Девочка с красками - Карелин Лазарь Викторович - Страница 13

друг — Сайга Чижов. И вот в его окне свет, и протяни только руку — можно постучать в стекло. Таня взяла да так и сделала: протянула руку и постучала в стекло. Громко, нетерпеливо — она ведь так торопилась, ей было так некогда. Створки окна тотчас распахнулись, и Таня увидела Сашу. Он был в белой рубашке, ворот широко распахнут, волосы взъерошены, будто Саша не читал там, у себя в комнате, а с кем-нибудь сражался. Но ведь можно сражаться и читая. Если очень интересная книга и там про войну или про приключения.

— Что ты читаешь? — спросила Таня.

— Как думаешь?

— Наверное, что-нибудь про войну. Ты такой взъерошенный.

— Какое там про войну! — загадочно улыбнулся Саша и жадно повёл глазами от окна к столу, на котором лежала раскрытая книга. Ты что это ночью бродишь? — удивился он, снова по пояс высовываясь в окно. — Ты что это делаешь на улице в такую темень? Тебе же спать пора ложиться!

— Не кричи на меня, я не маленькая. Вылезай в окошко, и пойдём. — Таня сама себе не поверила: так это у неё по-командирски вышло.

И ещё больше изумилась, хотя и не показала виду, когда Саша послушно полез в окно. Чей-то протяжно-строгий голос, не то тёти Лизы, не то тёти Оли, окликнул Сашу:

— С кем ты там разговариваешь? Прикрой окно, сквозняк!

Саша уже был на улице.

— Есть прикрыть окно! — сказал он и очень старательно, как и подобает послушному младшему брату, притворил оконные створки. — Ну, что там у тебя?

— Приезжает отец, — сказала Таня. — Я иду его встре-

чать. Мама не идёт, а меня отпустила. Они поссорились, а он приезжает, вот прямо сейчас приезжает. Понимаешь?

— Так... — протянул Саша. — Ох, уж эти мне родители! Хуже ребят, правда?

— Правда, — кивнула Таня.

— У них там всякие проблемы, а ты вот беги одна ночью через весь город и думай за них, что да как. Правда, верно говорю?

— Верно, — кивнула Таня.

— Ладно, не вешай носа — пошли. Я ведь понимаю, вдвоём веселей. — Саша взял Таню за руку и первый шагнул в тёмную глубину дороги. — Только побыстрее давай, а то сестрицы ещё схватят. Это, знаешь ли, тоже проблема — целых две таких сестрицы.

— Саша, ты про что читал? — тихо спросила Таня.

Ей хотелось сказать: «Саша, какой ты хороший! Ты друг, настоящий друг, спасибо тебе!» Но она ничего этого не сказала, да и не могла бы это сказать — все бы эти слова проговорились у неё вместе со слезами. Даже громко что-нибудь сказать она бы сейчас не решилась. И громкий бы голос мог сейчас подвести её и выплеснуть из её глаз уже застившие их слёзы.

— Эта книжка про наш Урал! — горячо, увлечённо ответил Саша. — Знаешь, я и не думал, что про всякие там старинные находки и про всякие там ископаемые так интересно читать! Знаешь, просто невозможно оторваться! Вот бы и мне что-нибудь найти — древнее-древнее! Или нет, найти где-нибудь у нас тут, рядом, золото, а ещё лучше алмазы. Да, алмазы лучше всего. Уголь уже нашли, калийные соли уже нашли, и даже золото, и даже платину нашли. А алмазов у нас ещё никто не нашёл. Не может быть, чтобы на Урале их не было. Я их найду, Танюха, веришь?

— Верю, — по-прежнему тихо ответила Таня.

Только это коротенькое и тихое слово удалось ей сказать, не расплескав слёзы. Но как-нибудь потом, когда позади останется этот вечер и она успокоится, она скажет Саше много-много хороших слов про то, как она ему верит, и про то, что он, конечно, найдёт на Урале алмазы и всё на свете найдёт, чего бы ни пожелал.

Издали, из очень далёкого далека, донёсся протяжный, прерывистый, такой всегда тревожный в ночи паровозный гудок. Может быть, это тот самый поезд, в котором едет отец? Таня невольно рванулась вперёд, но Саша снова взял её за руку и удержал.

— Нет, это не московский, — сказал он. — Но алмазы — это ещё не скоро. Пока я решил заняться другим. Не хотел тебе говорить, ну да ладно — скажу. Сказать или ты и не слушаешь меня совсем?

— Слушаю, Саша.

