Два года на северной земле - Урванцев Николай Николаевич - Страница 20

Воспользовавшись стоянкой, прошел вверх по речке. Она течет с горы Серп и Молот, имеет длину 3–4 км, крутые отвесные берега до 30–40 м высотою, прорезая в террасе узкий каньон. По бортам обнажаются почти горизонтально лежащие слои красных и лиловых, с редкими прослоями зеленых, мергелей и песчаников с тонкими прослоями и линзочками гипса. На устьи речки имеется конус выноса», образующий обширную дельту. На красном илу видны следы лат и экскременты гусей, безусловно нынешнего лета, иначе их бы смыло весенней полой водой.

Сложив продукты, тронулись вдоль берега далее на значительно облегченных нартах лишь с четырех дневным запасом продовольствия себе и собакам, так как на обратном пути опять сюда вернемся.

Километров через десять выяснилось, что едем по большой бухте, названной нами «Советской», Лагерем стали в глубине ее, невдалеке от устья ручья с обширным конусом выноса из того же красного ила. Вынос расположен на льду, то есть бухта нынче не вскрывалась. На илу и здесь есть гусиные следы.

На следующий день, 6-го, погода ухудшилась, — пасмурно, временами пуржит. Видно вдаль не более как на ? км, волей-неволей приходится стоять. Налегке без топографической съемки и наблюдений, конечно, ехать можно, но наша цель не просто объехать землю, но заснять ее и изучить.

Утром тихо и ясно, солнце восходит уже поздно, около 7? часов. Обогнув бухту, едем вдоль ее северного берега. В глубине, по отмелям и отлогим склонам до высоты 6–8 м над уровнем моря нередко попадается свежий плавник стволами до 2–3 м длины и 20–30 см толщины. Древесина свежая. Журавлев установил присутствие лиственницы, сосны и в одном случае ели.

За бухтой, ширина которой оказалась равной от 5 до 15 км при глубине в 10 м, берег круто повернул на север, К разноцветная толща вменилась известняками. Соответственно берег из пологого, отмелого стал более крутым, кое-где появились обрывистые скалистые обнажения до 5–6 м высотою. Проехав 25,9 км, расположились лагерем у крутого высокого мыса, названного Октябрьским. Отсюда берег поворачивает на северо-восток, а мы возвращаемся обратно.

С мыса на запад отчетливо виден обнаруженный еще в начале пути остров с ледниковой шапкой[12] посредине его. Ширина разделяющего здесь пролива около 15 километров. На северо-западе невдалеке видны расположенные друг за другом два высоких каменистых островка с округленными, сглаженными древним ледником очертаниями. Асимметрия продольного профиля по линии С.-В,—Ю.-З. с крутым склоном, обращенным на юго-запад, свидетельствует, что исчезнувший ледник двигался здесь именно в этом направлении. Рельеф вглубь страны на восток довольно расчленен, высоты округлых сглаженных возвышенностей местами доходят до 200 и более метров.

Погода вечером на диво тихая и теплая, всего —10°. Прямо «летний вечер в деревне», шутим мы. Чай пьем вне палатки «на даче», в одних рубашках.

Утром решили возвратиться обратно, так как нужно еще проехать «от горы Серпа и Молота на юг, посмотреть, каков характер земли там. Пока собирались, Ошкуй из упряжки Георгия Алексеевича съел 1V2 м потяга из заячьей кожи. Пришлось делать новый из взятого про запас ремня. Мой пока цел, так как я, по совету Журавлева, густо промазал его керосином.

Возвращаемся напрямик через землю. С увала, «а который поднялись, хорошо видно, как берег от мыса, повернув за северо-восток, тянется в этом направлении до пределов видимости, то есть километров на тридцать. Море около скалистых мысов, по-видимому, было открыто, но сейчас, конечно, уже замерзло почти всюду. Лишь кое-где темнеют редкие полыньи. Местами среди морских льдов стоят айсберги, но источника их происхождения не видно, — очевидно, они откуда-то принесены. С увала постепенно спускаемся к бухте, переезжаем долину ручья с остатками мертвого ледника, затем по льду Советской бухты добираемся до базы Серпа и Молота.

