Мужское воспитание - Никольский Борис - Страница 19

— Коля, привет! — сказал я. — Ну, как дела?

— Порядок! — сказал он. — Я уже отводился. Все в ажуре.

— А где папа?

— Да вон же! Ты что, своего отца уже не узнаешь? Быть ему комбатом — не иначе!

И правда, как я не увидел сразу!

Не командир полка, и не его заместитель, и не командир батальона, а мой отец руководил сейчас занятиями!

Он стоял с микрофоном в руке возле командирского раскладного столика, тут же около него расположились радисты со своими рациями и еще какие-то люди с красными повязками на рукавах, и сюда же, к нему, прибывали танкисты, чтобы доложить о выполнении задания.

Но самое главное было даже не в этом!

Самое главное было в том, что приезжий генерал, и приезжие офицеры, и наши собственные, здешние офицеры — все они, стоя чуть поодаль, наблюдали за действиями моего отца!

Не очень-то приятно, когда на тебя смотрят, когда следят за каждым твоим словом, за каждым твоим движением сразу столько людей. Я бы, например, и минуты не смог выдержать, и звука бы не смог произнести, если бы на меня уставились все эти начальники. Однажды к нам на урок пришел какой-то инспектор из роно, так я и то еле-еле выполз на троечку, и не потому, что не знал урока, а потому, что волновался.

И мой отец сейчас нервничал — я это сразу заметил.

Голос у него был хрипловатый, низкий — чужой голос.

— Третий, доложите о готовности!.. Третий, вас понял. Вперед, третий! Третий, вперед!

Танк на берегу вздрогнул, дернулся, выбросил облако сизого дыма и пополз к воде. У самой воды он еще раз дернулся — сначала в одну сторону, потом в другую, он точно упирался, точно отказывался подчиняться водителю, но в следующий момент гусеницы его уже погрузились в воду, затем вода сомкнулась над башней, и сразу стало тихо, словно кто-то вдруг плотно прикрыл дверь в комнату, из которой только что доносился грохот.

Теперь только по торчащей из воды трубе можно было определить, где идет танк.

— Так… так… так… Немного левее… Так… так… — размеренно повторял отец в микрофон.

Один раз отец неожиданно сбился, спутался: когда танк пошел резко влево, он тоже вдруг скомандовал: «Левее!» Танк еще резче забрал влево, в глубину, труба чуть накренилась над водой, и отец сразу поправился, крикнул в микрофон: «Правее! Правее!» — и покраснел, залился румянцем, совсем как новобранец, который вдруг повернулся на строевых занятиях не в ту сторону.

И тогда я подумал, что, пожалуй, зря я явился сегодня на озеро, не надо было мне сюда являться…

Уж если отца, его роту постигнет неудача, если опять случится какая-нибудь неприятность, если отец опозорится на глазах у этого приезжего генерала и у всех офицеров, то пусть это случится лучше без меня…

Правда, пока все шло хорошо, гладко, если не считать маленькой осечки, но ведь впереди оставался еще экипаж, где механиком-водителем был Морковин.

Танки исчезали под водой, потом выбирались на противоположный берег, разворачивались там, повинуясь флажкам регулировщиков, скрежеща гусеницами, снова уходили под воду и возвращались на свой берег, отдуваясь и отфыркиваясь, поблескивая мокрыми боками, точно они и правда были исполинскими живыми существами… И всеми этими огромными машинами и людьми, которые вели эти машины, командовал мой отец!

Нет, все-таки здорово быть танкистом!

Я засмотрелся на танки, и вся моя тревога за отца, все мои страхи улетучились так же быстро, как и возникли, и забеспокоился я снова только тогда, когда приблизилась очередь Морковина.

Я опять подошел поближе к танкистам.

Лейтенант Загорулько о чем-то негромко говорил с сержантом Быковым, и лица у обоих были озабоченные и возбужденные, как у наших ребят, когда перед самой контрольной они наспех листают страницы учебников и сговариваются, кто кому будет помогать в случае чего…

Морковин стоял чуть в стороне. Сейчас, в комбинезоне и танковом шлеме, он выглядел гораздо мужественнее, чем тогда, в бассейне. По крайней мере не казался таким беспомощным, но руки его все же выдавали волнение — они все время были в движении.

