Мой желанный убийца - Рогожин Михаил - Страница 10

— Валерий, это ты?! — взвизгнул Юрик и замер, испугавшись собственного голоса. Фигура пришельца темным пятном застыла в серовато-липком предрассветном мареве.

Странно, но в карманах дубленки я нашла нетронутыми кошелек и кожаный футляр с ключами. Значит, не придется трезвонить и будить Пата. Уж сейчас-то его видеть — совсем тошно. В Наташкиной комнате горит свет. Но в ней никого нет. Дверь в комнату плотно прикрыта. В глаза чем-то несвоевременным бросилась так и не убранная постель. На этих простынях была задушена Наташка.

Побыстрее прошмыгнуть мимо и спрятаться в своем углу. Но что-то держит и подталкивает к скомканному одеялу в темно-синем пододеяльнике. Непонятно, почему мной овладевает неодолимое желание сбросить дубленку и, уткнувшись лицом в Наташкину подушку, закутаться ее одеялом. Боже! Без ужаса и содрогания ложусь в постель задушенной подруги. Мое тело ощущает прохладные складки синих простыней. В подушке глубокая выемка. На ней лежала Наташкина голова… Я ворочаюсь и, кажется, ощущаю рядом Наташку. И еще! В этой же постели лежал и он. Ведь не сразу же набросился и задушил. А может, он не виноват? Может, страсть ударила в голову, и он обезумел? Нет… Он нормальный. Меня же не пытался душить. А я не хуже Наташки. Конечно, не такая… Наташка не могла минуты прожить без наслаждения. У нее прямо какая-то потребность была. Она не могла заниматься ничем, что не приносило наслаждения. Поэтому полдня проводила в ванной и упивалась своим телом, потом долго, медленно и сладострастно, ела, поглядывая на свое отражение в зеркале, стоящем на столе среди кучи тарелок и бокалов. После завтрака или, вернее, обеда, она тщательно одевалась, будто собиралась в шикарный ресторан. Примеряла то одно платье, то другое, прохаживалась в них по комнатам и укладывалась в таком наряде на диван, забрасывая ноги в туфлях на высокую спинку и царапая острыми каблуками обои. В таком положении она часами болтала по телефону, а в перерывах вытягивала ноги и любовалась их стройными формами.

Я думаю о Наташке, лежу в ее постели и в данную минуту совершенно не воспринимаю ее мертвой. Сколько раз мы вместе валялись, прижавшись друг к другу, и спорили, кому вылезать из-под теплого одеяла и идти на кухню варить кофе! Я уже давно кутаюсь в одеяло, но только сейчас замечаю дрожь, охватывающую все тело. Это не от холода, это та самая чувственная, затаенная провозвестница колобродящего желания. Однажды мелкая дергающая дрожь охватила нас двоих. Наташка инстинктивно прижалась ко мне, и я почувствовала, как на ее бедре пульсирует жилка. Мне захотелось потрогать ее. Моя рука скользнула по шелку рубашки и разрезу, обнажившему горячее, покрытое мелкими пупырышками тело. Почувствовав мою руку, Наташка благодарно еще больше подалась ко мне. Я провела рукой по ее коленке и вдруг захотела потрогать нежную кожу под ней.

Пальцы ощутили испарину, и безумно захотелось прикоснуться к этому месту губами. Мне понравилось целовать ее ноги. Они слегка дергались. В этот момент Наташкины ноги мне показались бесконечно длинными. Она схватила меня за руки и сама подтянула их к своим грудям. Помню удивление, которое возникло во мне, когда ее грудь не вместилась в моей ладони. Она, как упругий мячик, норовила выскочить, я с азартом впивалась всеми пальцами, стараясь ее удержать. Ее тяжесть приятно раздражала меня. Дразнила, вызывая истому в моих маленьких и беспомощных грудях. Мне захотелось доставить ей удовольствие. Для этого я должна была проникнуть внутрь. Язык натолкнулся на что-то мокрое и немного кислое. Было сложно разобраться во всех складках, скрываемых жесткими волосами, обмазанными слизью. Наконец я ощутила то, что искала. Возникла ассоциация с недоразвитым членом. Нечто маленькое, округлое, постоянно ускользающее. Меня раздосадовало отсутствие полноты и волнительного скольжения по губам. Наташка завелась. Стонала: «Еще, еще…», а я устала. Но поняла, что останавливаться нельзя, иначе Наташка начнет делать со мной то же самое. Этого не хотелось.

