Из России за смертью - Рогожин Михаил - Страница 19

— Моя машина недалеко, на набережной. Нам есть о чем поговорить. Я полковник КГБ Комиссаров, — человек говорил спокойным, властным голосом.

— А где моя машина? — поинтересовался Саблин.

— Она отправлена в гараж, а ваш референт — домой. Но вы, Иван Гаврилович, не беспокойтесь, мы сами о вас позаботимся.

Генерал кивнул головой в знак согласия и не спеша последовал за Комиссаровым. Подходя к машине, он невольно обратил внимание на номера, чтобы удостовериться, принадлежит ли машина к заявленному ведомству. Комиссаров улыбнулся и, когда они сели в салон с задернутыми серыми занавесками, предъявил свое удостоверение.

Генерал успокоился. Ехали молча. По Москве-реке плыли большие серые льдины, на них черными таинственными знаками сидели вороны. В лобовое стекло Саблин увидел нахохлившийся, по-сиротски одинокий, едва освещенный тусклыми фонарями Парк Горького. Дальше в машину задул запах леденцов и забытого детства. Проезжали кондитерскую фабрику «Красный Октябрь». Потом показалось помпезное и даже на фоне пасмурного дня торжественное, благодаря ажурной золотой короне, здание Академии наук. «Неужто достроили?» — удивился генерал. Приоткрыл занавеску, присмотрелся — оказалось, нет, не достроили.

«Тоже, видать, совещаются», — подумал зло.

Выехали по направлению к Внукову.

— За город? — поинтересовался Саблин.

— Да. Здесь рядом удобное место для беседы.

И снова замолчали. Возникновение Комиссарова не удивило генерала, но насторожило. С их ведомством он привык давно действовать рука об руку. Тем более у них свои задачи, и нужно отдать им должное, генерала редко беспокоили просьбами. Сейчас совсем другое дело. Оно касалось лично его. Неужели решили вывести из игры таким способом? Или запугать? Впервые генерал ощутил свою беспомощность. Здесь свои игры, свои интриги, и, похоже, он в них не вписывается. Поэтому за ним следят на высоком уровне. Получается, многим Саблин мешает. Подонки. Штабные волки. Пока нужен — руки лижут, а чуть не угодил — загрызть готовы. Генерал подобными мыслями возбудил себя До предела и решил, что будет держаться с достоинством и категоричностью. Все-таки за окном не тридцать седьмой. Хотя, черт его знает...

Промчавшись на большой скорости по загородному шоссе, машина съехала на узкую асфальтированную Дорожку, уходящую в лес и, немного проехав, остановилась возле высоких глухих деревянных ворот, выкрашенных в зеленый цвет.

Ворота бесшумно открылись. Но небольшой аллее, усаженной серебристыми елочками, подъехали к двухэтажному красному кирпичному дому под зеленой крышей.

Комиссаров быстро вылез из машины и открыл дверцу генералу. Саблин с папахой в руке и в расстегнутой шинели вошел в дом.

Обставлен он был казенной мебелью пятидесятых годов. И это сразу успокоило Саблина. Большие широкие кожаные кресла в серых полотняных чехлах. В центре стоял круглый дубовый стол. На нем массивная хрустальная ваза и такие же хрустальные пепельницы. Бронзовая люстра с крупными плафонами в виде больших кедровых шишек, благодаря матовому и, очевидно, пыльному стеклу, давала спокойный неофициальный свет. Фундаментальный буфет со множеством зеркальных дверец и резных ящичков красноречиво заявлял о том, Что в этой комнате встречаются не аскеты. Тут же подошла горничная в белом кружевном переднике и приняла у генерала шинель и папаху. Целую стену занимала японская видео-и прочая аппаратура. Саблин принялся внимательно ее рассматривать.

— Она отключена, — как бы предупреждая вопрос, пояснил Комиссаров.

— Наша встреча не носит официального характера. Вы обедали?

— Перекусил в ЦК.

— Жалко. Мы должны были встретиться сразу после беседы в генштабе.

Но вы неожиданно решили ехать на Старую площадь. Я счел невозможным вам мешать.

— За мной следят?

— Что вы! Я лично взял на себя организацию этой встречи. Коньяк?

Кофе? Чай?

— Чай. Я не пью спиртного. Язва.

— У меня, к сожалению, тоже.

