За столетие до Ермака - Каргалов Вадим Викторович - Страница 29

Летописцы обычно скупы на даты и подробности минувших столетий. Но для битвы близ устья Пелыма они сделали исключение, назвали не только месяц и день, не только число павших ратников, но и точно обозначили дальнейший путь судовой рати князя Федора Курбского Черного и воеводы Ивана Салтыка Травина:

«…приидоша на вогуличей месяца июля в 29 день, и был им бой с вогуличами на усть реки Пелыма. На том бою убили устюжан 7 человек, а вогуличей паде много. И побегоша вогуличи, Асыка и сын его Юмшан, в непроходимые места и стремнины. А воеводы великого князя пошли по Тавде-реке мимо Тюмень в сибирскую землю…»

Глава 9 Тю менское ханство

Медленно катит свои воды по обширной равнине Тавда-река.

Зыбкие, дрожащие в знойном летнем мареве дали. Зыбкие берега.

Болота моховые, болота торфяные, болота осоковые – ржавые низины, поросшие мелкой горбатой сосной.

Только на возвышенностях – сосна строевая, кондовая, могучие кедрачи, зеленые кружевные лиственницы. Красные леса как дружины нарядных богатырей-уртов среди серой россыпи стрелков из лука и рыбных ловцов. Не они составляют окружение Тавды, хотя и украшают ее, невольно останавливая взгляды путников.

От Пелымского городка до устья Тавды-реки четыреста верст судового пути. Плывет караван посередине реки, выбрасывая к берегам чуткие щупальца сторожевых долбленок – воины Емельдаша и сысоличи Федора Бреха обшаривают вогульские селения – паулы.

Но прибрежные селения покинуты жителями. Остыла зола в чувалах. Не слышно собачьего лая, непременного спутника человеческой жизни. Вогуличи послушались воеводу Салтыка: стрелы из колчанов не вынимали. Они просто уклонялись от встречи с огнедышащими железными воинами, сокрушившими большого князя Асыку и его богатырей-уртов.

Селения свои вогуличи не разоряли. В жилищах и амбарах остались припасы: сушеная рыба, вяленое мясо, варка, съедобные коренья. Будто для испытания доброй воли пришельцев оставили вогуличи свое добро: пограбят иль нет?

Воевода Салтык велел переносить запасы вогуличей в суда, но оставлять взамен товар: ножи, топоры, гвозди, стеклянные бусы, медные колечки. Вести о том, что русские воины щедро отплачивают товарами, опередили судовую рать. В некоторых местах вогуличи загодя вынесли на берег съестные припасы и меха, а сами ушли в лес, чтобы потом вернуться за обменным товаром. К такому немому обмену вогуличи привыкли. Обманщика при немом обмене ждало всеобщее неодобрение и позорное прозвище «дурной человек». Но немой торговлей с русскими в селениях оставались довольны: Салтык велел не скупиться…

Гребцы неторопливо шевелили веслами. Легкий попутный ветер надувал паруса насадов и ушкуев. Воеводы поглядывали на берега, изредка перекидывались ленивыми словами. Новостей не было: плывут и плывут, и конца не видно этой мирной реке…

Разговор оживлялся, когда на княжеский насад приезжал священник Арсений. От самого начала Тавды-реки он плыл с вогуличами Емельдаша, даже ночевать оставался в каком-нибудь обласе. Священник делал свое дело: склонял к истинной вере язычников. Но по всему было видно, не преуспевал Арсений в своем богоугодном деле, недовольным был, хмурым. Но слушать Арсения было интересно, он как бы приоткрывал жизнь вогуличей, их обычаи и веру. О последнем Арсений говорил особенно подробно, с явным неодобрением.

– Корыстная вера у вогуличей, – укоризненно качал головой Арсений, – будто сделка торговая: ты мне, я тебе…

Оказывается, вогуличи заранее оговаривали ответные услуги, принося жертвы своим богам. Дескать, поможете убить десять соболей – одного в жертву отдадим, а если двадцать – принесем два соболя… Идолов своих вогуличи почитали только тогда, когда им сопутствовала удача на охоте или на войне, а если нет – хлестали идолов прутьями и даже выбрасывали вон из жилища на дождь и холод…

Вогуличи верили в бессмертие души, но не так, как христиане. Душа умершего вогулича будто бы переходила в ребенка – и таким образом жила еще одной жизнью. Тело же переносится богами в подземное царство и живет там ровно столько, сколько человек прожил на земле. Потом тело начинает уменьшаться, достигает величины маленького жучка и исчезает вовсе…

