Юрбен Грандье - Дюма Александр - Страница 1

Александр Дюма

Юрбен Грандье

(История знаменитых преступлений — 8)

В воскресенье 26 ноября 1631 года маленький городок Луден был крайне взволнован; особое беспокойство царило на тех его улицах, что вели от ворот, где начиналась дорога к аббатству Сен-Жуэн де Марн, к церкви святого Петра, располагавшейся на рыночной площади. Волнение это было вызвано ожиданием человека, о котором с чисто провинциальной страстностью уже некоторое время судил и рядил весь Луден, и по лицам людей, кучками толпившихся у порога каждого дома, легко было догадаться, насколько противоречивое мнение сложилось о том, кто сам назначил день возвращения к своим друзьям и недругам. Около девяти толпы ожидающих пришли в движение, и слова: «Идет! Идет!» с быстротой молнии облетели весь город. После этого одни вернулись домой и плотно закрыли все двери и окна, как бывает в дни общественных беспорядков, другие же, напротив, распахнули дома настежь, словно желая впустить в них радость, и через несколько минут всеобщий гомон и замешательство, внушенные этой вестью, сменились тишиной любопытства.

Вскоре среди всеобщего молчания показался молодой человек лет тридцати с небольшим, державший в руке как символ триумфа лавровую ветвь; он был довольно высок и хорошо сложен, обладал благородной осанкой и красивым, несколько высокомерным лицом; несмотря на то, что, возвращаясь в город, он проделал около трех лье, его церковное облачение отличалось изяществом и замечательной опрятностью. Возведя очи к небу и мелодичным голосом выводя хвалу Господу, он медленно и торжественно дошел до рыночной площади Лудена, ни к кому не обратясь, хотя по мере продвижения у него за спиной собралась большая толпа, которая пела вместе с ним и состояла преимущественно из женщин, причем подпевали ему самые хорошенькие девушки города Лудена.

Итак, предмет всеобщего внимания добрался до паперти церкви святого Петра. На последней ее ступеньке он встал на колени и прошептал молитву, после чего, поднявшись, прикоснулся лавровой ветвью к дверям церкви, и те, словно по волшебству, тотчас же отворились; внутри, как в один из четырех главных праздников в году, уже стоял ярко освещенный хор, и все — придверники, певчие и церковные сторожа — были на своих местах. Пришедший пересек неф, прошел сквозь хор, у подножия алтаря еще раз сотворил молитву, после чего, положив лавровую ветвь на дарохранительницу, надел белоснежное облачение и епитрахиль и приступил к литургии, начав ее с Те Deum[1] слушали мессу все, кто пришел вместе с ним.

Священника, вздумавшего почтить собственную персону богослужением, какие обычно устраиваются только для королей, звали Юрбеном Грандье; два дня назад архиепископ Бордосский Эскубло де Сурди признал его невиновным и отменил приговор духовного суда, согласно которому обвиняемый должен был в течение трех месяцев каждую пятницу сидеть на хлебе и воде, а также лишался права a divinis[2] в диоцезе Пуатье на пять месяцев, а в Лудене — навсегда.

Теперь следует рассказать, в чем же обвиняли и за что судили молодого священника.

Юрбен Грандье родился в местечке Ровер, что неподалеку от Сабле — городка, расположенного в Нижнем Мэне; поначалу он учился под руководством своего отца Пьера и дядюшки Клода Грандье, занимавшихся астрологией и алхимией, а потом, будучи уже достаточно образованным мальчиком, в возрасте двенадцати лет поступил в иезуитский коллеж в Бордо[3], где наставники, кроме знаний, отметили в нем большие способности к языкам и красноречию и, дабы развить в юноше ораторский талант, стали обучать его латыни и греческому, а также искусству проповеди. Как только ученик достиг возраста, позволяющего священствовать, наставники коллежа, которые его полюбили и очень им гордились, выхлопотали молодому человеку место кюре в луденской церкви. Кроме того, благодаря своим покровителям он через несколько месяцев стал получать доход с коллегиальной церкви Святого Креста.

