Богдан Хмельницкий - Рогова Ольга Ильинична - Страница 6

Все чинно рассаживались по лавкам, хлопы подавали трубки, гости курили в ожидании пира.

Пана Барабаша ждали долго, думали, что он совсем не приедет, но наконец и он явился, вполне довольный и счастливый, и по дружбе передал куму Богдану и пану Кречовскому, что он утек от своей пани, так как она ни за что не хотела отпустить его добровольно.

– И молодец, кум! – похвалил Богдан. – Семь бед – один ответ, а мы пока попируем.

Чаплинского ждали еще дольше и, решив, что ого не будет, отправились к столу.

В столовой у дверей гостей ожидали двое слуг с тазом и рукомойником и двое других с ручником. Каждый мыл руки, утирал ручником, а затем Богдан при помощи Тимоша усаживал их по чину и достоинству. Кроме панов полковников тут было несколько лиц из войскового начальства, прежние сослуживцы Богдана, когда он занимал должность войскового писаря; было и несколько зажиточных казаков из соседних хуторов и несколько удалых шляхтичей.

Марина и хозяйские дочери не садились, а угощали панов. За каждым из столов суетилось несколько хлопов, а за стульями панов стояли их собственные слуги. В продолжение еды гостей обносили только пивом в высоких цилиндрических стаканах с опущенными в него хлебными гренками, поджаренными в масле.

Все уселись, музыканты заиграли какую-то песню, как вдруг отворилась дверь, и на пороге показалась надутая фигура Чаплинского. Это был человек лет сорока, невысокий, круглолицый, с вытаращенными лягушечьими глазами, с непомерно широкими плечами и сердитым угрюмым выражением на лице. Длинный форменный кафтан как-то не шел к его невысокой подвижной фигуре. Сабля болталась по ногам, и это, видимо, стесняло его, тем более, что он сильно прихрамывал.

– А вот и пан подстароста! – проговорил хозяин, вставая и идя навстречу гостю, – добро пожаловать, милости прошу! Эге, да пан что-то прихрамывает! – проговорил он с усмешкою, косясь на его ногу. – На охоте, видно?

– Да, – отрывисто проговорил Чаплинский, вспыхнув, – медведь укусил. – Да, да, какие времена-то нынче… Прошу садиться пана подстаросту, место его не занято, ведь, пан у нас почетный гость… Так вот, я говорю, какие времена-то, панове, даже и медведи умнее стали. Бывало мишка норовит, как бы облапить человека да кожу содрать, а нынче укусил пана вежливенько в ножку, да и до лясу скорей убрался. Умный медведь!

Гости весело хохотали, здороваясь с Чаплинским, а он покраснел, как рак, надулся, хотел что-то сказать и схватился за саблю.

– Потише, потише, пан подстароста! – самым невинным тоном продолжал хозяин. – Ну, стоит ли из-за какого-нибудь медведя ссориться. Гей, Марина! Гей, дочки! Пива пану подстаросте!

Марина с приветливым поклоном поднесла гостю полный стакан пива, и пан мигом успокоился. Но не успел он еще осведомиться о здоровье ясновельможной пани, как Богдан окликнул его:

– Прошу прощения у пана подстаросты! С ним желает поздороваться один его хороший знакомый. Иваш! – обратился он к запорожцу, – ты, ведь, кажется, добре знаком с паном Данилом?

Ничего не подозревавший Чаплинский уже готов был приподняться со своего места, чтобы раскланяться, но, взглянув на бледное лицо казака, искаженное ненавистью и гневом, он живо вспомнил черты вздернутого им на дерево человека и грузно опустился на стул, вытаращив глаза и онемев от страха и удивления.

– Что с паном? – со смехом спросил Хмельницкий. – Иваш добрый казак и панской ласки не забывает. Не так ли, Иваш?

Иваш злобно усмехнулся, а гости с недоумением посматривали на происходившее. Наконец Чаплинский пришел в себя и овладел своим смущением. – Я не знаюсь с запорожцами, – надменно отвечал он, – и никогда не видал этого казака.

– Ну, может мы с паном когда и повидаемся, – пробормотал Иваш.

