Маркиза де Ганж - Дюма Александр - Страница 3

Шевалье де Ганж, также в какой-то мере наделенный красотой, коей могли похвастаться все представители их семейства, был одною из тех посредственностей, которых вполне удовлетворяет собственное ничтожество и которые так и стареют, не способные ни на добро, ни на зло, если только какая-нибудь более сильная натура не приобретет над ними влияния и не увлечет их, словно бледные, угасшие звезды, в вихрь своей жизни. Именно это произошло с шевалье: поддавшись влиянию брата — о чем он даже не подозревал и против чего непременно восстал бы с упрямством ребенка, приди ему в голову, как обстоит дело в действительности, — он стал послушным орудием чужой воли и чужих страстей, орудием тем более страшным, что никакой безотчетный либо осмысленный порыв не мог отклонить его от однажды заданного направления.

Впрочем, аббат подчинил себе не только шевалье, но до какой-то степени и самого маркиза. Не имея наследства как младший сын и жалованья как священнослужитель, не выполняя никаких обязанностей, он убедил маркиза, владевшего не только собственным состоянием, но и состоянием жены, которое со смертью г-на де Ношера должно было удвоиться, в том, что тому нужен преданный человек для управления делами, и предложил себя на эту роль. Скучавший от одиночества маркиз с радостью согласился, и аббат приехал к нему вместе с шевалье, который повсюду следовал за ним как тень и на которого тот не обращал внимания, словно шевалье и впрямь был всего лишь тенью.

Впоследствии маркиза не раз признавалась, что едва она увидела этих людей, выглядевших, правда, вполне достойно, как сердце у нее сжалось и в голове молнией промелькнуло предсказание о насильственной смерти, хотя ей казалось, что она давным-давно о нем позабыла.

С братьями же было иначе: красота маркизы поразила обоих, хотя и по-разному. Шевалье замер перед нею в восхищении, словно перед прекрасной статуей; его впечатление таким и осталось бы, будь он предоставлен самому себе, и последствий этого восторга можно было бы не опасаться.

Впрочем, шевалье не стремился преувеличить или, напротив, скрыть произведенное маркизой впечатление: весь его вид свидетельствовал о восторге, который вызвала в нем прекрасная невестка.

Аббата же с первого взгляда на нее охватило глубокое и неистовое вожделение к женщине, красивее которой он не встречал в жизни, однако в отличие от шевалье он прекрасно владел собой и произнес лишь несколько любезностей, которые ни к чему не обязывали ни его самого, ни маркизу. Впрочем, к концу их первой беседы он твердо решил: эта женщина создана для него.

Маркиза не смогла до конца отделаться от первого впечатления, произведенного на нее деверями, но, видя остроумие аббата, который с легкостью повернул разговор в нужную ему сторону, и полное ничтожество шевалье, несколько успокоилась: она принадлежала к людям, никогда не замечающим зла, как бы плохо скрыто оно ни было, и воспринимала его с сожалением, когда оно открывало свое истинное лицо.

Между тем с приездом гостей в доме вскоре появилось немного больше жизни и веселья. Более того, к великому изумлению маркизы муж ее, давно уже равнодушный к красоте супруги, казалось, заметил, что она слишком очаровательна, чтобы ею пренебрегать, и в его словах, обращенных к ней, зазвучала давно забытая страсть. Маркиза же никогда не переставала любить мужа и безропотно страдала от его отчужденности; поэтому она восприняла возврат нежной привязанности с радостью, и следующие три месяца напомнили ей времена, которые бедняжка еще не так давно считала безвозвратно ушедшими.

И вот, когда с прекрасной легкостью, свойственной лишь молодости, маркиза снова стала счастлива, даже не спрашивая себя, что за добрый гений вернул ей навсегда, казалось, утраченное сокровище, она получила приглашение от соседки провести несколько дней у нее в замке. Муж с братьями тоже были приглашены и составили ей компанию. Хозяева замка решили устроить большую охоту, и по прибытии все стали к ней готовиться.

Аббат, всячески стремившийся к сближению с маркизой, объявил, что на этот день он станет ее кавалером, и его невестка восприняла это со своей обычной благожелательностью. Следуя его примеру, каждый охотник выбрал себе предмет целодневных забот и поклонения, и после сего рыцарского ритуала все разъехались по назначенным местам.