Вполне понятно, что молодой человек — чужак, получивший две такие бенефиции, — вызвал в Лудене сенсацию, равно как и зависть местных духовных лиц, которые считали, что он завладел их правами и привилегиями. Впрочем, Юрбен внушал зависть и по многим другим причинам: он был необычайно хорош собой, а полученные от отца знания позволили ему довольно глубоко постичь многие науки и дали ключ к уразумению разнообразных явлений, которые для невежественного большинства оставались загадкой и которые он объяснял с замечательной легкостью. Кроме того, изучение свободных наук в иезуитском коллеже[4] позволило ему пренебрегать всевозможными священными для заурядных людей предрассудками, не скрывая своего к ним презрения, и, наконец, на красноречивые проповеди молодого кюре потянулись прихожане из других религиозных общин, в первую очередь те, кто посещал раньше службы нищенствующих орденов[5], державших до сих пор пальму первенства по этой части. Всего сказанного было вполне достаточно, чтобы стать причиной для зависти и чтобы зависть вскоре переросла в ненависть; так оно и случилось.

Всем известно, какие праздность и злоречие царят в небольших городах и с каким невыразимым презрением относятся посредственности к тем, кто их хоть в чем-то превосходит. Обладая столь замечательными способностями, Юрбен был создан для более широкой сцены, однако оказался заперт в стенах маленького городка, где ему не хватало воздуха и простора, и в результате все то, благодаря чему он был бы славен в Париже, в Лудене стало причиной его гибели.

К несчастью для Юрбена, его характер, который нельзя оправдать никакими талантами, только усугублял испытываемую к нему ненависть: мягкий и милый в обращении с друзьями, с врагами священник был насмешлив, холоден и высокомерен; непоколебимый в своих решениях, весьма дорожащий достигнутым положением, которое ожесточенно защищал, неуступчивый в делах, когда ощущал свою правоту, он отражал любые нападки и оскорбления с такой непреклонностью, что случайные противники становились его врагами на всю жизнь.

Впервые Юрбен продемонстрировал свою несгибаемость в 1620 году, когда, едва освоившись на новом месте, выиграл процесс у священника по имени Менье и добился столь сурового приговора, что тот затаил на него злобу, прорывавшуюся при любом удобном случае.

Второй процесс — по поводу дома, который у него хотели отсудить, — Грандье выиграл у капитула церкви Святого Креста[6], снова настояв на строгом соблюдении закона. К несчастью, уполномоченный капитула, проигравший процесс, каноник коллегиальной церкви, а также исповедник в монастыре урсулинок[7], которому еще предстоит сыграть важную роль в нашей истории, был человеком вспыльчивым, мстительным и честолюбивым; обладая слишком средними способностями, чтобы добиться высокого положения, он вместе с тем был чересчур высокомерен и не хотел довольствоваться своей не слишком значительной должностью. В той же степени лицемер, в какой Грандье был человеком искренним, каноник везде, где только возможно, стремился создать себе репутацию великого благочестивца и для этого постоянно демонстрировал аскетизм отшельника и суровость святого. Весьма искушенный в вопросе о бенефициях, он счел личным оскорблением проигрыш процесса, за успех которого отвечал, и Юрбен, настояв на выполнении решения суда с той же строгостью, с какой он это сделал в отношении Менье, приобрел в лице Миньона — так звали каноника — врага еще более яростного и опасного, нежели первый.

Случилось так, что однажды некто Баро, дядя Миньона и, соответственно, его партнер, вступил с Юрбеном в спор относительно уже завершившегося процесса, а поскольку это был человек более посредственный, Юрбену не составило труда уничтожить его, высокомерно бросив одно из тех своих презрительных замечаний, что жгли их предмет, словно каленое железо. У Баро, человека весьма богатого и бездетного, была в Лудене многочисленная родня, которая только тем и занималась, что всячески обхаживала его, дабы не быть забытой в завещании; поэтому оскорбительная насмешка, предметом коей стал сам Баро, задела множество других людей, и они, приняв сторону богатого родственника, увеличили лагерь врагов Грандье.