Из России за смертью - Рогожин Михаил - Страница 16

Ну уж дудки! Мысли о разделе имущества и закате карьеры резко отрезвили и заострили работу генеральского мозга. Он почувствовал себя в боевой обстановке, и не Светлане Романовне тягаться с ним в вопросах стратегии.

— Все сказала? — спросил он почти спокойно и как ему казалось, безразлично.

— Нет.

— Думаю, достаточно. Чем больше будешь говорить, тем труднее будет потом извиняться за сказанное.

— Мне?! — Светлана Романовна от возмущения вскочила на ноги и снова стала похожа на разъяренного бычка, готового броситься на обидчика.

— Тебе, тебе. Оскорблениями меня не удивишь. Твоей культуры хватает только на соседей. Но до сих пор смотрю на тебя и поражаюсь женской глупости. С годами она не проходит и даже расцветает неожиданными цветами. Ты отрываешь меня от важных государственных дел. Выдвигаешь чудовищные обвинения.

Собираешься «информировать общественность». И все почему? Потому что собственную глупость ставишь выше рассудка. Мне стыдно за тебя. Да, Евгения Хасанова действительно связана со мной... и не только со мной, потому что является агентом военной разведки, в ее обязанности входит... входит... нет, не имею права...

— Говори, — прошипела Светлана Романовна.

— Что значит говори?! У тебя муж боевой генерал, а не какой-нибудь снабженец! Я присягу принимал!

— Плевала я на твою присягу, либо говори, либо прямиком иду к Двинскому, и пусть они разбираются кто она — агент или потаскуха и каким местом получает от тебя информацию.

Генерал на минуту представил, как обрадуется Двинский. Наверняка от малярии мгновенно избавится.

— Иди, — вяло произнес он. — Мне, разумеется, навесят служебное несоответствие, но не из-за твоей дурацкой выдумки, а из-за того, что лично провалил агента.

— Агента? В госпитале агентом работает? Не смеши людей. Медсестры агентами не бывают, — все так же зло и убежденно продолжала Светлана Романовна.

— Бывают. Сама знаешь, наш госпиталь связан с кубинским контингентом, и именно там высшие чины, такие, как я, могут беспрепятственно встречаться с кубинскими товарищами для обсуждения секретных вопросов.

— И обязательно в кабинете физиотерапии?

— Обязательно.

— А сюда «киргизский мальчик» тебе кубинца в подоле принесла?

— Какая же вы дура, Светлана Романовна! — генерал понял, что пора закреплять тактическое преимущество. — В нашем доме, пора бы уже знать, только ванная комната не снабжена подслушивающими устройствами. Поэтому и принимаю здесь конфиденциальных посетителей. Сегодня, между прочим, ангольский предприниматель приходил. Заметила?

— И всех вот в таком виде принимаешь?

— Хасанову, или, как ты выражаешься, «киргизского мальчика», это, кстати, ее агентурная кличка, не понимаю, откуда ты узнала, я встречал в мундире. Во всяком случае, в брюках и рубашке. Вот так вот, сующая нос не в свои дела, Светлана Романовна.

— Вранье... — довольно неуверенно, но упрямо не сдавалась жена.

И в этот момент спасение само вошло в дверь.

— Извините, генерал, — пробормотал Емельянов, вытаращив глаза на возбужденную генеральшу.

— Входи, входи. Что у тебя?

Емельянов мялся, не зная, стоит ли докладывать при Светлане Романовне.

— Говори.

— Родриго Санчес... виноват, полковник Санчес ждет вас.

— Где?

— В кабинете физиотерапии... как всегда. — Емельянов чувствовал, что является аргументом в семейной ссоре.

Генерал воскликнул фальцетом:

— Ага?! — И, остепенившись, добавил:

— Вам ясно, Светлана Романовна?

— Не верю, — угрюмо настаивала жена.

— Хорошо, поедешь с нами. Одевайся. А ты, Емельянов, заводи машину, через пять минут выезжаем. Чего уставилась? В конце концов, дайте мне переодеться!

Емельянов и Светлана Романовна без слов, поспешно и неловко заторопились к выходу. Генерал провожал их властным, суровым взглядом.

«БАРРАКУДА»

Анголец вел машину молча. Подполковник, склонив голову на грудь, посапывал. Найденов смотрел в окно. На одной из узких улочек попали в пробку.