– Потому-то и не стремятся вогуличи к истинной вере, к искуплению грехов, к Царству Небесному! – назидательно поднимал вверх палец Арсений. – В Царство Небесное возносятся лишь праведники, постом и молитвами того заслужившие, а вогуличам зачем к праведной жизни стремиться? Верят они, что душа любого человека непременно переходит в юное тело и живет вечно, обновляя лишь оболочку свою… А так они люди честные, правдивые. Но с Богом хитрят…

Арсений сокрушенно вздыхал, припоминая хитрости вогульские:

– Вот, к примеру, такое: медведей вогуличи почитают, будто богов. Но сами бьют их нещадно, медведей-то! Первейшая сладость для них медвежатина! Боятся, что душа убитого зверя отомстит охотнику, а все равно бьют! Однако приговаривают шепотом, лукавцы, в самое медвежье ухо: «Не я тебя убил, хозяин леса, я тебя люблю! Тебя убил один татарин, ему и мсти, мне не надо, я добрый!»

Салтыка мало трогали огорчения проповедника. Пусть плачется перед владыкой Филофеем, а у воеводы другие заботы. Ну, большого князя Асыку они повергли. А как смирить других вогульских князей? На Конде-реке сидит в лесах князь Пыткей, на Оби-реке – большой югорский князь Молдан и иные многие князцы. Как выманить их из лесов, мощью государевой поразить? Вот о чем надобно думать воеводам, а о вере пусть один Арсений заботится…

– Почитаемые вогуличами идолы стоят в мольбищах, – жужжал, как прялка, Арсений. – Бывают на мольбищах съезды княжеские великие и жрения общие. Говорят, на Белогорье, близ реки Иртыша, есть мольбище священного медного гуся. Большие жертвы медному гусю приносят, даже лошадей для него забивают. А ведь лошадей у вогуличей мало, разве что татары приведут, в дорогой цене лошади… Еще собираются на великий съезд на мольбище к шайтану Раче и к Обскому Старику. Чужих туда не допускают. Если идет кто чужой, то князья, князцы и старейшины с богатырями-уртами дорогу преграждают, бьются оружием крепко, пока не прогонят или не убьют…

Салтык встрепенулся:

– Не отдают, говоришь, мольбища без большого боя? И князь к мольбищу выходит, и князцы?

– Истинно так! Да ты, воевода, лучше Емельку спроси, он знает.

Емельдаш недовольно покосился на священника, но все-таки кивнул, подтверждая его слова. Не понравились Емельдашу насмешливые слова о вогульских богах… Хоть и молился теперь Емельдаш бородатому русскому богу и тот бог был милостив к нему, но у вогуличей боги тоже хорошие, помогают людям. Однако правду сказал слуга русского бога о почитаемых мольбищах, как было не подтвердить? К тому же не на лозьвенские мольбища наводит Арсений воевод. Обского Старика, к примеру, больше остяки почитают, чем вогуличи. Если интересно воеводе Салтыку о мольбищах слушать – пусть слушает, Емельдаш его уважает…

Салтыку было не просто интересно. В рассказе Арсения о почитаемых князьями мольбищах он увидел вдруг выход из затруднительного положения. Как ведь выходило? Подступить ратью к мольбищу – и вогульские князья сами соберутся? Не надо их по лесам разыскивать? Надобно зарубку на память сделать…

Но пока заботы были другие – о тюменском хане Ибаке. Судовая рать приближалась к краю Тюменского ханства, и пора было подумать о государевом наказе: попугать тюменского хана.

Иван Салтык перебирал в памяти все, что он знал об Ибаке, а знал он немало. О тюменском хане подробно рассказывал в Москве дьяк Иван Волк, когда напутствовал Салтыка на воеводство.

Извилистым и кровавым был путь Ибака к власти, под стать непрямому и жестокому пути к возвышению над соседними народами самого Тюменского ханства.

Первым ханом татар, кочевавших в степях по Ишиму и Туре, был Хаджа-Мухаммед из рода Шейбани, внук Батыя. Столица его – Кызил-Тура – стояла где-то на реке Ишиме. Потом улус наследовал сын его Махмуд, потом внук – Шейх-Хайдар. Внука-то и столкнул Ибак, заручившись помощью ногайских мурз Мусы и Ямгурчея. Была большая война, Шейх-Хайдар погиб на реке Тоболе, покинутый своими мурзами.