Рассказы веера - Третьякова Людмила - Страница 39

И вот теперь, победно толкнув двустворчатую дверь, Варвара Петровна с сияющим видом торжественно произнесла:

– Смотри, Пьер, смотри! Все, как тебе хотелось. Свет! – Она закружилась, подняв руки. – Сколько света!

– Что я вижу! Нет, этому невозможно поверить! – Полье с восхищением оглядывал комнату. – Дорогая моя! Я знал, что Бог послал мне в жены самую прекрасную женщину на свете и что всей жизни моей не хватит, чтобы изъяснить ей всю мою любовь. Но что эта нежная красавица может быть столь разумна и деятельна, нет, такого я никак не предполагал. Уж не грежу ли я?..

– Вовсе нет! Да что же тут странного? Ты ведь, уезжая, оставил все свои зарисовки и чертежи. Я показала их Александру Брюллову. Спросила его, возможно ли сделать так, как начерчено? И он, изучив твои бумаги, дал ответ: «Почему же нет, сударыня? Это, собственно, готовый проект и дома, и парка». Если бы ты знал, как я обрадовалась: значит, я могу сделать тебе сюрприз. Мне было очень трудно сдержаться и не выдать в письмах тебе, что тут у нас творится. – Сияя глазами, Варвара Петровна говорила горячо и быстро: – Ты не думай, тут тебе еще хватит работы! Нужно поставить теплицы. Ты же знаешь, как я люблю цветы. Вон на той большой поляне хочу посадить рододендроны и азалии. Помнишь клумбы в Пале-Рояле? Розовые, белые, сиреневые? Сказка!

Полье подхватил жену на руки, сделал несколько шагов и тут же отпустил ее, согнувшись и страшно закашлявшись. Потом сел на скамейку, сбитую строителями из остатков досок, и запрокинул голову, не отнимая платка ото рта.

– Что? Что это? – кричала Варвара Петровна и не слышала своего голоса.

...Через неполных пять месяцев после возвращения с Урала, 10 марта 1830 года, граф Полье скончался от скоротечной чахотки.

Бывает, что помутненное скорбью сознание заставляет совершать совершенно невозможные поступки. Варвара Петровна решила похоронить Полье не на кладбище, а вблизи дома, у подножия небольшого холма.

...Несколько дней и даже ночами при свете факелов крестьяне, собранные с окрестных деревень, кирками долбили каменистую почву холма. Образовался грот, внешняя стена которого имела вид стрельчатой готической арки с крестом наверху и была облицована гранитом темно-красного цвета.

В глубь усыпальницы вели двойные двустворчатые двери: первые – отлитые из железа, вторые – дубовые.

Внутри были выкопаны два углубления в размер могилы, в одном из которых покоился гроб Полье, закрытый массивной каменной плитой. Могилу рядом графиня предназначала для себя.

Любопытствующий путник, увидев открытые створки дверей, ведущих в склеп, мог услышать глухие рыдания и слова, повторяемые как заклятье: «Мы с тобой никогда не расстанемся!..»

Внутри мрачное и таинственное помещение украшала мраморная фигура коленопреклоненной женщины. «Руки ее, – как писали, – были простерты к драгоценному праху».

...Смерть мужа настолько потрясла графиню, что казалось, возврата к нормальной жизни уже не будет никогда. Порой Варвара Петровна выглядела полубезумной: прислуга отводила глаза, когда несчастная женщина, ни во что не вдаваясь и никого не замечая, шаркающей походкой брела к домовой церкви, где в молитве проводила долгие часы.

Иногда вдове отказывали ноги, но она требовала, чтобы ее подвели к иконам, и тогда горничные, по воспоминаниям, вели свою госпожу под руки.

Крепкий организм Варвары Петровны, как видно, не сдавался: через некоторое время она окрепла и уже выходила из дома самостоятельно, каждый день совершая один и тот же маршрут – к склепу. Причем появлялась она здесь обычно в сумерки, когда утихали дневные звуки: пенье птиц, голоса работавших в парке людей.

Конечно, «о чудесах», которые, как выражались, «творила вдовствующая графиня Полье в этом гроте», знала вся округа. Быть может, совсем не со зла, а по привычке не слишком доверять затянувшимся вдовьим переживаниям над Варварой Петровной посмеивались.

