Мы не мафия, мы хуже - Бабкин Борис Николаевич - Страница 5

Детина, щелкнув замком, распахнул дверь.

– Что в переводе означает, – весело проговорил стоявший перед дверью высокий подтянутый смуглолицый мужчина в белом костюме, – разрешите закурить. Из всего французского у тебя получалось понятным только это.

– Полковник, Артур! – взревел детина и, шагнув вперед, обнял гостя.

– Эй, – засмеялся тот, – Русич, переломаешь ребра. Не для того я берег головушку, чтобы на родине сгинуть в ручищах своего подчиненного.

Федор отпустил Артура, отступил на шаг, тряхнул головой.

– Точно ты, – улыбнулся он. – Живой. А ведь вроде как разговор шел, что ты где-то в Африке остался.

– Не всем разговорам нужно верить, – усмехнулся Артур. – Тем более что я уезжал из матушки-России только для того, чтобы вернуться. Ты давно дома?

– Два года назад был с тобой в Сьерра-Леоне. Помнишь? – Русич оттянул ворот рубашки, показал широкий шрам на мускулистой груди. – Против комаджоров дрались. Потом президента, как его, гада?

– Кабба, – подсказал полковник.

– Во, – кивнул Русич. – Он, пес. Его скинули, ты тогда осколок в спину поймал, и тебя куда-то увезли. Вот и я через неделю нарвался. Три месяца провалялся в городе Зими, у границы с Либерией, а потом нас вернули…

– Хорошо, что живой. – Артур похлопал его по плечу. – Африка с тех пор, как там научились убивать, постоянно воюет. И климат далеко не наш. Особенно тяжело приходится русским.

– Точно, – кивнул Русич. – Я, когда первый раз туда прибыл, думал, Богу душу отдам. То жара, то дожди льют. Знаешь, – он широко улыбнулся, – когда в Россию вернулся в феврале, чуть не заплакал. Снежок, морозец. Никак надышаться не мог. Поехал за деньгой большой, а вернулся… – Он махнул рукой. – И растерялся. Чем заниматься, не знал. Как будто в другой мир попал. Если честно, было желание в иностранный легион вступить. Но… – Русич криво улыбнулся. – Не для меня курсантом быть. К тому же – как вспомню, что ты рассказывал… Вовремя одумался.

– Ты принял мудрое решение, – кивнул Артур. – И давай закончим воспоминания. Хочется по Москве пройтись, просто прогуляться. Год назад я заскакивал в столицу, еще до кризиса. Сейчас, наверное, многое изменилось. Хотя, когда ехал сюда, вроде все так же. Поедем, заодно перекусим где-нибудь.

– Так у меня, – признался Русич, – в кармане вошь на аркане.

– Давненько мы не общались, – улыбнулся Артур. – Убери вещи, – он кивнул на чемодан и сумку, – и тронулись. Жизнь, Федор, продолжается.

– Волчара, – входя в кухню, стриженый парень в спортивном костюме довольно улыбнулся, – ништякподработали. Сейчас можно…

– Подвезло нам с тобой, – снимая закипевшую кружку с чифиром, кивнул тот.

– Людка – деваха башковитая и в деле другому фраеру фору даст. Где она наблатыкалась так махаться? – удивленно спросил он.

– Как только карате разрешили, – ответил парень, – она стала в платную секцию ходить и меня туда затащила. Я считал, что бугор все эти кьякалки. Но потом понял.

– Например, я всегда говорю, – перебил его Волчара, – что опасней уличного баклана нет. Разумеется, если он по жизни хулиган и рос на улице. А все эти выкрики и удары ногами в голову – фуфло голимое. Порой в кино смотришь: он его с разворота по челюсти носком ноги садит, а тот стоит – и только брызги в разные стороны. Пока крутишься, любой увернуться успеет. Блевотину кажут, а мы рты раскроем – и сопли пузырями. Китаец тоже, наверное, каратек? Потому что кликуха такая. Из него азиат – что из меня негр, – хохотнул он.

– Я не видел, как он дерется. Людка говорит, он вроде воевал где-то. Приехал мать хоронить, ну и с ментами сцепился.

– Она давно его знает?

– Лет десять. Я помню, он приезжал к ней часто. Вроде как расписываться собирались, но Юрка исчез куда-то. Людка вроде ездила к нему. Он в госпитале лежал. Я как раз по малолетке за мусора подсел. Показался он в баре, я ему и сломал два ребра. Менты наскочили кодляком и дубинками чуть не замочили. Пятерик оттянул. Год по малолетке, а досиживал на взросляке. Усилок был. А откуда ты Кочергу знаешь?

