Маркиза де Ганж - Дюма Александр - Страница 6

Едва минуло время, когда маркиза должна была принять снадобье, как аббат и шевалье послали к ней спросить, как она себя чувствует. Она велела передать, что неплохо, и пригласила их на небольшой ужин, который давала в четыре часа пополудни дамам из местного общества.

Через час аббат и шевалье вновь послали справиться о ее самочувствии; маркиза, не придав значения такой чрезмерной учтивости — позже она о ней еще вспомнит, — ответила, как и в первый раз, что чувствует себя превосходно.

Гостей маркиза принимала в постели, но давно не была в таком хорошем настроении; в назначенный час собрались приглашенные, за ними вошли аббат с шевалье, после чего стали подавать на стол. И тот, и другой от ужина отказались; аббат, правда, присел за стол, а шевалье остался стоять, опершись о спинку кровати. Аббат был чем-то озабочен и лишь иногда, вздрагивая, выходил из задумчивости; казалось, он отгоняет от себя какую-то навязчивую мысль, но вскоре она против воли овладела им целиком, чему окружающие немало подивились, поскольку такое было вовсе не в его характере. Что же до шевалье, то он не сводил взгляда с невестки, но это как раз никого не удивляло, поскольку маркиза никогда еще не была так хороша.

После ужина приглашенные откланялись; аббат отправился проводить дам, а шевалье остался с маркизой. Но едва за аббатом закрылась дверь, как шевалье побледнел, ноги у него подкосились, и он тяжело опустился на кровать. Маркиза с беспокойством осведомилась, что с ним, но прежде чем тот успел ответить, ее внимание отвлекла скрипнувшая дверь.

Аббат, такой же бледный и изменившийся в лице, как шевалье, вошел в комнату с бокалом и пистолетом в руках и запер за собой дверь на два поворота ключа. Онемев от ужаса и не сводя глаз с аббата, маркиза приподнялась на постели. Аббат, волосы у которого были всклокочены, глаза горели, подошел к ней, немного помедлил и, протянув бокал и пистолет, трясущимися губами проговорил:

— Выбирайте, сударыня: яд, пуля или… сталь, — кивнув в сторону шевалье, который выхватил шпагу, добавил он.

На секунду перед маркизой блеснул луч надежды: движение шевалье она объяснила желанием прийти к ней на помощь, но тут же поняла, что ошиблась: оказавшись перед двумя угрожавшими ей мужчинами, она сползла с постели на пол и бросилась на колени.

— Боже, что я такого сделала, — воскликнула маркиза, — за что вы приговорили меня к смерти и, сыграв роль судей, теперь хотите стать палачами? Я ничем перед вами не провинилась, кроме того, что была слишком верна своему мужу и вашему брату. — Затем, увидев, что умолять аббата напрасно, так как в его взглядах и жестах сквозила непреодолимая решимость, она повернулась к шевалье: — И вы тоже, брат мой! Боже, да сжальтесь же надо мной, во имя неба!

Но тот лишь топнул ногой и, приставив ей к груди шпагу, проговорил:

— Довольно, сударыня, выбирайте скорее, иначе мы сделаем это за вас.

Маркиза снова повернулась к аббату, задев лбом за ствол пистолета. Поняв, что смерти ей не избежать, она выбрала наименее на свой взгляд мучительную.

— Тогда давайте яд, — вскричала она, — и да простит вам Господь мою гибель!

С этими словами она взяла бокал, но наполнявшая его черная, густая жидкость внушала ей такое отвращение, что она попыталась было опять обратиться к убийцам, однако страшное проклятие аббата и угрожающий жест шевалье лишили маркизу последней надежды. Поднеся бокал к губам, она в последний раз прошептала: «Господи Боже, смилуйся надо мной!» — и выпила его содержимое. Несколько капель жидкости упали ей на грудь и обожгли кожу, словно раскаленные уголья: адское зелье состояло из мышьяка и сулемы, растворенных в азотной кислоте. Затем, полагая, что большего от нее не требуется, маркиза выпустила бокал из рук.

Но она ошиблась: аббат поднял бокал и, увидев, что на дне остался осадок, собрал серебряным шильцем все, что осело на стенках, и смешал с осадком на дне. Затем, подцепив кончиком шильца получившийся шарик величиною с лесной орех, он протянул его маркизе и ухмыльнулся:

— Ну же, сударыня, остатки сладки!