Случилось то, что бывает почти всегда: собаки остались предоставлены самим себе, за ними устремилось лишь несколько заядлых охотников, а остальные быстро разбрелись по лесу кто куда.

Аббат как кавалер маркизы не оставлял ее ни на секунду и с помощью умелых маневров оказался в конце концов с нею наедине; это был случай, которого он добивался уже больше месяца, а маркиза тщательно избегала. Поэтому, заметив, что аббат намеренно удалился в сторону от охоты, она тут же сделала попытку развернуться и пустить лошадь в галоп, но спутник удержал ее. Маркиза не желала, да и не могла вступить с ним в борьбу, поэтому стала ждать, что скажет ей аббат, изобразив на лице то гордое презрение, которое так удается женщинам, когда они хотят дать понять мужчине, что ему не на что рассчитывать. На несколько мгновений воцарилось молчание; аббат заговорил первым.

— Сударыня, — начал он, — прошу извинить меня за ухищрения, к которым я прибег, чтобы остаться с вами наедине, но поскольку вы, несмотря на то, что я прихожусь вам деверем, не расположены оказать мне сию милость, я подумал, что стоит попробовать лишить вас возможности отказать мне в ней.

— Раз вы не решались попросить меня о столь простой вещи, сударь, — ответила маркиза, — и пошли на уловку, чтобы заставить выслушать вас, стало быть, вы заранее были уверены, что я не стану вас слушать. Поэтому извольте-ка хорошенько поразмыслить, прежде чем начинать разговор; предупреждаю вас: где бы он ни состоялся — здесь или в другом месте, я оставляю за собой право прервать его в тот же миг, когда он перестанет мне нравиться.

— Что до этого, сударыня, — возразил аббат, — я мог бы ответить, что вам придется выслушать меня до конца, что бы я ни сказал, но речь идет о вещах столь несложных, что вам нечего тревожиться заранее. Я хотел спросить вас, сударыня: вы заметили, что отношение к вам вашего мужа изменилось?

— Заметила, сударь, — признала маркиза, — и не проходит дня, чтобы я не возблагодарила небо за это счастье.

— И напрасно, сударыня, — заметил аббат со свойственной ему одному улыбочкой, — небо тут ни при чем. Будет вполне достаточно, если вы возблагодарите его лишь за то, что оно сотворило вас самой прекрасной и очаровательной из женщин, — тогда оно получит то, что ему причитается, и не присвоит благодарность, положенную мне.

— Не понимаю вас, сударь, — ледяным тоном ответила маркиза.

— Хорошо же, сейчас поймете, моя милая невестушка. Чудо, за которое вы благодарите небо, совершил я, следовательно, и ваша признательность должна быть адресована мне. Небо достаточно богато, чтобы не обкрадывать бедных.

— В таком случае, сударь, вы правы. Если переменой в муже, причины которой мне неизвестны, я обязана вам, то сначала я поблагодарю вас, а затем уж небо, внушившее вам столь счастливую мысль.

— Всё так, — отозвался аббат, — но если за эту счастливую мысль я не получу того, чего жду, то небо с таким же успехом может внушить мне и неудачную мысль.

— Что вы хотите этим сказать, сударь?

— А то, что во всей нашей семье один я обладаю волей, и мысли обоих моих братьев вертятся по ее капризу, словно флюгер на ветру; а ведь тот, кто сумел поднять теплый ветер, может сменить его на холодный.

— И все-таки я вас не понимаю, сударь.

— Что ж, милая невестушка, коли вам угодно меня не понимать, придется выразиться яснее. Мой брат охладел к вам из-за ревности, и, дабы доказать вам силу своего влияния на него, я убедил беднягу в беспочвенности его подозрений, и его крайнее безразличие сменилось пылкой страстью. Теперь достаточно мне сказать ему, что я ошибся, и направить его смутные подозрения на любого мужчину, и он снова отдалится от вас — точно так же, как совсем недавно приблизился. Доказывать, что это не так, нет нужды — вы прекрасно знаете, что я говорю правду.