– Я же к нему прикатил. Ну а он на иглу сел. Он еще в крытке начал легкими плеваться. Мы с ним в Балашове в одной хате торчали. Откинулся Кочерга на полгода раньше меня. В камере от нечего делать вроде как за житуху на воле базарили. Прикидывали, где можно по-крупному цепануть и на дно упасть. Сейчас житуха в общем-то нормалек катит, если, конечно, котелок на месте и варит. Я домой приехал, а там голяк. Мать в дом престарелых какой-то деляга сплавил. Хату у нее забрал и приватизировал, пес комолый. Пахан кони двинул, когда я на первый срок ушел. По бухе я в кинотеатре загул по-крупному устроил. Покалечил двоих, и мусора с боем брали. Мне и вкатили шестеру. Откинулся, через два месяца трахнули одного армяшку. Он, сука, с «дурой» был. Начал поливать. Приятелю моему ноги прособачил. Я ему жбан проломил. А тут мусора. Ну, я с «дурой» в отрыв пошел. Шмальнул в них раза четыре. Маслят больше не было. Меня на вокзале прихватили. Влупили червонец. А тут как раз кодекс менять начали. До двадцати пяти накручивают, да еще пожизненное дают. Откинулся я, что делать – не знаю. К матери скатался в дом престарелых, а она слезами умывается. Хуже, чем в тюрьме, у них там. Мы на нарах хоть знали, за что торчим, а они… Всю жизнь пахали да за колбасой в Москву катались. А сейчас там эта гребаная хозобслуга себе ряшки за счет стариков наедает – и все правильно. А мне стыдоба до не могу. Приехал к матери, привез коробку конфет. А она мне говорит, что сейчас бы с удовольствием картошки мятой с помидорами поела бы. – Волчара подрагивающими пальцами достал сигарету. Прикурил. – Я на рынок пошел, ну, одного спикуля и нагрел. Помидоров взял пакет, огурцов, бабок около двух тысяч. фруктов хапнул. В общем, успел мать подогреть. А на хвост уже мусора сели. Я тачку поймал, какой-то частник, дал ему в ухо и выбросил из машины. В общем, сумел уйти. Ништяк у него в «бардачке» бабки были. Около трех тысяч. Вот я и вспомнил базары с Кочергой. Прикатил в Рязань, – он глубоко затянулся, – нырнул на хату к Кочерге. Там его сеструха, сучка. Мол, уходи, уголовная морда. Сейчас милицию вызову. Я в городе пару дней крутился. В пивнухе узнал, что Кочерга в Подвязье. Прикатил к нему и обалдел. Он худой как скелет, да еще на кумаре. Кровью плюется, ломка началась. Дал ему на порцию. Вкатил он себе наркоты, вроде оклемался чуток. – Волчара усмехнулся. – Короче, понял я, что голяк здесь тащу. Ништяк ты заскочил. А ты откуда Кочергу знаешь?

– С его братом, Саньком, вместе на взросляк поднимались. Он сейчас восемнадцать тянет.

– Я сначала, – усмехнулся Волчара, – когда Кочерга за тебя сказал, прикинул, что по натуре какой-то деляга. Кочерга за тебя вроде как с уважением базарил. А увидел… – Он покачал головой. – Не обижайся, Толян, но…

– Да все путем, – перебил его Толик. – Сейчас работаем и имеем прилично. Правда, я заметил, что ты на Китайца косишься, насмешливо так. Зря. Ведь у него и башка варит, ты сам говорил, и…

– Да уж больно все у него с понтом под зонтом, а сам под дождем. Время какое-то, чтоб чуть ли не секунда в секунду.

– Но ведь все срасталось.

– Срасталось, – кивнул Волчара. – Но мне как-то непривычно. Я дважды на уши спикулей ставил. Без всякого времени, – усмехнулся он. – И тоже все путем. А тут…

– Поэтому и в тюрьме сидел, – перебила его вошедшая в комнату Людмила.

– Вы больно умные! – вскакивая, вспылил Волчара. – Нар не нюхали, а пальцы веером. Да я…

– Вот что, Денис, – резко проговорил вошедший за Людмилой Китаец. – Надо кончать эту канитель. Я в тюрьму не собирался и не собираюсь. На рынке не торговал и не буду. Поэтому и убиваю потерпевших. К тебе претензий нет, твои взгляды искоса меня не трогают. Видел и хуже. Но давай решим: или мы работаем вместе, или расход.

Волчара, покосившись, на Анатолия, шумно выдохнул.

– Да я, – пробормотал он, – ничего против не имею. Я ни тебя, – он взглянул на Китайца, – и не их, – поочередно посмотрел на Людмилу и Толика, – не знал. Слишком все как-то заумно, – нашел он подходящее слово. – У нас все проще. Лапы в гору – и хапаем что есть. Но с тобой оно, конечно, ништяк.