Остались любопытные воспоминания М.Ф. Каменской, дочери известного художника и модельера Федора Толстого, напечатанные в «Историческом вестнике» за 1894 год. Летом она жила в Парголове на даче и, конечно, много слышала о «неутешной вдовице», как называли Варвару Петровну, намекая, что не слишком верят во все эти «страсти по почившему Адольфу». Нельзя не заметить и откровенной иронии, которой сдобрен рассказ Каменской, сам по себе, надо признать, весьма выразительный.

Так выглядит сегодня склеп Полье, вернее, это печальные остатки того великолепия, в который превратила Варвара Петровна последний приют своего второго супруга Адольфа Полье. От этого необычайного памятника любви и вечной скорби, чье описание сохранилось в старых бумагах, остался лишь чугунный вход в подземелье – настолько мощный и крепкий, что никакие вандалы не смогли с ним справиться.

«О чудесах, которые творила вдовствующая графиня Полье в этом гроте на первых порах своего неистового горя по боготворимому мужу, может быть, и не все знают, и мне хочется о них рассказать, потому что они очень забавны... Плиту над телом покойного мужа графиня всякий день убирала своими руками богатейшими цветами.

Но ей этого было мало: так как половину ночи она проводила в гроте, где было темно, ей хотелось украсить так могилу своего Адольфа, чтобы и ночью она поражала своею красотой.

И вот графиня придумала для этого такой способ: она стала приказывать деревенским девчонкам и мальчишкам собирать для нее светящихся червячков и, говорят, платила за них по пятиалтынному за штуку.

Нанесут ей их, бывало, тьму-тьмущую, а она, как только смеркается, этих светляков по всему гроту разбросает... И поползет живая иллюминация, переливаясь фосфорическим светом, по пальмам, розам и лилиям! А графиня сидит в гроте далеко за полночь, любуется этой картиной, обливается горючими слезами и со своим Адольфом разговаривает. ..

Наконец, видно, ей спать захочется, пойдет домой отдохнуть, и мальчишки, и девчонки караулят ее и, как только она уйдет, шасть в грот! И давай собирать своих червяков в баночки и коробочки, а наутро новеньких немного добавят и опять продадут графине.

И не одни ребятишки приглядывали за неутешной вдовицей; кроме них, каждую ночь забирались в грот какие-то шалопаи-студенты, прятались по темным уголкам и оттуда следили за каждым движением графини: как она то полежит на плите, то походит по гроту, плачет, рыдает, слезы свои собирает в богатый батистовый носовой платок.

Все это, должно быть, сначала очень забавляло шалунов-студентов, но скоро им надоело быть только наблюдателями: им самим захотелось принять участие в этой ночной трагикомедии.

Вот раз, перед приходом графини, один из них спрыгнул в склеп и притих, а другие задвинули за ним плиту и попрятались... Приходит графиня, как всегда плачет, рыдает и упрекает обожаемого супруга за то, что покинул ее одну на белом свете... И вдруг из недр земли страшный замогильный голос отвечает:

– Я здесь, я жду тебя, приди ко мне!..

Быстрее молнии улепетнула вдова из грота, студенты с громким хохотом убежали восвояси по Адольфовой аллее».

...Не только местные жители, но и светские знакомые к потере Варвары Петровны особого сочувствия не проявляли. Вот и Пушкин писал своей невесте Натали: «Графиня Полье почти сумасшедшая; она спит до шести часов вечера и никого не принимает».

Но разве это новость, что человеком, потрясенным своим горем, владеет желание отстраниться от обыденной суеты и хотя бы во сне найти забвение и отдых от душевных мук? Вот причина удивившего Пушкина распорядка дня, нежелания никого видеть – вдова не хотела слышать слов, очевидно, ей не нужных. Впрочем, поэт мог позволить себе некую небрежность в описании странностей графини из опасения вызвать ревность Натали – Варвара Петровна оставалась одной из самых привлекательных женщин Петербурга, со спокойной, благородной манерой поведения, что, как известно, исключительно ценилось Александром Сергеевичем.