— Я помню твоего отца — он мировой мужик. Ты в этом не разбираешься, а я помню, как он в волейбол играл. Луч-шик нападающий города был. Конечно, в молодости. В общем, мы решили с ребятами открыть при нашей школе краеведческий музей. — Саша приостановился и глянул испытующе на Таню. — Да ты, никак, плачешь?! Ты что это? Пожалуйста, можешь и ты вместе с нами работать. Только это пока секрет ото всех. Условились? Ну развеселись ты, тебе говорят! Чудачка, приезжает отец, тебе предлагают такую интересную работу, а ты слёзы льёшь. Всё-таки женщины, что там ни говори...

Снова далеко-далеко, протяжно и тревожно прозвучал паровозный гудок.

— А знаешь, может быть, это и московский, — прислушавшись, сказал Саша. — Побежали!

— Побежали! — громко отозвалась Таня.

Теперь ей было не страшно говорить громко, слёзы всё равно выплеснулись из глаз. И она могла бы теперь даже сказать всё, что только что собиралась Саше сказать. Но они с ним теперь бежали, а когда бежишь, многого не скажешь.

9

Это был московский поезд. Ребята узнали об этом, когда пробегали мимо бараков кирпичного завода. Саша спросил на бегу кого-то из парней, стоявших в дверях:

— Московский?!

— Он самый.

— Так ведь рано ещё!

— По летнему расписанию шпарит.

Саша остановился и удержал за руку Таню. Бежать было бесполезно, поезд уже вырвался напрямую к станции, и, как бы быстро они ни бежали, поезд подомчит к станции куда быстрее, чем они. Таня тоже поняла это и горестно прижала к лицу руки, чтобы не видеть этот мчащийся вперёд поезд.

— Что, ребятки, опоздали? — подошёл к ним один из парней, что стоял в дверях барака.

— Ага! — буркнул Саша.

— А дело важное? Встречаете кого?

— Папу! Три года всё не ехал! — отдёргивая руки от лица, сказала Таня. — Три целых года...

— Да, огорчение, — протянул парень. — Ладно, поможем. Ждите меня тут. — Он повернулся и побежал назад, к баракам.

Таня вопросительно поглядела на Сашу:

— Что будем делать?

— Ждать, — уверенно сказал Саша.

— А чего? — спросила Таня. — Может, побежим всё-таки?

— Нет, бежать бесполезно.

Вдруг где-то возле барака, взрывая тишину, затарахтел и брызнул искрами из глушителя мотоцикл. Вспыхнувшая фара на миг осветила барак с тёмными окнами, за которыми уже все спали, и высоченных парней в дверях, чему-то смеявшихся между собой, и краешек чёрного пихтарнико-вого оврага за бараком. А потом луч фары вдруг тихо улёгся перед Таниными ногами — мотоцикл, тарахтя, затормозил совсем рядом с ней.

— Садитесь! — приказал парень. — Живее!

Секунда — и Саша уже сидел за спиной мотоциклиста и уже протягивал Тане руку, чтобы и она могла побыстрее сесть.

— Скорей, скорей! — Саша был просто счастлив.

Он уже подался вперёд, готовый рвануться навстречу ветру вместе с машиной. А Таня страшно испугалась; она никогда не ездила на мотоцикле, но часто видела, как ездят другие, и всегда боялась за них. Страшно! Машина тарахтит, скорость сумасшедшая, а всего два колеса... Но сейчас раздумывать было нельзя, спорить было нельзя. Это всё делалось для неё. И этот мотор ревел для неё, и этот фонарь светил для неё. Таня шагнула вперёд, зажмурившись, как с обрыва в речку. Сильные руки парня подхватили её. Она не успела ещё и дух перевести, как задохнулась от ветра, ударившего ей в лицо.

— Поехали! — крикнул Саша.

Его губы оказались у самого её уха, и он крепко обнял её, а она крепко обняла руками парня-мотоциклиста. И теперь они были все трое как один человек. Но только каждый делал своё дело: парень вёл машину и помалкивал, Саша радовался и кричал: «Вот здорово! Вот это скорость!»

Ну, а Таня? Таня боялась. Правда, не всю дорогу. Потихоньку она освоилась и даже разжмурила глаза. Всё неслось вокруг. Чёрная земля по сторонам машины превратилась в чёрный, несущийся поток. Огни впереди, у станции, то вспыхивали, то исчезали, то принимались кружиться. Сиденье под Таней рвалось вперёд, ноги её судорожно подскакивали, не находя опоры. Только спина парня и была сейчас Таниным спасением. Широченная, крепкая, добрая такая спина. Таня шепнула, прижимаясь носом к этой спине: