Конец авантюристки - Рокотов Сергей - Страница 21

— Знаю, — вдруг побледнел как смерть Николаев и поехал очень медленно, словно боясь что-нибудь нарушить.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Тамара. — Что с тобой, Паш? Тебе плохо?

— Да нет, — взял себя в руки Николаев. — Мне хорошо, раз вы приехали. Просто, я, кажется, действительно знаю, о ком ты говоришь.

— Ну и кто же это? — обиженно спросила Тамара, досадуя на то, что муж помешал ей доставить ему сюрприз.

— Сослуживица твоя бывшая, бедная библиотекарша в стоптанных сапогах и стареньком пальтишке. Леночка Верещагина. Ведь так? — Он повернулся к сидящей с ним рядом на переднем сидении жене.

— Так… Откуда ты знаешь? — поразилась она.

— А кем я работаю? Я следователь, — усмехнулся Николаев. — Это мой долг знать все. Чуть раньше бы только все это узнать… Продолжай.

— Выходит из «Мерседеса» шикарно одетая дама лет двадцати пяти. Платье Бог знает от кого, на пальцах бриллианты. Спокойная, уверенная, без особой важности, словно все это для неё не в диковину. Но глаза грустные, печаль в них какая-то, молодым не свойственная. Вышла она из машины, равнодушно оглядела все вокруг. А мы совсем рядом стояли. Она на нас даже не взглянула. А я внимательно рассмотрела её. Она это. Точно, она. Такого сходства быть не может, Паш. И родинка на правой щеке, я её хорошо помню.

— Да не доказывай ты мне это, раз я сам догадался, что это она…

— Но она же…

— Тайна, покрытая мраком. Тайна следствия. И не надо никому об этом рассказывать, Тамара. И ты Вера, ни в коем случае об этом никому не рассказывай. Опасно это.

— Да, интересное продолжение имела эта новогодняя история…, — покачала головой Тамара. — И, кажется, теперь я все понимаю, до мелочей… Так, значит, выпустив даму, швейцар открыл водительскую дверцу, и из машины вышел пожилой джентльмен лет шестидесяти. А за ними лакеи везли на колесиках два огромных чемодана. Так вот…

— Хорошая погода сегодня в Москве, правда? — спросил Николаев. Они ехали по Бережковской набережной в сторону Университета. — А ты, надеюсь, никому из экскурсантов не рассказала про свою чудесную встречу с воскресшей покойницей? А ты, Вера?

— Я жена следователя, — гордо произнесла Тамара. — А она дочь следователя.

— Молодцы вы у меня! — широко улыбнулся Николаев. — А Колька все-таки год без двоек закончил. Одни, правда, трояки, кроме физкультуры. Здоровый у нас балбес…

6.

… — Вот, Григорий, — вздохнул Николаев, слегка дотрагиваясь до плеча призывника. — А теперь подхожу заключительной и самой печальной части этой кровавой истории… Трупы считаешь? — мрачно поглядел на парня Николаев.

— Сбился, — признался Гришка. — Хотя, погодите, дядя Паша… Четыре, потом два, потом ещё два, потом один, потом, значит, этот Левка… Десять получается…

— Да, десять… А, скорее всего, одиннадцать, если считать, что убили убийцу… А следующим стал…, — тяжело вздохнул Николаев. — Ладно, слушай дальше, теперь уже недолго осталось…

… Где-то в начале октября в десять вечера в квартире Николаевых раздался телефонный звонок. Подошел Павел.

— Алло! Павел Николаевич! Ты? — раздался в трубке знакомый голос.

— Григорий Петрович? Клементьев?

— Он самый, — словно задыхаясь, говорил Клементьев. — Я говорю из автомата. У меня для тебя есть важная информация. Но я не могу говорить, за мной следят. Я, правда, хитрый, оторвался от них, и пока их вроде поблизости нет… Но могут в любой момент появиться…

— Кто следит?

— Узнаешь, кто. Короче, раскрыл я тайну твоих сокровищ. Знаю все в подробностях. Кроме одной, правда. Я лечу из Новосибирска через Москву к себе в Симферополь.

— Так заезжай. Или я приеду, куда скажешь.

— Нет, рискованно, Павел, очень рискованно. Я в самолете накатал письмо, там все подробно изложено, и как я получил эту информацию, и сама информация. Теперь слушай меня внимательно. Я в Москве, приехал на частнике из Домодедова. Вышел из машины на пересечении Ленинского и Ломоносовского проспектов. Там есть шашлычная «Ингури». Знаешь?

— Знаю, как же!

