А ты постарайся! (Сборник с илл.) - Голявкин Виктор - Страница 9

И он снова полез в трубу.

В этот раз он там долго полз. Чуть не до двадцати. Он разозлился, хотел опять лезть, но я сказал:

– Дай другим полезть, – оттолкнул его и полез сам.

Я набил себе шишку и долго полз. Мне было очень больно. Я вылез на счете тридцать.

– Мы думали, что ты пропал, – сказал Петя.

Потом полез Вовка. Я уже до сорока сосчитал, а он все не вылезает. Гляжу в трубу – там темно. И другого конца не видно.

Вдруг он вылезает. С того конца, в который влез. Но вылез он головой вперед. А не ногами. Вот что нас удивило!

– Ух, – говорит Вовка, – чуть не застрял…

– Как это ты повернулся там?

– С трудом, – говорит Вовка, – чуть не застрял…

Мы здорово удивились.

Тут подошел Мишка Меньшиков.

– Чем вы тут, – говорит, – занимаетесь?

– Да вот, – говорю, – в трубу лазаем. Хочешь полезть?

– Нет, – говорит, – не хочу. Зачем мне туда лазать?

– А мы, – говорю, – туда лазаем.

– Это видно, – он говорит.

– Чего видно?

– Что вы туда лазали.

Глядим мы друг на друга. И вправду видно. Мы все как есть в красной ржавчине. Все как будто заржавели. Просто жуть!

– Ну, я пошел, – говорит Мишка Меньшиков.

И он пошел.

А мы больше в трубу не полезли. Хотя мы уже все были ржавые. Нам все равно уже было. Лезть можно было. Но мы все равно не полезли.

Спина, которая загорела

В пионерлагере я решил загорать. Пусть все скажут: смотрите! Каким был, а каким стал!

Кто куда, а я майку долой, чтоб никто не заметил. И ползком, ползком в сторону. В первый день солнца не было. И я все под дождем сидел. Зря, правда. Но я думал, солнце появится. Один день, в общем, зря пропал. Ну, а потом пошло дело. Солнце вовсю светило. И я вовсю загорел. Спина просто черная стала. Как раз время всем показать.

Показываю спину Славке. А он ничего не говорит.

– Ты что, не видишь, – говорю, – спина у меня какая?

Он внимательно посмотрел и говорит:

– Пупырчатая.

– А еще что видишь?

– А-а-а… – говорит, – теперь вижу.

И как даст мне по спине ладонью!

– Большой комар, – говорит, – сидел.

– Да ты еще погляди.

– Больше нет комаров, – говорит.

И ушел.

Показал спину Димке.

– Видишь?

– Вижу, – говорит. – Спина.

– А больше ты ничего не видишь?

– Ничего там больше нет, – говорит.

Поругались мы с ним.

Степку встретил. Показываю ему спину.

– Видал? – говорю.

– И я так могу, – говорит.

И тоже выгнул спину.

Я как заору:

– Да что ты – не видишь, что спина у меня загорелая?!

– Ну и что? – говорит.

Повернулся и пошел. Смотрю я на его спину и вижу, что она у него здорово загорелая. Ничуть не меньше моей. Только вот почему он ее никому не показывает – непонятно!

Не везет

Прихожу я домой из школы. В этот день я как раз двойку получил. Хожу по комнате и пою. Пою себе и пою, чтоб никто не подумал, что я двойку получил. А то пристанут еще: «Почему ты мрачный, почему ты задумчивый?»

Отец говорит:

– Чего он орет?

А мама говорит:

– У него, наверное, веселое настроение, вот он и поет.

Отец говорит:

– Наверное, пятерку получил, вот и весело на душе человеку. Всегда весело на душе, когда какое-нибудь хорошее дело сделаешь.

Я как это услышал, еще больше заорал. Тогда отец говорит:

– Ну ладно, Вовка, порадуй отца, покажи свой дневник.

Тут я сразу петь перестал.

– Зачем? – спрашиваю.