Маркиза безропотно открыла рот, но не проглотила шарик, а оставила его за щекой, после чего, с криком бросившись на постель и закрыв уши руками от боли, незаметно для убийц выплюнула его в простыни, повернулась к ним лицом и вскричала, заламывая руки:

— Ради Бога, вы убили мое тело, так не дайте же погибнуть моей душе, пришлите сюда исповедника!

Как ни жестоки были аббат и шевалье, сцена уже начала их тяготить, да и злодеяние было совершено: теперь жить маркизе осталось не более нескольких минут. Услышав ее мольбу, они вышли и затворили за собой дверь. Когда маркиза осталась одна, у нее тут же мелькнула мысль о побеге. Она подбежала к окну: оно располагалось в каких-то футах двадцати над землей, но внизу все было усеяно камнями и щебнем. Маркиза была в одной рубашке, поэтому поспешила надеть тафтяную юбку, однако, завязывая тесемки, она услышала шаги, которые приближались к ее комнате. Решив, что это возвращаются убийцы, чтобы ее прикончить, она как сумасшедшая бросилась к окну. Едва маркиза успела поставить ногу на подоконник, как дверь отворилась; ничего не соображая, маркиза бросилась в окно головой вперед. По счастью, пришедший, которым оказался домашний священник, успел схватить ее за юбку. Тонкая материя не выдержала веса маркизы и порвалась, однако этой мгновенной задержки было достаточно, чтобы развернуть в воздухе тело женщины, и она, упав вниз, не разбила голову, как неминуемо должно было случиться, а приземлилась на ноги и лишь немного их ушибла о камни. Несмотря на сильный удар, маркиза все же успела заметить, что сверху на нее что-то падает, и отскочила в сторону. Это был громадный кувшин с водой, который священник, поняв, что она может убежать, бросил в нее из окна; однако то ли он плохо прицелился, то ли женщина и впрямь удачно отскочила, но только сосуд разбился у ее ног, не причинив ей ни малейшего вреда, а священник, увидев, что промазал, бросился предупредить аббата и шевалье, что их жертва ускользнула.

Что же касается маркизы, то, едва опомнившись, она проявила завидное присутствие духа и засунула прядь своих волос поглубже в горло, дабы вызвать рвоту. Это оказалось несложно: за ужином она съела довольно много, а благодаря большому количеству пищи в желудке яд еще не успел сильно повредить его стенки. Когда она извергла из себя содержимое желудка, его тут же проглотила оказавшаяся поблизости свинья и, несколько мгновений пробившись в судорогах, сдохла.

Как мы уже упоминали, покои маркизы выходили окнами во двор, закрытый со всех сторон, и бедная женщина, попав в него, сперва решила, что сменила одну тюрьму на другую. Однако, увидев свет в окошке одной из конюшен, она бросилась туда и, подбежав к собравшемуся ложиться спать конюху, воскликнула:

— Друг мой, ради всего святого, спаси меня! Я отравлена, меня хотят убить, помоги мне, умоляю! Сжалься надо мной и открой конюшню, чтобы я смогла убежать, спастись!

Конюх мало что понял из слов маркизы, однако, видя перед собой растрепанную, полуобнаженную женщину, умоляющую о помощи, подставил ей свое плечо, довел до двери конюшни, и маркиза оказалась на улице. Там как раз проходили две женщины, и конюх передал им маркизу с рук на руки безо всяких объяснений, так как сам ничего не знал. Маркиза же только лепетала какие-то бессвязные слова:

— Спасите! Я отравлена… Ради Бога, спасите меня!

Внезапно она вырвалась из рук женщин и бросилась бежать со всех ног: шагах в двадцати от себя, на пороге двери, из которой только что вышла, маркиза увидела обоих своих убийц.

Они кинулись в погоню; маркиза на бегу кричала, что она отравлена, а убийцы — что эта женщина сумасшедшая; прохожие, не зная, чью сторону принять, расступались и давали дорогу и жертве и злодеям. Ужас придал маркизе нечеловеческие силы: эта женщина, привыкшая ходить в шелковых туфельках по бархатным коврам, неслась во весь дух, раня босые ноги об острые камни и тщетно взывая о помощи. Да и то сказать: глядя, как она летит, словно безумная, с развевающимися волосами, в одной сорочке и разодранной тафтяной юбке, трудно было не поверить в то, что она сошла с ума, как утверждали ее деверя.