В эту минуту вошли слуги, неся различное мясо. Все занялись едою и разговорами; неприятное происшествие было забыто. Мясо было нарезано большими ломтями. К нему подавали четырех сортов подливки: желтую шафранную, красную из вишневого сока, черную из слив и серую из вареного лука, протертого сквозь сито. Подавали баранину, телятину, фаршированных кур, пропитанных пряностями, а на столе поставили мясные паштеты. Паны принялись с удовольствием за поданные кушанья, пробуя, смакуя и похваливая, а когда насыщались, то накладывали порции своим слугам; те отходили в угол и там съедали. После первой перемены верхнюю скатерть сняли, обнесли гостей пивом и медом и стали подавать жаркое: каплунов, пулярдок, зайцев, оленину, кабанину и рябчиков. Все это подавалось на блюдах перемешанное, на столе же расставили салаты. За столом гости не отличались разговорчивостью, они перекидывались отдельными словами и замечаниями, что не мешало им усердно уписывать яства. За жарким подали свиное сало под гороховым отваром. Каждый гость брал кусок, смотря по аппетиту, резал на кусочки, поливал гороховым отваром и глотал, не жуя. Сняли вторую скатерть и наставили пирогов, творожников, блинов с маковым молоком, галушек, творог, простоквашу, варенец. Наконец со стола все убрали, поставили кубки и вина. Кубки были всевозможных видов: трех и четырехгранные, круглые, плоские, продолговатые, серебряные и хрустальные.

Пир сразу оживился. Гости предлагали и пили заздравные тосты, кубки заходили по столу. Лица раскраснелись, глаза заблестели, говор стал оживленнее. Чаплинский пил немного; он, видимо, был не в своей тарелке и чувствовал себя неловко. Пользуясь шумом и разговорами, он незаметно встал из-за стола и сделал знак Дачевскому, молодому коренастому шляхтичу, исполнявшему при Хмельницком во время походов обязанности оруженосца.

Иваш усердно пил, но это не мешало ему зорко следить за Чаплинским. Заметив, что тот встал, он толкнул локтем товарища, сидевшего подле, и шепнул ему:

– У тебя, Брыкалко, уши длинные?

– Еще бы, – ухмыльнулся тот.

– Ну, так не зевай, слушай в оба! – проговорил он, указав глазами на Чаплинского с Дачевским, стоявших у окна спиною к пирующим.

Брыкалок беспечно поднялся из-за стола, небрежно прошелся раза два в противоположной стороне зала, потом ленивою походкою подошел к следующему окну и незамеченный остановился в темной его амбразуре, рассеянно смотря на двор. Тонкий слух его прекрасно мог уловить каждое слово из разговора пана с оруженосцем.

– Откуда он этого дьявола выкопал? – сердито говорил Чаплинский, – с того света, что ли?

– Не знаю, он приехал только сегодня.

– Значит, плохо мои егеря его вздернули, но не в этом дело. Слушай, Дачевский, ты помни, что не даром получаешь от меня карбованцы. Пан староста имеет верные сведения, что татары появились. Богдана пошлют на татар, об этом я позабочусь, а ты заботься о том, чтобы он назад не вернулся. Слышишь?

– Слышу! – медленно и с расстановкой проговорил Дачевский, – а что мне за это будет?

– То, что сам себе назначишь, ничего не пожалею.

– Тысячу карбованцев и хутор у Черного Яра.

– Прибавлю сверх этого пятьсот и вперед не оставлю.

– Идет, – проговорил Дачевский, – только смотри, не обмани, пан. Я, ведь, пана знаю, не первый день знакомы. Что ж, пан тогда на Марине женится? – спросил он, смотря на пана Данила не то с иронией, не то с ненавистью.

– А уж это до тебя не касается, – надменно проговорил Чаплинский и вернулся к пирующим.

– Надутая жаба! – пробормотал вслед Дачевский. – Охотнее я тебя самого бы упек!

За столом, между тем, шел шумный разговор. Кто-то из гостей хвалил угодье Суботово, богатые пажити, прекрасные покосы и образцовый порядок в хозяйстве.

– Как это все удается пану Богдану? – спросил высокий молодой шляхтич, – у него сельчане-то все панами смотрят и на барщину вовремя ходят. А сам пан летает то за татарами, то в Чигирин, то в Киев, а то и в Париж… Даже у пана никакого арендатора нет.

– Вот именно потому, что у меня нет арендатора, так и порядок сам собою в хозяйстве завелся. Лишних податей я со своих сельчан не тяну, а должное они мне сами доставляют.

Чаплинский молча, нахмурясь, слушал этот разговор.