– Да ладно уж, – говорит отец, – показывай, чего там, я вижу, тебе очень хочется дневник показать.

Берет он у меня дневник, видит там эту двойку и говорит:

– Ты гляди, получил двойку и поет! Этого еще не хватало! Что он, с ума сошел? Ну-ка, Вова, иди сюда! У тебя случайно нет температуры?

– Нету у меня, – говорю, – никакой температуры…

Отец развел руками и говорит:

– Тогда придется тебя наказать за это пение…

Вот как мне не везет!

Надоедливый Миша

Миша выучил наизусть два стихотворения, и не стало от него покоя. Он залезал на табуретки, на диваны, даже на столы и, мотнув головой, начинал сразу читать одно стихотворение за другим.

Один раз он пошел на елку к девочке Маше, не снимая пальто, влез на стул и стал читать одно стихотворение за другим. Маша даже сказала ему: «Миша, ты же не артист!» Но он не слышал, дочитал все до конца, слез со стула и был такой довольный, что даже удивительно!

А летом он поехал в деревню. В саду у бабушки был большой пень. Миша залезал на пень и начинал читать бабушке одно стихотворение за другим.

Надо думать, как он надоел своей бабушке!

Тогда бабушка взяла Мишу в лес. А в лесу была вырубка. И тут Миша увидел такое количество пней, что у него глаза разбежались.

На какой пень становиться?

Он здорово растерялся!

И вот такого растерянного бабушка его привела обратно.

И с тех пор он не читал стихотворений, если у него не просили.

Четыре цвета

Первоклассник Алик нарисовал:

сиреневого верблюда,

зеленую лошадку,

синюю утку

и красного зайца.

Папа, увидев рисунок, сказал:

– Разве бывают сиреневые верблюды, зеленые лошадки, синие утки и красные зайцы?

– Не бывают, – сказал печально сын. – Но у меня было только четыре краски… Вот что я сделаю!

И он тут же нарисовал:

красный мак,

зеленый огурец,

синее небо

и сиреневую сирень…

Еж

Принес я в класс ежа. Никуда его не вытаскиваю. Сидит он в сумке. Никто про него не знает. Вдруг учитель говорит:

– Что это такое?

Я говорю:

– Еж.

– Где еж? – спрашивает учитель.

– Здесь, – говорю.

А он говорит:

– А вообще я не тебя спрашиваю. Я Мишу Галкина спрашиваю, – и на доску показывает.

– Это существительное, – говорит Миша Галкин.

– Правильно, – говорит учитель, – а ты выйди с ежом!

Луша

Третий день Жорик сидит с букварем. Трудно читать по складам. Никак не дается слово. Только второй слог запомнит, как забывает первый. Да еще собака лает…

Л-У-ЛУ

Ш-А – ША

Забыл первый слог.

Л-У-ЛУ

Ш-А – ША

Забыл первый слог.

Л-У-ЛУ

Собака лает на дворе. А Жорику трудно.

– Сначала – ША.

Потом – ЛУ.

А может, наоборот? Трудно Жорику. Да еще собака лает!

Мешает Жорику собака.

Так, значит, – ШУ.

И получается – ШУ-ШУ.

Жорик чешет затылок. Что-то не то.

И еще собака лает…

Как я боялся

Когда я впервые шел в школу первого сентября в первый класс, я очень боялся, что меня там будут сразу что-нибудь сложное спрашивать.

Например, спросят: сколько будет 973 и 772? Или: где находится такой-то город, который я не знаю, где он находится. Или заставят быстро читать, а я не смогу – и мне поставят двойку.

Хотя родители меня уверяли, что ничего подобного не произойдет, я все равно волновался.

И вот такой взволнованный, растерянный, даже напуганный, я вошел в класс, сел за парту и тихо спросил своего соседа:

– Писать умеешь?

Он покачал головой.

– А девятьсот семьдесят три и семьсот семьдесят два можешь сложить?

Он покачал головой и испуганно на меня посмотрел.

– А быстро умеешь читать?