саши и Володи, они видны лучше, чем следы проводника, — стали все чаще и чаще обрываться у края полыней, а продолжались с их противоположной стороны. Это значило, что лед обвалился уже после их прохода. В одном месте олени круто свернули влево и ушли на береговой склон, а следы Володи и Саши продолжались по льду реки.

Все шире и шире становится русло. Чувствуется, что не так-то уж и далеко до устья.

Горы понемногу отступают, оставляя место залесенным террасам, и следы наших оленей снова выходят на реку. Я облегченно вздыхаю.

Слева в чаще промелькнуло что-то бурое. Вниз по реке убегал сохатый.

В восемь часов я достиг, наконец, устья Сигача и вышел на песчаный пляж реки Большой Агул. Сразу же потерял след. Берега здесь буквально истоптаны копытами животных, и мне пришлось выстрелить. Издалека закричали, через минуту выскочил Узнай.

После обеда пошли знакомиться с Агульским озером. До него от нашей стоянки меньше часа хода. Спугнули несколько рябчиков, а на реке и озере видели уток и гусей.

Агульское озеро — из него и берет начало Большой Агул — одиннадцатикилометровый водоем с солидными глубинами, есть яма до ста четырех метров! Западные и восточные берега — скалистые обрывы. Верхгутаринцы ловят у истока реки тайменей и хариусов.

Между тем опять заквохтал бурундучок и смолкли птахи. Помрачневший лес словно замер. Скорей в лагерь! Под брезент мы нырнули порядком промокшие, проглотили по кружке горячего чая — спасибо заботливому Григорию, — и тут же заснули.

Всю ночь лил проливной дождь, но утро снова ласковое, солнечное.

За этот день мы прошли километров шестнадцать. Перед сном договариваюсь с Володей, что завтра, не ожидая начала движения каравана, снова пойдем с ним вперед.

Вышли часов в восемь. Дважды спугивали рябчиков, затем белочку. Наконец, добрались до указанных проводником гарей. Когда-то здесь был большой пожар, и все вокруг лежащие горы покрыты непроходимым буреломом. Очень много лосиного и медвежьего следа.

Мы разожгли костерок, легли отдохнуть. У меня мрачное настроение. Сегодня уже восьмые сутки похода, а я не встретил ни одного медведя. А если так будет и дальше? Собак-то у нас своих нет. Завтра мы должны прийти в устье реки Сын-Орт-Тхой, и Григорий нас покинет.

Вскоре нас догнали Акол и Узнай, а минут через десять показался караван. На головном олене ехал Григорий.

Поскольку вечер был не за горами, проводник предложил нам форсировать перевал.

Пройдя немного вверх по ручью, оглядываюсь в сторону оставшихся за бугром друзей: скоро они там, что ли? С минуту постоял, прислушался. Тут случилось чудо. Справа на гребне бугра я услышал взбрех собаки. В тот же миг увидел: медведь! Акол бежал за лениво трусящим параллельно ручью мишкой. Расстояние было метров шестьдесят. Мгновение — и ружье у плеча. Выстрел под лопатку повалил его, но через секунду он поднялся с земли и скрылся за бугром. Медведь побежал как раз к костру моих друзей. Я ринулся на бугор, но глубокий снег на склоне задержал меня.

То ли костер напугал медведя, то ли Акол сделал свое дело, только в метрах тридцати справа затрещал валежник, и среди деревьев снова замелькала бурая туша. Медведь быстро шел прямо на меня. Дважды стреляю в грудь. Мишка опять опрокинулся. Бегущий за ним Акол, воспользовавшись этим, уцепил его за ногу. Обозленный топтыгин вскочил и умудрился-таки, как-то сверху махнув головой, достать собаку. Много ли нужно псу? Теперь уже пытался убегать он, точнее не убегать, а уходить. Лапы у него неестественно расставлены…

Воспользовавшись этим, успеваю всунуть в ствол еще один патрон. После этого выстрела медведь уже не поднимается.

Выстрелы привлекли людей и возвратили проводника. Они, конечно, понимали, что такую канонаду я мог устроить только по медведю. «Марк Васильевич, — гремел Володя, — поздравляю!»

Медведь небольшой. Гриша рассматривает раны, сделанные в туше зверя. Три пули в районе сердца и легких, одна в спине. «Живучи же они бывают, — рассуждает проводник. С пулей в сердце медведь может пробежать до двухсот шагов».

Теперь уже делать нечего, раз добыли мишку — будем здесь ночевать.

— Нам-то хорошо, — говорит Григорий, — а оленям тут кушать нечего. В гарях ягель не растет. Пока он развьючивает животных и складывает грузы, мы занялись фотографированием. По такому случаю в ход пущены все три фотоаппарата. Это для надежности. Я хотел сфотографировать медведя вместе с Аколом, но он всех сторонится и выглядит больным.