Было стыдно — неужели я такая же невкусная? И все-таки я в какой-то мере ощущала себя мужчиной. Желание быть тем, кем не являешься, не давало возбуждению ослабнуть. Тут я вспомнила, что Наташка как-то жаловалась, что иногда не может кончить с мужчиной и отправляет его побыстрее в ванную, чтобы самой добиться полноты ощущения. Она и сейчас тянулась пальцем к клитору, то отталкивая мою голову, то прижимая к своим вывернутым мокрым губам. Я думала только о ее освобождении. И оно пришло. Бурно, неистово, как будто она избавлялась от чего-то невыносимого, при этом больно зажав мою голову ногами.

Боже! К чему эти воспоминания… Мне жалко ее. И страшно, она мертвая, а я в ее постели переживаю ту нашу единственную близость. Чувствуя, как желание сконцентрировалось внизу живота, я кончаю, вспоминая языком Наташкину разверзшуюся пропасть…

Боже! Идиотка. Зачем возбудила себя? Какая мука. С ума сойду, если не кончу. Но оно тянется, тянется и в последний момент обрывается. Я редко занимаюсь этим. Наверное, организм не привык. Что мне еще нужно? Как страшно в Наташкиной постели. Лучше в ванной перед зеркалом, чтобы видеть себя. Я уже не ласкаю, а тяну клитор в разные стороны. Тягучая блаженная боль.

Нет сил подняться. Пытаюсь снова вспомнить о Наташке, о ее ногах… Не то. Все хочу забыть — Наташку, ночной кошмар. В этом состоянии мне уже не страшно. Я вижу себя со стороны: лежу на круглом прозрачном столе совершенно голая, и передо мной стоят мужики, смотрят на меня, возбуждаются от моего тела, его изгибов. Я мягко переворачиваюсь на живот, приподнимаясь на колени, лениво прогибаю спину. А мужики уже достали свои огромные члены и не отрываясь пожирают меня глазами. Я знаю, что каждый из них мечтает меня продырявить, но мне больше хочется испытывать давление их безумных взглядов.

Глядите, ну же… все на меня. Я никому не дам. Я сама… Вот оно. Наконец-то не оборвалось…

Жарко. Открываю глаза. Совсем рассвело. В приоткрытую дверь из глубины своей комнаты на меня смотрит Пат.

Юрик старался не дышать. Фигура переместилась вправо и со скрипом села на стул. Нелепое молчание наводило на сводника мистический ужас. А произнести хотя бы слово он не мог. Фигура не проявляла никаких признаков жизни. Даже стул перестал скрипеть. «Сон?» — пронеслось в голове у Юрика.

«Какой уж тут сон,» — подумал он безнадежно. Ясно. Его пришли убивать. В крайнем случае, грабить. «Валерка…» — почти простонал Юрик. Ответа не последовало. Старик с трудом поднялся на ноги, сдерживая руками дрожь в коленях, и потянулся к выключателю. Он был уверен, что свет ему включить не позволят. И напряженной спиной ждал выстрела из серого полумрака. Неожиданно для себя Юрик зажег верхний свет. Теперь оставалось повернуться. Усилием воли он заставил себя оглянуться. Перед ним сидел недавний спаситель Ольги. «Слава Богу, не Валерий», — подумал Юрик и чуть не упал в обморок от расслабления.

Добравшись до дивана, он сел на краешек и, растягивая слова, спросил:

— Как ты сюда попал?

— Никогда не оставляй ключи в прихожей, — тихо произнес пришелец и бросил на диван связку ключей.

— Сейчас я вызову милицию, — начал было оживать Юрик. Но незнакомец прервал его:

— Заткнись и слушай меня. Я к тебе не на кофе заглянул. И девочки твои меня не интересуют.

— Кто же ты? — снова насторожился Юрик.

— Я? Лимон.

После этих слов Юрик скорчился, будто его кто-то ударил в живот.

Он долго сидел неподвижно, сжимая рукой лицо.

— Ты все понял? — вопрос прозвучал так же тихо и буднично.

Юрик молчал. Лимон закурил. Потом продолжил:

— Ты мои правила должен знать. Если я пришел, отдавай все. Видит Бог, я к тебе не стремился. Сам накликал.

Сводник не разгибался. О Лимоне он слышал, но не верил в его существование. Слишком не правдоподобные слухи ходили. Его появление почти всегда связывалось чуть ли не со стихийными бедствиями. Дом сгорит, подвал взорвется, мост под чьим-нибудь «мерседесом» рухнет. Перепуганные языки сразу паникуют — Лимон сводит счеты! А недавно старинный знакомый рэкетир-пенсионер утверждал, что в Екатеринбурге балкон вместе с председателем правления коммерческого банка рухнул. Вся семья и даже теща костей не собрали. И, конечно же, дело рук Лимона. Как тут верить молве? Но Лимон сидел напротив.