— Так вот. Здесь работает официанткой некая Валя Сорокина. Эта женщина была мне близка когда-то, ну, любила меня безумно, когда я в Москве в высшей школе МВД учился. Она не подведет. Письмо у нее. Езжай туда немедленно, тебе недалеко, она будет тебя ждать. На крайний случай, у неё есть твой номер телефона. А я исчезаю. Попытаюсь долететь до Симферополя, а там со мной шутки плохи, все схвачено. Ты меня понял?

— А, может быть, тебе все-таки лучше приехать ко мне? Здесь бы все и рассказал, и отсиделся бы здесь. А потом мы бы твоих преследователей в оборот взяли… Нашли, кого пугать…

— Глуп ты, Павел Николаевич. Неужели меня у тебя эти люди не будут искать? А в оборот их взять не так-то просто, что с санкцией на вскрытие могилы вышло? А? То-то… И риску я тебя подвергать не стану. Сейчас их нет, в Домодедове я им следы запутал, сел на одну машину, заплатил водителю и незаметно, чуть ли не на ходу из неё и выскочил. А сам на другой приехал. Но они обязательно сядут ко мне на хвост, сомнений нет — слишком серьезные бабки тут замешаны… И, наверняка, они уже едут в твою сторону, знают, что мы с тобой в Ялте это дело вели. А я теперь их во Внукове встречу, не раньше. А ты выезжай скорее, так будет лучше. Все. Пока. Привет Тамаре!

Николаев, как угорелый, вскочил, натянул на себя все, что попало и бросился вниз к машине, крикнув на ходу Тамаре: — Скоро буду! Дверь никому не открывай! Хорошо, что наши все дома! Если кто позвонит, скажи — с работы ещё не возвращался!

Уже в половине одиннадцатого он был у шашлычной «Ингури». Нашел Валю Сорокину, получил от неё письмо в мятом конверте.

— Какой-то ошалелый был сегодня Гриша, никогда его таким не видела, — заметила официантка. Но Николаев уже мчался вниз к машине.

… У его подъезда чернела незнакомая «Волга» с замазанными грязью номерами. Интуитивно Николаев почувствовал опасность, исходящую от этой машины. Он снял с предохранителя пистолет, сунул за пояс. И пожалел, что не прочитал письмо в машине. Если бы прочитал, подошел бы к «Волге» и побеседовал с её пассажирами. А так рисковать было нельзя — ведь об этом просил его Клементьев.

Павел медленно, в полной боевой готовности выхватить из-за пояса пистолет, зашагал к подъезду. Дверца «Волги» приоткрылась, но оттуда никто не вышел. Павел нажал подъездный код, дверь отворилась, и он нарочито медленно вошел внутрь. Лифт был на первом этаже. «Могли бы запросто замочить, если бы хотели», — подумал он. — «Не сочли нужным, как видно…»

— Тебе тут какие-то люди звонили, — встревоженным голосом говорила Тамара. — То один мужской голос, то другой. Незнакомые… И какие-то неприятные… Я сказала, что ты не возвращался с работы…

— Умница моя! — крикнул Николаев и бросился в свою комнату, на ходу распечатывая конверт.

«Привет, Паш! Пишу в самолете, так что, извини за сумбур в мыслях. Доконала меня эта история, места я себе не находил. Хрен с ними со всеми, с их гребаными сокровищами, но жалко мне девчонку-сироту, которая погибла из-за их махинаций только из-за своего сходства с Воропаевой. Из-за неё я и затеял все это. Хорошая была девчонка, добрая, чистая, черт её дернул связаться с этим Левкой, прожила бы ещё лет пятьдесят, детей бы народила. А я помню мертвецкую и лицо её изуродованное. Ладно… Был я в командировке в Новосибирске, туда следы одного нашего бандюгана вели. Сделал, что положено и решил рвануть в этот Южносибирск, где мэром этот пресловутый Верещагин. Окраску сменил, переоделся в бомжа и нашел его особнячок. Ничего избушка — четыре этажа, ограда непробиваемая, не подберешься. Иномарки то и дело подъезжают, одна другой краше. Потолкался я там денек, видел и учительницу твою, скромницу. Вышла она из шикарной иномарки, разодета — никакой кинозвезде такое и не снилось. Важная, надменная, не подступиться. Короче, на другой день угнал я тачку из города, подогнал поближе к их вилле. А когда она из машины выходила, сбил я с ног пару её быков, так, чтобы они долго очухаться не смогли, а ей пушку между лопаток и повел к своей угнанной. Увез её в тихое место, приставил пушку ко лбу и сказал: „Если ты, падла, мне сейчас же все не расскажешь, больше ты ничем не воспользуешься, тебе ничего не нужно будет из прелестей жизни, кроме нескольких квадратов сырой земли“. Покривилась, глазами посверкала, но рассказала. Вкратце, разумеется — времени, сам понимаешь, не было.