«Однако не так уж мало машин в Луанде, как утверждал Рубцов», — усмехнулся про себя Найденов. Анголец повернулся к майору и без улыбки, словно оправдываясь, произнес: «Ранжель»...

Райончик был не из парадных. Хаотичное нагромождение облупившихся хибар раздражало своей неприкрытой нищетой. Тянуло горьковато-приторным дымом.

Повсюду торговали, приспособив любое возвышение или наскоро сбитые лотки, сладким картофелем, жареной рыбой, сладостями, среди которых блестели леденцы.

Возле них толпились голопузые дети, ни на минуту не остававшиеся в неподвижности. Сами себе пели и танцевали под ритмично однообразную мелодию.

Обратив внимание на иностранца, наблюдавшего за ними из машины, детвора, толкаясь и крича, бросилась к открытому окошку и беззастенчиво стала протягивать руки, чуть не хватая Найденова за нос. Майор растерялся и принялся шарить по карманам.

— Вы что?! — испугался водитель. — Не вздумайте им что-нибудь дать, иначе мы отсюда не выберемся никогда.

— Почему? — удивился Найденов. В Уамбо он редко бывал в городе и не сталкивался с подобным клянченьем подарков.

— Сейчас сюда сбежится пара сотен пацанов, и они помнут мне машину, — оглядываясь по сторонам и жестикулируя, почти кричал анголец, с ужасом наблюдая, как мальчишки штурмуют капот. Найденов с трудом закрыл окно и правильно сделал, ибо в тот же момент на стеклах появились желтые плевки.

Анголец вне себя от возмущения дал газ, резко свернул руль вправо и выехал на тротуар, если таковым можно было считать утоптанную красную глину с торчащими из нее булыжниками. Подполковник проснулся и мирно спросил: «Мы где?»

— Ранжель! — ответ ангольца походил больше на ругательство.

— Ну так поехали, — подполковник снова ласково потрепал водителя по голове.

Наконец они выехали на сверкающую в лучах солнца набережную.

Громадные дома сотнями окон отражали голубую свежесть океана. Они мчались вдоль светлых чистых зеркальных зданий к песчаной косе, заботливо прикрывавшей Луанду от мощных волн океана. После пыльного выжженного солнцем города коса, продуваемая легким бризом, представлялась райским уголком. Шум набегающих волн, шелест листвы, поскрипывание песка рождали ощущение радости, и, несмотря на все еще мрачное настроение Найденова, невозможно было и ему не поддаться напору этого вечного праздника солнца, океана и звонкого влажного воздуха.

Бар «Барракуда» работал исключительно на валюту, поэтому считался одним из шикарных заведений столицы. Найденов послушно следовал за подполковником.

— На террасе сядем или здесь? — поинтересовался тот.

— Лучше на воздухе, — наконец решился на свое мнение майор.

Терраса была небольшая, всего столиков шесть-восемь, половина из них была свободна. Вид на океан открывался восхитительный. Такой обычно бывает на хороших итальянских открытках. Найденов почувствовал себя почти счастливым.

В детстве на шифоньере, стоящем в полутемном коридоре, были приклеены три такие открытки. Найденов, поднимаясь на цыпочки, освещал их китайским фонариком и подолгу разглядывал, будучи уверенный, что там на желтых пляжах и обитают счастливые люди. С террасы был приблизительно такой же обзор. Поэтому майор заупрямился, когда Рубцов силой потащил его назад в дымное закрытое пространство бара. Но подполковник ошалело толкал его в спину и приговаривал:

«Падла, ах, падла...»

Найденов не знал, что сейчас подполковнику «по везло» уже во второй раз. Он снова увидел жену Нинку в обнимку с тем самым мулатом, который разъезжает по рынкам на новеньком желтом «форде».

Подполковник, ничего не объясняя, мрачно уселся за самый дальний, стоящий в затемненном углу столик и с такой силой положил на его белую пластиковую поверхность руки, что стол чуть не разъехался своими ажурными ножками в разные стороны.

Найденов постепенно начинал привыкать к неожиданным минутам молчания подполковника. Нельзя сказать, что в эти мгновения Рубцов уходил в себя, ибо тогда в человеке чувствуется напряжение мысли или обуздание воли.