Вошла горничная и внесла на подносе бутылки коньяку, водки, минералки, закуски, среди которых были крабы, лимон, красная икра, маринованные грибочки и зелень. Генерал неодобрительно покосился. Комиссаров поспешил успокоить: «Пусть стоят. Может, сгодятся».

— Ну, так чем обязан встрече? — начал генерал.

— О, вы для нас, Иван Гаврилович, гость долгожданный.

— Неужели?

— Разумеется. По-моему, вы уже убедились, что ни в генштабе, ни в ЦК вас не поддержали.

— Откуда вам известно?

— Уж, извините, работа такая.

Генерал внимательно посмотрел на Комиссарова. Он понял, что опасаться нечего. Наконец нашлись люди, готовые если не поддержать, то хотя бы серьезно отнестись к его планам.

— Вы уполномочены вести со мной диалог? с места в карьер начал Саблин.

— Да, поскольку возглавляю отдел Южной Африки. Но в нашей беседе согласился принять участие Геннадий Михайлович, — подчеркнул интонацией Комиссаров.

ГЕННАДИЙ МИХАЙЛОВИЧ

В дверях появился грузный кучерявый человек с пухлыми губами и тяжелыми мешками под усталыми невыразительными глазами. Он молча пожал руку Саблину и сел несколько в отдалении на диван, закрытый таким же серым чехлом.

Генерал слышал о нем от высокопоставленных лиц в военном ведомстве и знал, что человек, небрежно откинувшийся на круглый валик, занимает высокий кагебешный пост.

— Итак, начнем. Положение у вас, товарищ Саблин, как нам известно, довольно щекотливое. В генштабе практически решен вопрос о вашем переводе в Союз. И даже не исключен вопрос отставки.

— Что?! — вырвалось у генерала.

— Да-да, генерал. Отставки. Сейчас дебатируется вопрос о слишком большом количестве генералов в Вооруженных силах. Крайние, от которых постараются избавиться, всегда найдутся.

— Но товарищ Советов... — решил было возразить Саблин.

Комиссаров перебил:

— Товарищ Советов вас обманул. Он лично дал согласие на ваш перевод.

— Не может быть! Это провокация, — вскричал генерал и зыркнул на развалившегося толстяка.

— К сожалению, правда, — тихим, бесстрастным голосом подтвердил Геннадий Михайлович.

— А доказательства?

— Ну, дорогой Иван Гаврилович, — развел руками Комиссаров, — мы же не держим подслушивающие устройства в кабинетах ЦК партии. Но уверен, что Советов предложил вам подождать несколько дней, отдохнуть в кругу семьи и не спешить.

— Предположим.

— И вы согласились.

— А что прикажете делать?

— Для прояснения этого вопроса мы и пригласили вас.

Саблин снова уставился на Геннадия Михайловича. Тот подтвердил кивком головы. Генерал перевел встревоженный взгляд на продолжавшего говорить Комиссарова.

— Вы напрасно ходили в военный совет. Уж кому, как не вам, крупному военачальнику, известно, что вопросы, подобные вашему, детально проговариваются на всех уровнях.

— Я пошел туда как коммунист, — с пафосом отпарировал Саблин.

— Ну, товарищ Советов еще не вся партия и, возможно, даже не лучшая ее часть.

— У меня к нему, товарищ Комиссаров, недоверия нет.

— Так и в нашу компетенцию не входит ставить под сомнение работу Советова. Но факт остается фактом. Вас в ЦК не поддержали.

— Как к этому вопросу подойти.

Генерал не сдавался. Хотя понял, что интуиция его не подвела и правильно он почувствовал, выходя из ЦК, что его одурачили. Зря он открылся Советову. Знал ведь о двуличии куратора. Партийная дисциплина подвела, привык ничего не таить от партии. А оказывается, всем все про него известно. Даже этим двоим. Генерал насупился и, поджав губы, уставился на собственные толстые растопыренные пальцы с выпуклыми желтыми ногтями.

Комиссаров подождал, пока горничная подала чай, и продолжил, как показалось генералу, несколько заискивающе:

— Мы знаем о вашей деятельности в Анголе не потому, что кто-то специально занимался этим, просто на сегодняшний день решительных принципиальных и деятельных генералов в стране немного. Каждый такой генерал на виду.