Несмотря на небольшие переходы в 25–30 км и легко груженые сани, собаки идут уже тяжело. В моей упряжке, например, Лиса и Старик совсем не тянут, а только еле бредут сами. Ну Старик, тот, верно, стар, потому и прозвище свое получил, а ведь Лиса — молодая сытая собака. Нет, видно Журавлев прав, здесь без «уголовного преследования» не обойтись.

9 октября поехали на юг. Здесь всюду залегает легко разрушающаяся красно цветная толща, почему берега отмелы и пологи, кое-где видны валы выпахивания от выпираемого прибоем и ветрами в летнее время морского льда. Общее направление берега идет на юго-запад. Вглубь страны рельеф увалистый с высотами до 100–150 метров. Лед в море всюду невзломанный прошлогодний.

Через 39,2 км берег круто повернул на юго-восток. Здесь и решили остановиться. В качестве знака конечной точки нашей съемки поставили веху из найденного гнилого плавника. Впоследствии эта точка, весьма важная для нас, так как оказалось, что она отстоит от южной части архипелага С. Каменева всего в 12 км, носила у нас название «вехи-гнилушки».

Переночевав, утром 10 октября отправились домой. Пока пили чай, Гришка из моей упряжки подобно Ошкую съел почти половину потяга, несмотря на керосин. Даже тогда, когда я подошел и огрел его плетью, он продолжал все так же флегматично жевать. Ясно — собаки голодные. Пеммикан, полученный от датской всемирно известной фирмы «Расмусен и компания», оказался сквернейшим по качеству. По существу это просто овсянка, смешанная с жиром. Сушеного же мяса здесь нет и в помине, оно, видимо, только подразумевается. Пятисот граммов, которые мы выдаем в качестве суточной порции, совершенно недостаточно. Собаки худеют и слабеют. Кроме того, пеммикан плохо усваивается даже железными собачьими желудками. У большинства понос, и почти все поедают свои экскременты.

Домой тронулись прямиком на запад, где километрах в сорока по нашим расчетам должна лежать станция. Вскоре Старика из моей упряжки пришлось выпрячь и бросить, так как он не только тянуть, но даже и просто бежать, поспевая за другими, не в состоянии. Может быть отдохнет и кое-как потихоньку добредет по следу один.

Из-за пасмурной погоды и начавшейся пурги потеряли ориентировку и, взяв сильно вправо к северу, попали уже ночью в гряду сильно торошенных льдов, идущих от наших островов на север. Журавлев это понял, и, вняв его совету, мы повернули вдоль гряды на юг. Лишь около 21 часа попали на северный мыс острова Среднего, сильно измученные, одинаково и люди и собаки, так как последние километры пришлось ночью на ощупь тащиться через жуткий хаос нагроможденных огромных льдин, то взбираясь чуть не на отвесную стену, то проваливаясь в казавшиеся бездонными ямы. Приходилось в одно и то же время управлять упряжкой, поддерживать и тормозить или помогать тащить собакам сани, распутывать сбрую и все это в полной тьме полярной ночи.

От мыса острова по льду пролива поехали уже спокойно к дому. Но мне пришлось испытать еще приключение. Зачуяв след медведя или песца, моя упряжка вдруг повернула влево и помчалась как бешеная. Несмотря на пущенный в ход тормоз «постол», или, как мы его окрестили, «апостол», в виде толстой дубины с железным наконечником, воткнутый в снег между копыльями, и самые свирепые крики «ля, ля, ля» с добавлением соответствующих посулов, упряжка мчалась, как сумасшедшая, хотя я буквально висел на «апостоле». Промчавшись так в гору на Средний остров километра два с половиной, собаки вдруг остановились, как вкопанные. Подойдя к ним, увидел, что мой передовой Колыма лежит недвижим, — очевидно, подумал я, издохший от разрыва сердца в результате крайнего напряжения сил, так как волочить сани приходилось против тормоза, что равносильно очень большому грузу. Попробовал лапы, голову — нет, труп, все мышцы расслаблены. Послушал без шашки ухом сердце, слышу — бьется, правда очень слабо.

Пролежав так минут пять, мой Колыма пошевелился, поднял голову и, пошатываясь, встал. Ожил бедняга, а я уж думал — конец пришел моему передовому. Очевидно, это был собачий обморок, явление, в моей практике случившееся впервые.