Я с неприязнью смотрел на эти беспрестанно шевелящиеся руки.

Не мог он задержаться в своем госпитале, что ли?

— Морковин! Держи хвост морковкой! — крикнул кто-то из солдат. — Больше одного раза не утонешь!

Морковин улыбнулся и хотел что-то ответить, но тут к нему подошел лейтенант Загорулько. Морковин слушал его и понятливо кивал.

— Товарищ лейтенант! Пора!

Пора! Еще минута, и полный экипаж — четыре танкиста, уже затянутые в спасательные жилеты — выстроились возле танка.

А Морковин?

Морковина среди них не было.

На месте Морковина стоял сержант Быков.

— По машинам! — скомандовал лейтенант Загорулько.

Солдаты бросились к танку, один за другим они легко взбирались на броню и скрывались в люке.

И по-прежнему Морковина среди них не было!

Так вон оно что! Вот, значит, какую штуку придумал лейтенант Загорулько!

Это было совсем несложно. Он просто заменил Морковина. Он потихоньку заменил Морковина сержантом Быковым. Он не хотел рисковать понапрасну. Он не хотел подводить моего отца. Он не хотел, чтобы из-за одного Морковина страдала вся рота.

Я обрадовался.

Надо немедленно сообщить, дать знать об этом отцу, чтобы он не волновался зря. Ему-то со своего командного пункта было не видно, кто из солдат забирался в танк. И ясное дело, он больше всего боялся за Морковина. А бояться-то теперь было нечего!

Я просто изнывал от желания сообщить отцу о своем открытии.

Но я даже подойти близко к нему не мог решиться. Я только смотрел на него с почтительного расстояния.

Если бы отец догадался, что я кое-что знаю, может быть, он бы и посмотрел на меня повнимательнее, может быть, заметил бы тогда мою радостную физиономию, но он не догадывался. Да и до меня ли ему было!

Лязгая гусеницами и грохоча, танк выполз на исходную позицию к самой кромке воды и замер.

Теперь экипажу предстояло сориентировать машину. Если бы за рычагами сейчас сидел Морковин, командиру экипажа наверняка пришлось бы немало помучиться с ним, но сержант Быков был опытным механиком-водителем. Танк только чуть тронулся в одну сторону, чуть в другую и снова застыл. Готово.

— Восьмой, доложите о готовности! Восьмой! — говорил отец в микрофон.

«Все в порядке! — хотелось мне крикнуть ему. — Все в порядке! Не волнуйся!»

— Восьмой, доложите о готовности! Восьмой!

Отец замолчал, вслушиваясь.

Сейчас ему доложат о готовности, сейчас он даст команду «вперед», сейчас…

Ну что же он так долго? Чего он ждет?

— Восьмой, повторите, — сказал отец.

Он словно нарочно тянул время.

И вдруг я понял. Я понял, что произошло. Он догадался. Он узнал по голосу, что отвечает ему не Морковин.

И теперь он колебался, он решал, что делать.

«Скорей же, скорей!» — мысленно торопил я.

Генерал еще не догадывался, чем вызвана заминка, но каждую минуту он мог заподозрить что-то неладное.

«Скорей же!»

Отцу стоило только сделать вид, что он ничего не заметил, и все будет в порядке. В конце концов, не он же посадил в танк сержанта Быкова! Он-то при чем!

— Восьмой, отставить! — скомандовал отец. — К машине!

Что он задумал? На глазах у генерала! У всей комиссии! Теперь все поймут, в чем дело.

Крышка люка откинулась, танкисты уже выбрались из танка, спрыгивали на землю.

— Лейтенант Загорулько! Ко мне! — крикнул отец.

Но лейтенант и так уже бежал к нему.

— Товарищ лейтенант, — голос отца звучал совсем спокойно, даже тихо, — разберитесь, что там за путаница в экипаже…

— Товарищ капитан… — Лейтенант Загорулько старался не столько словами, сколько движением лица что-то объяснить отцу.

— Выполняйте! — четко выговорил отец, и тут уж я увидел, что он еле сдерживает себя, чтобы не закричать на лейтенанта.